Марк Смит - Вкуснотища
Но стоило ему только открыть для себя детективы, как все стало хуже. От «Мальчишек Харди» Стрэтимейера он переключился на Микки Спилейна, затем пришла очередь Раймонда Чэндлера, Росса Макдональда и других. Джозеф прочитывал книгу задень, иногда захватывая и ночь. Стопки книг в бумажных обложках нарастали рядом с его кроватью наподобие сталагмитов, доставая порой до самого потолка, потом рушились бесформенными кучами на пол и скапливались, словно сугробы, в углах комнаты.
Но однажды этот сидячий образ жизни взял да и треснул по швам. Джозеф тогда уже вступил в достаточно зрелый возраст, ему исполнилось семнадцать, и весил он добрых сто двадцать пять килограммов. Он сидел в одном нижнем белье на кушетке, зажав в руке зачитанный библиотечный томик шекспировского «Юлия Цезаря», и слушал, как доктор рассказывает ему о «гавайской диете». Ее принцип базировался на одном простом факте. Тело жителя Полинезии развивалось веками за счет потребления жареной рыбы, овощей, фруктов и клубней таро — многолетнего растения, растущего в тропиках. Когда же с приходом хаоле туземцы стали потреблять много различных масел и особенно гипернасыщенных жиров, используемых в фаст-фуде, это вызвало у островитян непомерное ожирение, потому что их тела не были приспособлены к нормальной переработке подобных веществ. У них попросту был иной химический состав крови.
Поэтому Джозеф первый год своего обучения в Гавайском университете проводил так же, как в старших классах средней школы: в одиночестве, с книжкой в руках, не обращая внимания на периодические приливы и отливы феромонов и гормонов, вовсе не стремясь заиметь накачанные бицепсы и не уделяя должного внимания прелестям, едва скрытым под девичьими бикини. Однако теперь он внимательно следил за тем, что ест. Джозеф принялся читать поваренные книги, выискивая новые способы приготовления пищи. Но в первую очередь изменилась его диета. Вместо картофельных чипсов и чизбургеров он ел в большом количестве свежие плоды папайи и ананасы, на смену бифштексам и мясной вырезке пришла свежая рыба. Иногда целыми днями он ел только сырую пищу: сасими и дыни. Время от времени он жарил свежие морепродукты на пляже, как делали его предки в течение многих поколений.
Удивительно, но его телу не понадобилось много времени, чтобы прийти в норму. Лишний вес вдруг сам собой сошел с него, и у Джозефа было такое чувство, как будто он избавился от чересчур просторного костюма. Вскоре юноша ощутил, что его переполняет новая, пока еще непривычная энергия. Он стал совершать прогулки по окрестностям, долгие, многочасовые. Джозеф просто шел вперед, не размышляя ни о чем, погрузившись в мечтательное настроение. Порой неожиданно для себя обнаруживал, что разгуливает по пляжу с возбудившимся, ставшим вдруг огромным членом, который вздымался под брюками наподобие перископа подводной лодки, стремящегося вырваться из мрачных океанских глубин к яркому дневному свету.
Если сравнить его жизнь с книгой, а Джозефу частенько приходила на ум подобная мысль, тогда его детские годы можно было бы считать одной главой, где рассказано об одиночестве толстого мальчика, за которой следовала совершенно другая, совершенно не похожая на первую глава — его университетская юность.
Когда Джозеф был помоложе, он редко выказывал интерес к особам противоположного пола, которые, со своей стороны, также никогда не жаловали вниманием «толстенького маленького зануду», вечно уткнувшегося носом в книжку. Поэтому ему так и не довелось испытать все те трепетные мучения, которые обычно сводят с ума достигших половой зрелости мальчишек. Он никогда не бывал на школьных дискотеках и не прижимал к себе в танце девушку, пока невидимый оркестр пронзительно и громко исполняет дрянную балладу из репертуара Билли Джоэла, а пенис пульсирует в штанах как бортовой мотор. Ему не довелось страдать от боли и душевных мук первой неразделенной любви, у него никогда не колотилось сердце от переизбытка адреналина и не покрывалось красными пятнами лицо во время игры в бутылочку на пляже у костра. Он так и не изведал мальчишеской неловкости и возбуждения — неизменных спутников первого свидания.
На втором курсе университета все изменилось. В качестве профилирующей дисциплины Джозеф выбрал курс под названием «Гавайский фольклор», потому что ему нравились живописующие местные истории, а еще он подумал, что хотя бы кто-то должен помнить, как звучит гавайский язык. Когда он не бродил по пляжу и не слонялся по университетскому городку, изучая методом проб и ошибок женскую анатомию, он работал. Джозеф устроился в один ресторан, где сначала мыл посуду, а потом получил повышение до должности помощника повара. Вскоре его назначили ведущим поваром. И пусть приходилось готовить не ту здоровую полинезийскую пищу, которую ел он сам, все же процесс приготовления доставлял Джозефу необыкновенное удовольствие, даже если речь шла о тех бестолковых блюдах, которые так нравились туристам, — вроде розового люциана (здесь его называли опакапакой), посыпанного орехами макадамиа с соусом из манго или тушенной в кокосовом молоке свинины.
Повышение повлекло за собой относительную финансовую независимость. Вскоре Джозеф стал замечать, что тратит больше, чем однокурсники, и решил вкладывать зарабатываемые деньги в собственное кулинарное образование. Он частенько приглашал девушек на свидания в рестораны и водил их только туда, где можно было попробовать новое блюдо. Со временем Джозеф стал кем-то вроде завсегдатая у «Алана Вонга». Он часами просиживал у столика, расположенного напротив кухни, и зачарованно наблюдал за поварами, воодушевленно колдующими над блюдами, в которых они смешивали тропические, французские и японские компоненты.
Именно во время одного из подобных посещений он вдруг окончательно понял, чем хочет заниматься. Джозеф решил стать поваром.
Подружки на таких свиданиях не понимали, что происходит. Почему он не хочет просто сидеть за столиком и восхищенно смотреть им в глаза? Девушки всегда жаждали говорить с Джозефом, рассказать ему о себе, о том, что им нравится делать, поделиться своими мыслями об окружающих. Некоторые изо всех сил старались найти то, что могло бы их объединить, некоторые просто стремились общаться.
Но Джозефу было не до разговоров, он очень хотел стать поваром.
Джозеф свернул с шоссе и направил грузовик по уже знакомой, изрезанной колеями красной тропе. Он ехал не спеша, аккуратно продвигаясь мимо сахарного тростника, чтобы не поднимать за собой слишком большого шлейфа из пыли.
Въезжая на поляну, огляделся в поисках Уилсона и увидел его на корточках возле тлеющей печи. Перед ним на земле лежала обугленная человеческая нога. Кузен мерно отщипывал мясо с бедра, клал его в рот и задумчиво жевал.
Джозеф стремительно выпрыгнул из машины.
— Какого черта ты делаешь?!
Уилсон поднял на него спокойные глаза — рот его был все еще заполнен свежеиспеченной человеческой плотью — и помахал рукой:
— Подожди минутку.
Джозеф стоял над кузеном, ощущая, как по пищеводу поднимается волна желудочной кислоты, и брезгливо смотрел, как Уилсон заканчивает жевать и наконец проглатывает.
— Ты что, больной?.. Людей есть нельзя!
— Да я просто хотел попробовать.
Джозеф едва успел отвернуться, прежде чем его вырвало. Горькая жидкость исторглась из недр желудка прямо на землю. Чувствуя, что ноги больше не держат, он как подкошенный рухнул вниз, подняв облако пыли. Он тихо заплакал.
Уилсон недоуменно посмотрел на него.
— Я просто попробовал, братишка. Не драматизируй.
«Не драматизируй?» Но как в подобной ситуации не драматизировать? Он делал все это — выкопал печь, приготовил трупы — словно на автопилоте. Он ничего не чувствовал по отношению к двум убитым парням: ни ненависти, ни жалости — совсем ничего… Но сейчас, когда Джозеф увидел Уилсона, жующего кусок мяса с человеческого бедра… «Не драматизируй» — явно неподходящее слово, когда речь идет о каннибализме.
Он поднял глаза на Уилсона и негромко, с расстановкой произнес:
— Это человеческая нога. Нога живого существа. Ты не можешь есть живых существ.
— Само собой, кто спорит? Но послушай, когда у меня появится возможность попробовать? Ты понимаешь, о чем я. Небось навряд ли это появится в меню в забегаловке «Сэма Чоя».
Джозеф молчал.
— Не так уж и противно. Только немного жестковато, — добавил кузен.
— Ты настоящий Аи-Канака.
— Да сказки все это.
Джозеф смахнул слезы с глаз.
— Сказки появляются не просто так.
Уилсон покачал головой. Он взглянул на лежавшую на земле ногу, по-прежнему пышущую жаром. Джозеф заметил, как на лице двоюродного брата промелькнуло странное выражение. Нет, то было вовсе не отвращение, не омерзение от того, что он только что сделал. Напротив. Он выглядел как мальчишка, не сводящий глаз с банки печенья. У него был такой взгляд, словно он больше всего на свете хотел добавки.
