Александр Моралевич - ЭКСМО
И по другому случаю представлял я суду неопровержимые доказательства, подтвержденные комиссаром милиции Дербеневым (нынче это генералы), что иркутский пушно-меховой капо-мафиози Яков Борисович Спорный в 1943 году был боднут в левую ягодицу коровой по месту жительства - но был осужден за клевету на фронтовика, получившего тяжкое ранение при наступательных действиях. Так что, наверное, Центральному комитету были известны штурмовые отряды, опрокидывающие фашистов движением задом-наперед, громя вермахт ягодицами. А сколько цэкистов ходили после этого в ушанках из норки "паломино" и сколько соболевых палантинчиков из соболей "подголовка высокая" накидывали на плечи цэковские тетки - про то мне неведомо.
Здесь не берусь сказать, в какой степени от меня персонально, от журнала и жизни вообще - наш несломимый калмыцкий Акела устал и положил голову на лапы.
-Вот так, дружочки, - сказал Семенов в узком кругу. -- У нас перестало должным образом получаться. Или я осточертел вам, или вы осточертели мне.И поеду-ка я в Воронеж
В этом месте, следуя Квентину Тарантино и его фильму "Криминальное чтиво", следует написать:
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Я застал в "Крокодиле" восемь ответственных секретарей. Трое из них были безупречны и выше всяких похвал: Саша Ремизов, Володя Надеин, Коля Штанько. Остальные - сброд и вообще неизвестно почему (преданность делу партии? близость к КГБ?) оскверняли эту значительную должность. Ну, скажем, весьма долго последним припьяновским ответсеком была гражданка Н.Бухалева, пришедшая из машинисток Союза журналистов. Не отмеченная в отечественной журналистике НИ ЕДИНОЙ собственной печатной строкой.
Но в памятный день возвращения Семенова из Воронежа ответсеком журнала был Коля Штанько. И позвонивший ему Семенов сказал:
-Николай! Я из Воронежа привез человека. Выясняться с ним было мне недосуг. Он в гостинице "Балчуг". Фамилия его Дубровин. Поезжай и обнюхайся с ним.
Ах, известны передвижения по Воронежу великого человека Семенова и ход мыслей его: засранцы, из этого Воронежа я, уходя, подсуроплю вам в главные редакторы такой экземпляр, что всей редакцией взвоете вы волчьим воем, а годы моего редакторства покажутся вам житием в раю!
Что ж, сперва Семенов соблазнял переездом в Москву главного редактора областной партийной газеты Евтушенко. Но зачем же члену бюро обкома, областному небожителю Евтушенко эта Москва? Где распылится его областное величие, где все заполнено ордами куда более директивных персон?
И Семенов втранспортировал в Москву редактора воронежской комсомольской газеты. Тем паче - комсомолист был автором некоего профильного сочинения: что-то сатирико-юмористическое про козу.
В четырехместном номере гостиницы "Балчуг" три толкача сидели у стола и играли на шелобаны в "буру". У окна, вглядываясь как хорошеет столица, находился тучный человек по фамилии Дубровин.
Мать честная, как же пили всегда в "Крокодиле"! Ни в одной редакции СССР так не квасили, не керосинили, не ухрюкивались и не уханькивались как тут. Только в штате хронических алкоголиков было - голова пойдет кругом. А уж среди художников и внештатников…Большое специализированное кладбище для крокодильцев, почивших именно от алкоголя, можно было бы организовать в Москве. Да и сам автор этой историографии с одиннадцати лет употреблял спиртные напитки в нехороших компаниях. А уж на северах страны, где царила ленинская национальная политика и пить малым народам запрещено. А очень подмывает - ах, хаживал автор с оленными эвенками до Якутска, и не сотнями пузырьков закупали мы пошлые одеколоны "Шипр", "Тройной" и "Гвоздика". Ибо что такое "Тройной", и разве захорошеет троим мужчинам с одного пузырька? Нет, громоздок и нетранспортабелен этот товар.И вернее всего затовариться малюсенькими колбочками пробных духов. Много дороже оно, но такие эфироносы введены в пробные духи, такие потайные ингредиенты, что малюсенький полуглоток валит с ног властителя тундр и тайги. И оленные поганки, принятые вовнутрь - ах, до чего хороши для шоковых галлюцинозных состояний. А уж близость и сдружение с полярной авиацией, где "ликер-шасси", антиобледенители и постоянные записи в бортжурнале:"Схватывало винт". Обязательно и постоянно схватывало, ввиду чего из вскрытых антиобледенительных баков за версту разило апельсинными корками.
Тогда как пить - вредно для организма. И, отправленный М.Г.Семеновым по державе для сочинения объемного очерка о том, как пестуются у нас в СССР особо одаренные дети, прежде всего академиком Лаврентьевым в новосибирском Академгородке - там я получил вовсе категорическое заключение о том. что пить вредно. Гордость нашей генетики, Юлий Яковлевич Керкис, много лет по воле товарищей Сталина и Лысенко отмантуливший чабаном и пастухом в глухоманных стадах - показал мне свои ослепительные лаборатории. Странные картинки в рамочках висели тут по стенкам.
-Это хромосомные портреты школяров, с которыми занимаюсь я. И еще хромосомные портреты моих сотрудников. Какая гармония, какие обнадеживающие структуры! Но взгляните, сколь не похож на прочие вот этот единственный хромосомный портрет! Это подлинно портрет шизоида. Как вы могли догадаться - это мой хромосомный портрет.
А потом Юлий Яковлевич явил мне дивное диво: буржуазный электронный микроскоп, который СССР стяжал на Всемирной выставке в Брюсселе. Некую пленочку обнаружил я в поле зрения микроскопа, а затем Юлий Яковлевич произвел пальцевую манипуляцию - и моему зрению предстал натуральный взрыв.
-Знаете, что это было? - спросил великий генетик. - На срез слизистой оболочки человеческого желудка я капнул алкоголем. Вот что происходит в организме при введении в него спиртного. Поэтому незамедлительно пойдем и примем по стакану.
Лишенный всяких представлений об этом - куда Коля Штанько привел человека из Воронежа Дубровина? Естественно, в шалман Савеловского вокзала, так удачно расположенный визави от редакции. Где под водку намеревался выведать Штанько, чем дышит воронежец, каково его жизненное кредо и ориентиры.
Но даже после употребления полутора килограммов водки кашинского изготовления (а уж она-то расквашивает человека куда шибче "кристалловской", александровской и даже шуйской) - человек из Воронежа молчал и не рассекречивался.
Добросовестный Штанько пытался растормошить тучного человека, рассуждая о тонкостях литературных стилей, о литоте, синекдохе, полисиндетоне, в конце концов о победах советской науки в космосе, в конце концов о бабах - воронежец молчал.
В номере гостиницы "Балчуг" толкачи все так же, но уже с рас пухшими носами от шелобанов, играли в карты. В буфете гостиницы ничего. кроме ужасающего "рислинга", не было. Но увенчать рислингом несостоявшиеся собеседования с Дубровиным Коле Штанько не удалось: кандидат в главные редакторы, не снимая ортодоксального покроя порток, вмертвую спал. Редкостное явление: задание самого-то Семенова выполнено не было. Но, раз уж воронежский кот в мешке - ныне москвич и надо его пристраивать к должности, вроде как теперь через предварительные должности прикатывают к президенству Д.Медведева - промежуточно Дубровин был определен редактором экономического отдела. А вскоре и воцарился.
И, как справедливо писал классик -"Не всякая птица долетит до середины Днепра". Не всякому Моралевичу на его работе удается дожить до сорокалетия. И по случаю такового в ресторане "Прага" мы с женой устроили для редакции славный праздник кяргуду, оно же сабантуй. Юбиляр был в смокинге из английского сукна черного цвета №29.
Всю-то жизнь юбиляр ходил черт-те в чем. А потом, с первых литературных заработков, решил увенчать себя достойным прибарахлением. И его бывшие соученики по балетной школе театра им. Станиславского и Немировича-Данченко ( отчего среди блатных имел нынешний юбиляр погоняло Балет), теперь-то солисты балета, нацелили:
-В ателье на Кузнецком мосту есть закройщик Славик Зайцев. Он теперь уже забурел, но сошлись на нас, он не откажет.
И Славик Зайцев построил для меня из песочного габардина совершенно еретический, антисоветский костюм при пиджаке без лацканов. Плюс смокинговую пару.
В "Комсомольской правде" габардиновый костюм вызвал подлинное осатанение двух тогдашних фельетонистов газеты, Суконцева и Шатуновского. (Оба эти старателя присатирности представлены в антологии "ЭКСМО").
На юбилее я красовался в смокинге. И Славик Зайцев, конечно. не виноват, отбортовку лацканов на смокинге он встраивал из лучшей волосяной сетчатки. Может быть, даже из волос хвоста самца газели Гранта. Но в растроганности чувств припав ко мне (выше не доставал) Е.П. Дубровин, уже главный редактор, слюнями, соплями и слезами так расквасил на смокинге мой левый лацкан, что он навсегда покоробился и утратил товарный вид. Тогда, возможно, я и окружающие услышали произнесение Дубровиным не менее сорока слов подряд. Слова эти были о том, что теперь для меня в "Крокодиле" настанут золотые времена, тематический и стилевой карт-бланш, и обобщающий фельетон, до сих пор для меня запретный - восторжествует.
