Наталья Лебедева - Миксы
У тети Иры всегда было хорошее настроение. Впрочем, рядом со взбалмошной, трудной, порывистой Лерой, настроение которой менялось каждую секунду, мог выжить только такой человек: ничего близко к сердцу не принимающий, благодушный и любвеобильный.
Лев презирал Леру, называл её беженкой, нищенкой и бомжихой.
Валерик всегда старался подражать Льву. Во-первых, Лев был старшим. И год в их возрасте значил ещё очень много. Во-вторых, Лев был красивым. Даже Валерик, равнодушный к мужской красоте, прекрасно это понимал. А ещё Лев был обаятельным и общительным. И кличка Лев, образованная от фамилии Левченко, с легкостью приклеивалась к брату с первых минут, куда бы он ни попадал.
Он был силен, занимался в разных спортивных секциях и ещё подростком начал ходить в спортзал. С пятнадцати лет на пляже от него глаз не могли отвести не только девчонки, но и взрослые женщины. Валерик видел: он ревниво замечал такие взгляды.
Сам же Валерик был чуть ли не на две головы ниже Льва, сутулился, щурил близорукие глаза и имел отвратительную привычку ежеминутно приглаживать редкие тонкие волосы светло-мышиного цвета. У него был дряблый животик, и всё тело было рыхлым и студенистым.
Лев был кумиром, Валерик подражал, но вот обозвать Леру... Валерик не мог сказать ей грубое слово, хотя старался и репетировал оскорбления перед зеркалом. Но стоило ей появиться и взглянуть, как слово проваливалось вглубь, обдавая желудок холодом.
Любить девятилетнюю Леру, любить младшую сестру было стыдно и неправильно, но Валерик отчаянно её любил.
Он помнил: да, теперь это было очевидно – ей тогда исполнилось девять, и тетя Ира учила Леру самостоятельности.
Однажды в воскресенье они с мамой и отчимом поехали в гости к дяде, жившему на другом конце города, а детей оставили дома. Тетя Ира дала Лере немного денег и поручила сходить в магазин за конфетами к чаю, а сдачу ни в коем случае не потратить и не потерять, а принести ей.
Лера долго собиралась в прихожей, шуршала пакетом, застегивала туфли, сто раз проверяла, есть ли у неё ключи и деньги. Валерик наблюдал за ней украдкой. Лев, развалившись в кресле, смотрел кино.
Ему, казалось, не было дела до Леры, но как только захлопнулась дверь, Лев встал и, натягивая футболку, лениво сказал Валерику:
– Пойдем, прогуляемся...
Валерик пошёл.
На улице был тепло. Это был, наверное, самый конец апреля. От земли поднимался тёплый пахучий пар, птицы вовсю чирикали. Детские крики радостными мячиками отскакивали от домов.
Валерик вышел из дома, глубоко вдохнул и поправил очки на своем широком носу. Его круглое плоское лицо светилось счастьем. Жирная кожа поблескивала, пощипывало те места, где оставались крохотные бордовые точки от выдавленных прыщей...
Лев не собирался уходить далеко от дома. Он уселся на скамейке возле подъезда и сидел, опершись локтями о колени и глядя под ноги: на новые кроссовки, на пыльный асфальт, по которому бежала трещина, на крохотного таракана, перебегавшего из дома в дом. На рыжевато-коричневой тараканьей спинке лежал яркий полукруглый блик.
Валерик просто стоял рядом и смотрел туда же, куда и Лев, потому что привык копировать его. Он даже не помнил, откуда эта привычка взялась и как укоренилась. Потом Валерик стряхнул с себя наваждение, поднял глаза от асфальта и стал смотреть туда, откуда должна была появиться Лера. Он вглядывался в промежуток между домами так, что глаза начинали слезиться.
Но Леру первым заметил Лев. Он поднялся со скамейки и встал рядом с братом.
Солнце ярко светило, и Лерина коричневая с металлическим отблеском куртка холодно мерцала в его лучах. Под курткой у неё была розовато-сиреневая футболка, и Валерик понял, что для него Лера – вечное сочетание розового и металлически-коричневого, как розовая жемчужина в раковине, как Licogala epidendrum, по мере взросления меняющая цвет.
Валерик снова вынырнул в сегодня и снова принялся смотреть на ровные ряды нумерованных спичечных коробков. Его всегда приводило в трепет то, что там, за картонными рыхлыми стенками, дремлет жизнь. Что она может дремать десять, двадцать, тридцать лет. Даже шестьдесят. Он, Валерик, может умереть, а миксомицеты оживут, и вырастут, и будут заниматься странной, сводящей с ума любовью, и замрут, превратившись в похожие на грибы спорофоры, остановятся в развитии, чтобы дать жить своим детям...
И Валерику вдруг до боли захотелось ощутить жизнь. Не просто знать, что она есть, а видеть ее, ощущать, замечать движение и изменения. Он отложил в сторону помеченную тринадцатым номером арцирию, достал с полки коробок с ликогалой, вынул из ящика стола чашку Петри и тонкий скальпель, открыл новую упаковку фильтровальной бумаги и выложил ею дно чашки. Накапал из пипетки немного воды, чтобы бумага стала набухшей и рыхлой. Взял коробок с металлически-коричневыми шариками ликогал.
Оболочка одного шарика лопнула, и споры высыпались на дно. Но Валерик не стал их собирать, взял другую ликогалу. Пинцет проткнул упругий перидий. Показался густой, похожий на отсыревшую штукатурку порошок. Он был густо-сиреневый, с едва угадываемым розовым оттенком и пах неуловимо-терпко. Валерик наклонил шарик Ликогалы и высыпал немного спор на пропитанную водой бумагу. Плоть разрушалась, давая выйти новой жизни.
Лера шла, и при движении её металлически-коричневая куртка распахивалась. Тогда Валерик мог видеть сиреневую, с розоватым оттенком, футболку. Из-за её девчачьего, мягкого цвета Лера казалась беззащитной и неразвившейся.
Пакет с конфетами она прижимала к груди, словно боялась не донести.
Лев встал. Он надвигался на Леру жестко, как скальпель, готовый взрезать перидий, и заступил ей дорогу. Она молча остановилась и подняла на брата глаза.
– Купила? – резко спросил Лев.
– Купила, – тихо, но с вызовом ответила Лера.
– Ну давай...
– Чего – давай? – её голос дрогнул, горло сжалось в преддверии слез: Валерик ясно это слышал.
– Делись, – Лев издевался.
– Это наши конфеты, – Лера проглотила слёзы. Её голос снова был твёрд. – Мама вернётся домой и вас угостит. Если захочет.
– Скажешь, что сама слопала. Ну ради нас, сестрёнка! М? А то нам денег на конфеты не дают.
Лев протянул руку.
– Дай пройти, – сказала Лера и хотела оттолкнуть его руку, но Лев сделал неуловимое движение и, поднырнув ладонью ей под локоть, вытащил из кармана несколько десяток.
– Отдай! – в отчаянии крикнула Лера, потеряв, наконец, самообладание. Лев улыбнулся и поднял руку с деньгами. Он был высоким, девчонке нечего было и думать о том, чтобы допрыгнуть, но она всё-таки прыгнула два раза, стиснув зубы так сильно, что Валерик слышал, как они скрипнули.
Валерику было больно смотреть. Он подошёл ближе, словно надеялся, что, вспомнив о его присутствии, Лев смягчится. Но наличие лояльного зрителя только раззадорило Льва. Валерик с удивлением увидел, что брат дрожит от нервного возбуждения.
Пакет с конфетами Лера прижимала к себе согнутой рукой. Лев изловчился и дёрнул за краешек, торчащий из-под рукава. Пакет остался на месте, и только кусок целлофана, похожий на растопытрившую ложноножки амёбу, оказался зажат в его пальцах. Лера сильнее прижала руку, удерживая готовые раскатиться конфеты, и попыталась пройти вперёд. Лев снова заступил ей дорогу. Она шагала то вправо, то влево, но никак не могла опередить или обмануть его. Валерик видел, что Лера готова отчаяться.
– Не надо. Пусти её, – тихо сказал он.
Лев, казалось, не услышал.
– Не надо. Пусти её, – Валерик повторил громче и твёрже.
И Лев отступил. Не потому что испугался – Валерик знал это. Он думал, что брат устал от затянувшейся и бессмысленной шутки и только искал повод прекратить её.
Лев отошёл в сторону и дал Лере дорогу. Но она осталась стоять на месте, глядя исподлобья и крепко прижимая к себе рваный пакет.
– Чё вылупилась? – Лев спросил совсем зло. Он начал терять терпение.
Лера разомкнула губы и что-то тихо сказала. Валерик не услышал. Не услышал и Лев.
– Чё?! – повторил он, теряя остатки терпения.
– Деньги, – совладав с голосом, повторила Лера. – Сдачу. Отдай?
Лев опустил руки, разжал пальцы. Три десятки и обрывок целлофанового пакета, закружившись, упали на асфальт. Валерик бросился было поднять их, но едва не упал, споткнувшись о подставленную Львом ногу. Взглянув брату в лицо, он понял, что лучше ему не вмешиваться, и с болью в сердце отступил. Лера стояла у подъезда и смотрела на деньги. Ветер слегка поддевал купюры за краешки, будто намекая, что стоит хозяйке замешкаться, как он подхватит и унесёт их.
Валерик понимал, что Лера выбирает сейчас между двумя позорами: поднять деньги сейчас, на глазах того, кто их бросил, или сказать матери, что не справилась с первым в жизни взрослым заданием.
![Гарольд Пинтер - Лифт [= Кухонный лифт]](/uploads/posts/books/271557/271557.jpg)
