Валерий Шелегов - Батя
— Надымили! Так бы работали! — продолжает «спектакль» Батяня. — Перекрою кислород.
Опять хохот.
— Как скажешь, Батяня. — соглашаются мужики. Поднимаются и идут к тракторам.
— Батяня, раз уж ты такой справедливый, прикажи выдать «норму» к празднику.
Лёха — Малёха соображает: «норма» в артели — спиртное.
— Хорошо! Дам команду Васе Руденко. — Хмурит брови, как дед. Это уже и не игра слов, понимает Батяня. Мужики передают свою нужду председателю артели.
Клеймёнов рычит на своих подчинённых:
— Старателя я люблю! Обязаны и вы его любить, а не гнобить. Он нас кормит, а не мы его…
Артель «Мир» шефствует над «семейным детдомом». Детский дом в посёлке Усть-Нера размещается в высотной кирпичной коробке. Дети в нём собраны из всей Якутии. Большинство русские ребятишки. Живут «семьями». Одну «семью» опекает Клеймёнов, ни в чём детям отказа нет. Артель «Мир» на Индигирке — наипервейшая. Богаче её только артель «Богатырь». Батя заботливо — без показухи относится к своим людям. Не гоняет рабочих «завтраками» за расчётом после закрытия сезона. Чем шибко грешат в других артелях.
Но внук Бати приходит в тракторный бокс все-таки не для забавы с мужиками: голуби под крышей ангара зимуют в тепле. И это дивно — на Полюсе холода. И диво это только в артели «Мир». Кто-то минувшим летом привёз пару сизарей с «материка». Хозяин птиц «отстарался» и покинул Индигирку. Пара голубей чертила небо над посёлком до самых заморозков. Когда и как проникли голуби в тёплый ангар, один Бог знает. Знак для артели добрый: вольная птица нашла спасение от лютых холодов под крылом Вождя суровой старательской орды.
Внук Бати чем-то походил на этих беззащитных, но в тоже время сильных и вольных птиц.
Механик базы Иван Шершень соорудил кормушку у дальней от ворот стены. Подвесил на веревках крышку от фанерного ящика к швеллеру; под кормушкой перевернул на попа железную бочку. Лёха с этой бочки доставал ручонкой до кормушки, сыпал голубкам жменьками просо.
В боксе зимовали и артельские бесхозные псы, такие же чумазые от земляной пыли, как и комбинезоны слесарей. Маленький Батяня тащил в сумке косточки из столовой, распределял их псам, чтобы не ссорились собаки. Однажды Вася Руденко приказал отстрелять собак. Батяня вступился. Теперь псы живут в тепле, сытые отходами столовой.
Старатели собак не гонят — это хоть какое-то напоминание о далеком доме, во дворе которого обязательно живет свой голосистый сторож.
— Пойдём, — кивнул Батяня механику. — Покормим голубей.
Лёха-Малёха подражает деду автоматически. Даже этот кивок головой знаком старателям, таит в себе нечто такое, от чего иногда мужики бледнеют, когда этот кивок сделан Клеймёновым.
Эскорт из трех рыжих собак двинулся за ними. У Ивана припасено ведро с пшеном за бочкой.
— Помочь? Вот так!
Иван подхватывает парнишку и ставит на днище бочки. Батяня оглядывается вниз, ждёт.
— Ах, растяпа! — Иван бежит в курилку за стулом.
Теперь Батяне ладно. Со стула он достаёт кормушку подбородком. Тянет жменьку пшена к переступающему кособоко голубку. Коготки птицы скребутся по фанерному днищу, но голубь не пугается мальчишку, не взлетает с насиженной кормушки. Он прихрамывает; кто-то швырялся камнями. На кабинах и капотах тракторов голубиный помёт — за это гоняли по глупости — от злости: попробуй не отмыть голубиный помёт! Вася Руденко шкуру спустит.
— Бедненький! — Жалеет Батяня зашибленного голубка. — Не бойся, мой холоший.
— Подай ессо горсточку, — просит Ивана.
Обычно Батяня не сюсюкает.
Иван без дела пшеном не сорит, подает малыми горстями.
— Ну, со так мало? — нетерпелив Батяня.
— Ес-со!
Иван протягивает горсть «ессо».
— Гуля — гуля. Дугачина, я зэ тебя не обидю.
Поскрёбывание голубиных коготков о фанеру прекращается.
— А ты боявся, — кормит Лёха голубка просом с ладошки.
Не пугается Батяню и белогрудая голубка. Планирует на крыльях со швеллера на фанерную кормушку. В боксе зимуют и воробьи. Пересыпаются стайкой вкруг кормушки, но не садятся. У ног Ивана повизгивают рыжие чумазые собаки, будто радуясь за своего повелителя Батяню. Идиллия! Мужики перестали стучать железом, наблюдают от тракторов. А Батяня заливается счастливым смехом — у дальних ворот слышно.
Загремело железо. Значит, Клеймёнов в бокс зашел с мороза.
— Слезай, дед идёт. — Хочет Иван снять со стула Батяню.
— Слышу! — Недоволен Батяня. — Я ему голубка дам подержать.
Клеймёнов идёт по боксу вразвалочку.
— Не проголодался? — Снимает внука со стула и ставит перед собой.
Косится на жёлтое просо вокруг бочки.
— А то в столовой кисель тебя ждёт.
Кисель из брусники Лёха-Малёха обожает. Ест его ложками из глубокой фарфоровой тарелки, как суп. Клеймёнов тоже вынужден «любить» кисель.
В столовой на раздаче очередь. Обед только начался. Столик председателя артели в глубине зала у высокого светлого окна. Поверх стекла натянута пленка, оттого свет в окне матовый. Зима на дворе. Плёнка сохраняет тепло.
В очереди оживление, хохот от анекдотов. Теснятся, дают свободное место у раздачи.
Батя не любит, чтобы ему прислуживали у стола. Сам по-хозяйски оценит порядок у плиты, выберет блюдо. Питание в артели за счёт «председательского фонда». Выбор блюд хороший. Оттого часто из посёлка у Бати гости к обеду. Сегодня никого нет.
— Только кисель! — Важно требует Лёха-Малёха. Ему и не знаемо, что кисель варят только для него. Старатели пьют чай.
Забирает тарелку с холодным киселем и на вытянутых ручонках несёт к столу.
Клеймёнов отказывается от боща, берет жареную оленину, картофельное пюре.
— Жаль, — сокрушается повариха. — В поселковой столовой такой борщ на вес золота.
— Старатели — заработали, — гудит Батя.
— Наташа! Ты ведь знаешь, не люблю повторять! Опять?
На краю разделочного стола Клеймёнов заметил пожеванный сигаретный окурок в губной помаде. За привычку курить возле плиты повариху Наташу кличут за глаза «Окурком». В артели у всех есть «погоняло». Вторую повариху за телесные формы «Коробочки» — нежно кличут «Дюймовочкой». У Дюймовочки не переводится летом на участке бражка. Когда Батя на полигоне или в Нелькане, старатели водят хоровод вокруг Дюймовочки.
В старательских артелях круглый год «сухой закон». Но на День металлурга в июле исключение делается: кто не в рабочей смене, отмечают праздник в столовой за раздольным общим столом. Профессиональный праздник. И Батя во главе стола. В завершение праздника в посёлке старателей — одни свиньи остаются трезвыми. По едкому наблюдению поварихи «Окурка» — Наташи.
Летом поросята роются вольно в загоне рядом со свинарником. Стадом бродят по старательскому посёлку; часто гоняются с рёвом за собаками, отгоняя псов от полубаков с отходами кухни. Постоянное лежбище у свиней в лужах на задворках столовой.
Старательский посёлок Малтан летом наполнен людьми, оживлён в белые ночи. Но шума нет. Работаю сменами по двенадцать часов. Соблюдается тишина для отдыха.
Долгая теплица для овощей каждый год накрывается плёнкой в отдалении от домиков и бараков. Изнутри подсвечивается лампами дневного света. Издали эта теплица видится нарядным белым пароходом на рейде. Там музыка не запрещена. Радует душу.
Батя сам никогда не лишит старателя «трудодня» за провинность. Дисциплина держится наказанием трудовым рублём. В завершение промывочного сезона «трудодни» — расчёт старателя. За халатность к технике, за отлынивание от работы, рабочий может быть наказан «трудаком», то есть вычетом одной отработанной смены. Поэтому разбрасываться «трудаками» — себе дороже. Артельский закон суровый, но справедливый. Горные мастера, механики и энергетики — отвечают за свои участки работ. Клеймёнов стружку снимает за недосмотры жёстко. За окурки на плите Наташе поварихе не раз выговаривалось Батей. Внук Лёха-Малёха вступался.
— Не обижай её, дед. С женсинами разве можно воевать?
— Нельзя, — соглашался Батя. И поварих Наталью с Дюймовочкой замы не гнобили.
У «Мира» несколько полигонов. Малтан самый обжитый и благоустроенный посёлок. Другие участки не менее благоустроенны и веселы для работы и жизни. Но Батя любит Малтан. Для него здесь содержится в чистоте и порядке «командирский» вагончик. В летнюю пору, рядом с горной речкой, белыми ночами красота. На Севере все живет захватывающе мощно, ярко и скоротечно. Поэтому и лиственница — вечером голая — утром уже вся нежной зеленью укутывается в добрый час. Другому кустарнику и суток хватает, чтобы ягодку в соцветии зачать. Мох ягель персидскими дорогими коврами устилает предгорные плато и склоны сопок. И везде — куда не глянь, хозяевами августа сиреневый узким и долгим листом Иван-чай и багряная копеечным листом колымская стелющаяся березка. Ах! Колымское лето! Сколько мощи и воли в тебе! Сколько жизни и тишины в неоглядных горных увалах и долинах — хрустальные водой ручьями и речками…
