Ребекка Миллер - Частная жизнь Пиппы Ли
— Конечно, конечно, позвоню, и не надо постоянно за меня волноваться!
— Я только хочу, чтобы ты немного развлеклась!
Бен уехал, и Пиппа немного постояла, глядя ему вслед. Перед глазами снова возник список дел, который она, выслушивая сетования Дот, прокрутила в памяти, как минимум, дважды: сыр, химчистка, удобрения для цветов…
До мини-молла ехать минуты три, не больше. Пиппа быстро закупила все необходимое, отдала вещи в химчистку и, снова устроившись на раскаленном сиденье, аккуратно выбралась со стоянки. Она страшно боялась сбить кого-нибудь из облаченных в розовое и фисташковое стариков с загорелыми морщинистыми лицами и дряблой кожей на локтях и коленях.
Непрекращающееся жужжание газонокосилки вытянуло Пиппу из сетей сна, словно утопленника из реки. Разлепив глаза, она почувствовала тупую боль в висках. Хотелось воды и крепкого кофе. Откинув одеяло, она взглянула на Герба. Вообще-то в последнее время на спящего мужа Пиппа старалась не смотреть: с опушенными веками и безвольно приоткрытым ртом он казался немощным стариком. Впрочем, она не сомневалась: поймав победоносный взгляд холодных голубых глаз, тут же почувствует себя увереннее. Господи, как она его любит! За годы совместной жизни столько раз пыталась излечиться от этого недуга (порой симптомы были ой какими болезненными!), но со временем оставила безнадежное занятие. Она женщина, которая любит Герба Ли. «И этот титул не единственный, — думала Пиппа, накидывая тонкий хлопковый пеньюар цвета молодой листвы. — Еще я мать. Благодаря мне на свете живут два достойных, полезных обществу человека, что совсем немало». Щурясь на ярком утреннем свету, Пиппа прошла на кухню. Все ослепительно белое: обеденный стол с пластиковым покрытием, разделочный стол, плитка пола, сливающаяся в единое монолитное полотно. Оконные наличники отбрасывали синеватую тень. Яркий свет, белизна — разве затуманенным от сна глазам такое под силу? Потому сориентировалась Пиппа далеко не сразу, и результат поразил настолько, что пришлось обратиться к памяти.
Стол был накрыт, но очень небрежно: тарелки словно побросала разозлившаяся на хозяев служанка. На некоторых засыхал шоколадный торт, другие пустовали. Кусок торта смазали чем-то, по цвету напоминающим арахисовое масло. Пиппа осторожно принюхалась: так и есть, масло. А ведь вчера она точно протирала стол влажной губкой! Да, кухню оставила безупречно чистой… По спине побежал холодок, и Пиппа обернулась, представляя, как из гостиной за ней следят горящие злобой глаза шизофреника: сбежав из психиатрической клиники, он затаился там с перепачканным шоколадом ножом. Не увидев никого, Пиппа проверила черный ход. Заперто. Обошла вокруг дома, осмотрела каждое окно и дверь — везде закрыто. С улицы никто не проникал. Значит, это Герб. Но ведь они оба легли в одиннадцать, и муж уснул первым… Неужели после полуночи он угощал шоколадным тортом и арахисовым маслом неизвестных гостей? Нет, исключено! Тогда откуда торт?
Пиппа убрала со стола, выбросила объедки в мусорное ведро, загрузила тарелки в посудомоечную машину и приготовила кофе.
Она допивала первую чашку, когда на кухню вошел Герб, открыл парадную дверь и поднял с коврика газету.
— Ну, — начала Пиппа, — получается, ты устроил вечеринку, а меня не пригласил?
— О чем это ты? — спросил муж, надевая очки для чтения.
— Ты тарелки не убрал.
— Какие еще тарелки?
— Милый, сегодня утром на столе стояли шесть тарелок с тортом. Вернее, нет, не так: торт лежал на четырех тарелках, две другие пустовали, большой кусок торта был смазан арахисовым маслом.
Герб оторвался от газеты.
— Ты что, совсем свихнулась? — захохотал он.
— Сначала я решила: в дом кто-то проник, — но двери оказались заперты.
Воцарилась тишина.
— У кого еще есть ключи?
— У технического персонала и мисс Фаннинг.
— Уборщицы? Она ведь в Нью-Милфорде живет. Зачем ей ехать в такую даль ради шоколадного торта? Давай лучше проверим, не пропало ли что…
Ничего не пропало.
Пиппа позвонила мисс Фаннинг, якобы подтверждая договоренность на понедельник, а потом, будто вскользь, спросила, чем та занималась накануне ночью.
Возникла неловкая пауза.
— В боулинг играла, — смущенно отозвалась женщина.
Позвонив администратору комплекса, Герб подал официальную жалобу, однако обращаться в полицию отказался.
— Наверное, нечто подобное можно назвать преступлением без потерпевших, — раздувая ноздри, заявил он.
Администратор вежливо рассмеялся.
Вызвав слесаря, Пиппа велела сменить замки, и все ключи супруги оставили при себе. Прошла неделя, а она постоянно думала о торте. Это наверняка Герб. Он просто забыл… Он теряет рассудок. Отныне Пиппа следила за мужем с особой пристальностью, и каждый раз, когда Герб не мог найти очки или забывал чье-нибудь имя, ее подозрение росло. Утром следующего воскресенья на кухонном столе обнаружились молодая морковь, которую макали во вскрытую упаковку ванильной глазури, сковорода с намертво пригоревшими ломтиками ветчины и грязные тарелки. Пиппа разбудила Герба и показала ему все как есть. Несколько минут супруги молча смотрели друг на друга.
— Думаю, тебе стоит обратиться к доктору, — наконец предложила Пиппа.
Герб пришел в ярость:
— Ладно, Альцгеймер так Альцгеймер, значит, придется вскрывать вены, но сначала я хотел бы увидеть доказательства!
Не теряя времени, он отправился в центр электроники и бытовой техники, находившийся в том же мини-молле, приобрел небольшую камеру слежения, а затем пригласил специалиста, который установил ее под потолком кухни.
Взобравшись на стремянку, бедный парень несколько часов колдовал над камерой. Заметив на его лице пот, Пиппа тут же включила кондиционер.
— Наверное, странно, что кому-то понадобилась камера на кухне?
— Жители комплекса как только не развлекаются, вы даже не поверите!
— Правда?
— Угу, но на кухню камеры я действительно еще не ставил.
— Да? Вообще-то она не… — Пиппа осеклась. Пусть техник лучше думает, они с мужем снимают любовные утехи на кухонном столе, чем догадается, что Герб собирает доказательства своего прогрессирующего слабоумия.
Часом позже Пиппа наводила порядок в гостиной и, неожиданно взглянув в тонированное зеркальной пленкой окно, увидела на подъездной аллее Надо ярко-желтый пикап с прицепом. Прицеп оранжевый, с окошками, закрытыми красными шторами в синюю полоску. Интенсивно жестикулируя, Дот что-то объясняла темноволосому парню, который нес большую картонную коробку. Взяв с журнального столика бинокль, Пиппа навела его на парня. Хм, он в джинсах и футболке с крупно написанным «Что?» на спине. Похоже, сынок-полуфабрикат все-таки вернулся к родителям… С Дот очень весело и разговаривать легко! Пиппа даже почувствовала себя другим человеком: для Дот Надо она существовала вне среды, семьи и окружения, просто подруга — и все. Еще несколько месяцев назад Пиппа скорее научилась бы летать, чем стала общаться с кем-то вроде Дот, ведь их с Гербом окружали активно пишущие авторы, критики и поэты. Однако в столь рафинированной компании Пиппа никогда не решалась расслабиться по-настоящему. Лишь с близнецами, когда они были маленькими, она не знала ни скованности, ни стеснения. Грейс с Беном не сомневались в ней ни секунды и называли «мамочкой». Они принимали ее такой, какая она есть, и сама Пиппа тоже. Но детки оперились и вылетели из гнезда. Время от времени они звонили и приезжали в гости, но прежней уверенности в их взглядах уже не читалось. Хотя Бен до сих пор относился к матери с нежностью и трепетом. Парень всегда довольствовался малым, ожидал многого и получал то, что ожидал. Кажется, он родился чутким, заботливым и надежным. С ним Пиппе было легко, удобно и спокойно. Зато Грейс получилась настоящей оторвой. В ее обществе Пиппа ощущала себя безмозглой болтушкой и мучилась из-за того, что подводит дочь собственной никчемностью. Увы, проблемы не ограничивались даже этим.
В раннем детстве капризная Грейс цеплялась за мать, как обезьянка. Любовь к Пиппе была эгоистичной и отравлялась духом соперничества. Брата-близнеца Грейс обожала, но материнским вниманием хотела наслаждаться одна. Вскоре после четвертого дня рождения малышка устроилась в ногах у Пиппы, раскрыла книжку и прочла вслух целую сказку. Молодая мать искренне удивилась: чтение девочка осваивала без особого желания и даже буквы повторяла через силу. Упившись триумфом, маленькая Грейс нахмурила лобик: «Теперь ты любишь меня больше, чем Бена?» Пиппа посадила дочь на колени и порывисто обняла, чувствуя, как угрызения совести отравленной иглой жалят сердце. Она ведь понимала, к чему клонит Грейс. В отдельные минуты, которые, к счастью, растворялись в безмятежном потоке повседневной жизни, бешеные вспышки дочкиной ревности казались высокомерными, деспотичными и даже отвратительными.
