Александр Моралевич - ЭКСМО
-Ну, зачем же, - сказал Семенов. - На работу мы человека возьмем. Даже без испытательного срока. А в КГБ - расторопные люди. Когда будет нужно, опергруппу пришлют. Он, Моралевич, в двухлетнем возрасте с этим уже знакомился..
Так я закрепился в "Крокодиле". И с первым же фельетоном о театральных ВУЗах страны напоролся на выговор с занесением и на первую выволочку с вызовом в Агитпроп. (Правда, Зюганова, работника этого отдела, который будет когда-нибудь писать о себе в биографии, отражая основную профессию - "постоянный кандидат в Президенты России" - я в коридорах не повстречал.)
Второй мой фельетон был увенчан вторым выговором и вызовом к главному редактору.
-Значит, так, - сказал Семенов. - Навсегда забудьте о написании эссе, фельетонов-ревю, фельетонов-обозрений и тех, что называются обобщающими. Обобщать полномочна только одна организация - ЦК
КПСС. Позволительна для вас конкретика и только конкретика
-Но каноны жанра… И все творчество моих предтеч: Кольцов, Ильф с Петровым, Лиходеев…
-А вы освежите в памяти, чем кончили все ваши предтечи. Только Ильфу посчастливилось своевременно умереть дома. Итак, ничего кроме конкретики. Ну, а уж её беллетризуйте, украсивляйте.
И куда же деваться от этой прокрустовости? Таким вот образом я на третий год дослужился до отпуска. А там, в дальней дали, я был обнаружен телефонным звонком главного редактора.
-Как отдыхаете? - поинтересовался мой любимый калмык. - Таймень, полагаю, ловится, а без вранья - на сколько тянул самый большой?
-Шесть четыреста. Но вы же не за этим звоните, Мануил Григорьевич. Что стряслось?
-Пустяки. Но все же спрошу. По редакционным планам вам это не вменялось, а вот так, самодеятельно, на свой страх и риск - не расковыривали вы ничего по Плешке, ну, по Институту народного хозяйства имени Плеханова?
-Нет.
-Вот и отдыхайте.
Надо ли говорить, что через сутки я прилетел в Москву, в редакцию.
-Так и предполагал, - сказал Семенов. - Но раз уж вы тут - сидите. - И набрал два телефонных номера с просьбой к кому-то немедля приехать Первым приехал сухонький невзрачный человек, голова постоянно склонена к левому плечу. Вслед за ним прибыла без малого венценосная пара, красавица-дама и сановного обличья мужчина.
-Вот и все в сборе, - сказал Семенов. - Позвольте вам представить: Моралевич. - При этом голова невзрачного человека приняла вертикальное положение, а венценосные вскричали:
-Это не он! Этот высокий, поджарый, а тот был старше, упитанный и косой.
Так в чем дело? Ах, изменились времена. Все стали повышать свой статус. Смрадные харчевни обозвались ресторанами. Занюханные парикмахерские - салонами красоты. ПТУ обратились в колледжи. Подозрительные курсы - в институты. Институты - в академии. Провинциальные шайки расхитителей стали именоваться правительствами Может быть, и институт Плешка, уже сорок лет назад самый прогнивший, самый взяткозагребущий - тоже теперь академия.
Но вот в те давние годы спецкор "Крокодила" Моралевич собрал громадное досье на двух доцентов этого института, мужа и жену. О всех их поборах со студентов и абитуриентов. И, встретившись с этими доцентами, предъявив им малиновое, в дорогой коже и с золотом служебное удостоверение - за весьма и весьма значительную сумму предложил выкупить у него это досье. Но того не учел преступный и всю жизнь воинствующе беспартийный Моралевич, что доценты, муж и жена, паче того, что они растленные воры - они были БЕЗЗАВЕТНЫМИ КОММУНИСТАМИ!
И с поникшими головами они пришли в Агитпроп ЦК КПСС: да, мы были гадостны и сребролюбивы, готовы понести наказание за это - НО КАКИМИ РУКАМИ ДЕЛАЕТСЯ ЖУРНАЛ ПОЛИТИЧЕСКОЙ САТИРЫ ЦК КПСС?
Что же, очная ставка установила: да, Моралевич был не истинный, досье пытался продать лже-Моралевич. Но состоялась редколлегия, и все тот же Б.Егоров, знаменитый в журналистике разве что непомерных размеров лосиной нижней губой, сказал:
-Так-то оно так, но до полного выяснения обстоятельств Московским уголовным розыском предлагаю воздержаться от публикаций Моралевича в "Крокодиле"
И большинство членов редколлегии страстно поддержало Егорова: да, от греха подальше, береженого бог бережет. (В те времена "бог" писалось еще со строчной, не с заглавной буквы, и у Брежнева не было духовника и окормителя, как ныне у Путина.)
-А будет иначе, - сказал Семенов.- МУР - оно конечно, но мы будем печатать Моралевича в каждом номере. А если осилит - то и два фельетона в каждом номере.
И оно сталось так. Да будь ваша добрая воля,. Мануил Григорьевич - не то что два, я бы весь журнал из номера в номер заполнял своими сочинениями!
А теперь бы мне хотелось высказать громадную претензию к МУРу. Нет бы ему, как теперь, годами волокитить и мусолить дела - ведь сколько всего я успел бы напечатать!
Но уже через два месяца дотошный следователь по особо важным Дмитриев выследил, раскрыл, арестовал восьмичеловечную банду Михаила Шапиро, при этом все восемь огребли знатные сроки. А расставаясь - Дмитриев намеренно не сказал мне "прощайте" Потому как, сказал Дмитриев, мы еще повстречаемся, причем не раз. Потому что по СССР,
причем только под этой фамилией, судя по оперативкам, всегда шарятся два, а то и три человека.
Но самое-то оглушительное, что вскрыл Дмитриев и что стало достоянием гласности : удостоверение, в которое вписали все мои данные - украла в редакции и оснастила им банду жена почти бессменного секретаря парторганизации С.Спасского (в антологии присутствует) Валентина Скуратова.. Однако, партия бережет свои кадры. Скуратова под сурдинку уволилась из редакции, а Спасский до последних дней состоял в припьяновском "Крокодиле", возюкая что-то пером и кистью.
Вот так, господа историографы и антологисты. Тут слезно просились бы для обнародования еще десятки умопомрачительных, знаменательных, со стороны и уморительных историй, связанных в "Крокодиле" и Агитпропе лично со мной, да что уж…Скажу только, что со следователем Дмитриевым и старшим офицером МУРа Е.Шепелевым через несколько лет снова пришлось мне встретиться, но только по вовсе печальному поводу. Не вполне еще обстрелянный в экономических хитросплетениях советской жизни - грохнул я фельетон о мясокомбинатах Кавказа. Сам того не ведая, что сочинением этим отрубил поступление бессчетных миллионов рублей как влиятельнейшим лицам Чечено-Ингушетии, так и некоторым министрам в Москву. И разве могли они не болезненно перенести утрату?
Да, это только при Ельцине Чечено-Ингушетии стало позволительно иметь во главе республики национального первого секретаря - Докку Гапуровича Завгаева. Тогда как допрежь могли возглавлять республику только русские секретари. На тот момент - Семен Семенович Апряткин, первый секретарь, а четвертый - Михаил Акимович Дорохов (всереспубликанская кличка - Кальтенбруннер). Вот именно этими людьми было - впервые в СССР - заказано застреление журналиста, пофамильно - Моралевича А..Ю. А осуществить убийство поручалось наигрозному, наимогущественному, наивлиятельному человеку в Чечено-Ингушетии - Салману Магомедовичу Тангиеву.
Но так повернулись события, таково было ко мне отношение тэйповых старейшин, что сам Тангиев рассказывал мне спустя годы:
-Мы тебя возле дома и редакции в две машины выпасали четыре дня. И плевать, что МУР выставлял к тебе охрану, раскассировали бы тебя в два счета..Просто обком изменил заказ: грохнуть твоего информатора и подзащитного. Что и исполнили. А тебя велели не трогать: будет очень большой скандал.
Ах, где ты, власть Советов и коммунистические времена! Ведь глядите: не выпустили кишки, убоялись скандала. А теперь? Восемь лет назад трое молодых джентльменов титульной национальности на пороге дачи мне прострелили голову - и ничего. И никого, как водится, не нашли. Разве что в "Московском комсомольце" была заметка: пришили. (Однако -выжил.)
А в те годы, когда МУР снял охрану, когда страсти улеглись, спросил меня Мануил Семенов:
-Правда ли, что вас на высоком уровне приглашают уехать в Америку? Значит, правда? Так, может, оно и лучше?
-А уж вам-то, Мануил Григорьевич, как стало бы без меня спокойно. Шесть раз под судом, четыре опровержения, пять вызовов вас и меня в Агитпроп… А по всем прочим сотрудникам - тишь, гладь и божья благодать.
И постоянной своей судье Свердловского райсуда И.Захаровой, за давностью и множественностью контактов уже и приятельнице, она предпочитает греческий мускат "Лоэл", а я "Гавана-клуб" - выговаривал я в своем замечательном семейном кругу, а только в этом кругу и отмякнешь, а без него хоть в петлю:
-Ирка, стерва, что же ты какую неправосудчину гонишь по мне и журналу? Как написано у Бабеля:"Стыд! В какой несгораемый ящик упрятала ты свой стыд?"
-Э, милый, - отвечала райсудья. - Ты бы ведал, с какого уровня были про тебя звонки. А я - ниже низшего предела, приговаривала всего-то к опровержениям.
