Энн Ветемаа - Пришелец
Все это с не меньшим успехом могло происходить и в февральские холода, под скрип снега, в стужу, вынуждавшую кладовщиков опускать уши на шапках и завязывать их под подбородком. А что, может, в самом деле сегодняшний вечер пришелся на февраль, может, и впрямь трещал мороз, а штабеля, вдоль которых шел молодой человек, завалило снегом, и они напоминали фантастические сугробы. Он шел по краю насыпи (от дыхания воротник заиндевел) и наконец поравнялся с торфяным складом.
Вдруг над его головой что-то просвистело, кажется, даже задело за шапку и покатилось по тропинке. И вовсе не что-то, а кусок кирпича. Молодой человек медленно обернулся. Вокруг стояла ледяная тишина. Далеко позади, там, где огни высвечивали небольшую станцию с крохотной столовкой, со своей батальной сценкой времен войны с янычарами, со своим столиком, на котором нетронутые макароны и подсохшая котлета напрасно ждали едока, н-да, там вдали гуднул маневровый паровоз, собиравший товарный состав. Прогудел жалобно и протяжно, и опять установилась тишина под звездами. А кирпич, очевидно, бросили из торфяного сарая.
Взгляд упал на маленькие следы, отходившие по свежему снегу вбок от тропинки, — слишком маленькие для мужчины. Следуя по ним, молодой человек вошел в большое темное строение. Он зажег карманный фонарик — вполне ведь естественно в такой вечер и в таких местах иметь при себе карманный фонарик, — и сноп света взлетел по торфяной насыпи вверх.
— Не подходи, гад! Еще схлопочешь!
Голос доносился с гребня насыпи, оттуда, где толстая потолочная балка, словно прочерченная черной тушью, разрезала пополам люк на крыше, а вместе с ним, точнее над ним — и еле синеющее ночное небо. Разумеется, на гребне стояла та самая девица, что четверть часа назад получила некоторую сумму в долг. Теперь ее силуэт обозначился явственно, поскольку над головой девицы лила свет полная луна и холодно мерцали зимние звезды. И девица воинственно бросила еще один камень. Девица без перчаток, о ногтях которой уже известно, что они по краям вросли в кожу.
— Зачем вы это сделали? — спросил молодой человек довольно тихо.
— Не подходи, гад! Ты усек?!
И все-таки молодой человек стал взбираться по торфяной насыпи.
— Прибью! — взвизгнула девица. — Простишься с жизнью!
— Зачем вы это сделали? — вновь спросил молодой человек. Его отделяло от девицы всего лишь несколько шагов, он направил луч света ей в лицо. Злобу и крысиный страх различил на нем молодой человек, казалось, будто злость и отчаяние все крепче и сильнее стискивают его буквально до размера ладошки и обнажают зубы. Еще ему почудилось — вполне возможно, от игры света и теней, — словно на ее лбу снизу вверх пробежали странные гневные морщинки, напоминая полоски, что появляются на экране забарахлившего телевизора. На ней, несмотря на мороз, был все тот же самый плащик, хотя сейчас, зимой, под него, конечно, могла поддеть толстый свитер, заметно расширявший ее в плечах, настолько раздавшихся, что она на своих тоненьких ножках-спичках как бы смахивала на огородное пугало.
— Я ведь дал вам денег… Могу еще…
— Мотай отсюда к черту!
И еще один камень полетел в молодого человека. Впрочем, вместо камня вполне мог быть кусок торфа, разумеется, смерзшегося торфа… так что разница невелика. Но тут девица схватилась за потолочную балку и ощупью двинулась к люку. Худенькой и комичной, свирепой — и перепуганной выглядела она в своем полоскавшемся на ветру дождевичке, но в ее тоне была отчаянная решимость, когда она грозила, что может спрыгнуть во двор с крыши, не пожалев своих костей.
— Так я ухожу, — сказал молодой человек и стал спускаться с насыпи. — Не принимайте близко к сердцу того, что произошло… Это не вы сами сделали, а те темные силы, что вселились в вас. Такое может с каждым случиться. Наш мир еще далек от гармонии.
И молодой человек отправился восвояси, продолжил прерванный путь, перебрался через железнодорожную насыпь, открытую всем ветрам, и скрылся из глаз.
Но однажды поздним вечером в доме раздался звонок, и когда он подошел к двери, чтобы сквозь замерзшее окно веранды выглянуть наружу, то увидел на лестнице ту самую девицу.
3
— Вы сказали, будто в вас бросала не я, а темные силы, что вселились в меня, — начала девушка, когда села на диван, точнее, на самый краешек, да так робко, словно диван раскаленный, а может быть, просто из опасения осквернить его своим прикосновением.
Однако неопрятной она вовсе не выглядела. Почему бы ей было не надеть черное шерстяное платье, правда, слегка поношенное, потертое на локтях, но вообще-то чистенькое и без заплаток. Вероятно, уцелевшее со школьной поры. Чулки были приличные, разве лишь на одной коленке поднята петля ниточкой в не совсем нужном тоне.
— Вот именно! Иначе зачем вам метить в меня? С какой стати? Да что об этом поминать… — И он налил девушке кофе из термоса.
— Я тоже так думаю… Оно конечно, чего бы мне взбрело в голову убивать доброго господина. Какой-то дурной заскок, только вот… только вот темных сил или Злого Духа не существует.
— Вы вполне уверены?
— Да это же каждый знает.
— Этого никто не знает… — Столь бурную вспышку следовало бы завершить восклицательным знаком, да как ты его поставишь, если фраза произнесена еле слышно. Вероятно, таким же примерно тоном измученный Галилей в свое время бросил в лицо инквизиторам: "А все-таки она вертится", имея в виду Землю. И прозвучало это как символ веры.
— Но вот Злой ли это Дух?.. Хотя такое понятие существует со времен средневековья… — Молодой человек как бы прикидывал про себя и все же пришел к мысли — почему бы и нам не называть так все влекущее в тупик, к провалам и неудачам. — Ну да, конечно, есть такие силы, как и силы, энергично им противоборствующие, — продолжал он. — Темные направляющие, векторы хаоса постоянно стараются нарушить высшую гармонию, к которой стремится природа и во все времена стремились самые светлые умы. И не только борцы-одиночки, но целые государства. И наша страна стоит на страже порядка и гармонии.
При упоминании "нашей страны" девушка наморщила презрительно носик, словно надумав возразить, но вдохновение оратора все же заставило ее промолчать.
И молодой человек заговорил очень сердито, с осуждением, о твердолобых ученых мужах, придерживающихся сугубо материалистических взглядов и не видящих или не желающих видеть априорной тяги всего живого к совершенству. Каким абсурдным и неуютным был бы мир, и впрямь лишенный высшей идеи и божественного предопределения. Стихийное буйство белков, выделение соков, мерзостное заглатывание и переваривание. Низведение жизни к бесхитростному обмену веществ — это же преступление и ересь! Это грех по отношению к высшему разуму!
— Разве не так? — спросил молодой человек в возбуждении и, разумеется, в ответ услышал вежливое и застенчивое "да".
Молодой провозвестник истины вскочил и стал метаться туда-сюда по комнате, заложив руки за спину и как бы совершенно забыв о существовании гостьи. А та слушала его, боязливо сжавшись в комочек, и неотрывно смотрела на носок своей тщательно наваксенной, но все же чуточку облезшей туфельки.
Молодой человек принялся рассказывать о том, как изучал жизнь растений, даже отослал подробное письмо известному ботанику, который на основе фотосинтеза, цитологии и биохимии, доказывает, мол, растениям удается расти. Однако, если вдуматься, какое же это открытие?! Ведь и мы с вами прекрасно знаем, что им действительно удается расти…
Тут девушке представилась возможность вставить словечко — ей очень-очень нравятся цветочки. Особенно подснежники. Но и такое всем ненавистное растение, как одуванчик, ей тоже очень по душе.
Однако молодому человеку было не до того: его все еще волновала проблема роста как таковая; да, возможность какого-либо свершения отнюдь не является автоматически причиной этого фактически свершающегося действия. Не так ли? И молодой человек потребовал в своем письме прямого и недву-смысленного ответа на вопрос, почему все-таки цветы растут? Очень хорошо, что процесс роста возможен, но ведь то же самое следует сказать и об отсутствии роста, оно так же возможно и даже более вероятно! Кто же их побуждает?! А? Никак мы не можем обойтись без старого доброго vis vitalis [1]или чего-нибудь подобного. Как вы полагаете?
Поставив этот вопрос, кстати сказать, в весьма драматическом тоне, он взял чашечку кофе, но в возбуждении, а иначе его состояние не назовешь, чуть ли не половину выплеснул на себя.
Возникла пауза, во время которой, пока молодой человек неуклюже пытался промокнуть брюки носовым платком, из стенной ниши вполне мог высунуться микрофон, словно серебристая очковая змея, и поводить своим металлическим ухом туда-сюда, дабы удостовериться, что в помещении не происходит ничего такого, что следовало бы зафиксировать. Между прочим, о наличии этого звукоулавливателя молодой человек не имел ни малейшего представления.
