Максанс Фермин - Снег
Самурай так и не смог забыть образ воина без головы. Это была самая ужасная картина из тех, что ему довелось увидеть в жизни.
Потом он потерял сознание. Его оставили на поле битвы, посчитав мертвым. Он пролежал под обезглавленным телом всю ночь. Утром его стоны услышали. Когда убрали мертвеца, открылось лицо Сосэки, полное ужаса. За ним ухаживали, но в течение многих дней он был в бреду. И даже неделю спустя в его глазах был виден страх.
Сам император поздравил его и Сосэки был горд этим, но эта гордость омрачалась сожалением о пережитом.
Наконец, восстановив силы, Сосэки отправился домой. Ему мешала воевать не рана, — его ранили шесть раз с начала войны, — а простое отвращение к войне. Тот, кто посвятил свою жизнь армии, понял, что больше не хочет убивать.
Он покинул армию и пешком вернулся домой. И там, по дороге к дому, свершилось чудо.
Трясясь от холода, с ужасом войны в глазах, один на один с пережитой трагедией, один в густом мраке, один в глубине снега, один в головокружении одиночества, один в своем молчании,
он должен был сотню раз умереть от холода, голода и усталости. Но он выжил.
Он выжил, потому что увидел этим днем то прекрасное, что пришло с другой стороны реальности, чтобы уравновесить ужас воспоминания о воине без головы. Это была самая прекрасная картина из тех, что ему довелось увидеть в жизни. Ее самурай так никогда и не смог забыть.
26
Это была девушка, идущая по канату, легкая как птица. Девушка, с грацией белки шагающая по канату, натянутому над серебряной рекой.
Она находилась в шестидесяти футах над землей. Она больше не шла по веревке, а как по волшебству парила в воздухе. Издалека ее, скользящую в лазури неба по невидимому канату с шестом в руках, можно было принять за ангела.
Сосэки медленно подошел к реке и был поражен красотой девушки. Он в первый раз видел европейку. Казалось, что она просто порхает в воздухе.
Заинтригованный, он подошел еще ближе. На этот раз она оказалась прямо над ним. На берегу, чтобы посмотреть на это странное представление, собралась многочисленная толпа.
Сосэки не опуская глаз подошел к какому-то старику и спросил:
— Кто она?
Старик ответил дрожащим голосом, даже не посмотрев на Сосэки:
— Она — девушка, которая ходит по канату. Если только это не белокурая птица, затерявшаяся в небесах.
27
Она была канатоходцем и ее жизнь была одной линией. Прямой.
28
Она была родом из Парижа, из Франции. Ее звали Нэж.[1] Ее звали так потому, что ее кожа была ослепительно белой, глаза — ледяными, а волосы — золотого цвета. И еще потому, что когда она парила в воздухе, то казалась легкой как снежинка.
Вот как начиналась ее история. Однажды, еще ребенком, она побывала в передвижном цирке и была поражена, воочию увидев свою мечту.
Несмотря на опасность, она решила сделать цирк своей профессией. Немного поколебавшись, захотела стать эквилибристкой. Время шло, и Нэж забиралась все выше и выше, совершенствуя свое искусство. Так она стала одной из первых женщин-эквилибристок. Она поднялась на канат и больше никогда не спускалась.
29
Нэж стала канатоходцем ради баланса. Эта девушка, чья жизнь была похожа на веревку, усеянную узлами, которые связывали и разрывали коварство случая и пошлость существования, совершенствовалась в тонком и опасном искусстве, состоящем в том, чтобы ходить по натянутой веревке.
Она чувствовала себя хорошо, лишь шагая по канату в тысяче футов над землей. Только вперед. Ни на миллиметр не отходя в сторону.
Это была ее судьба.
Двигаться вперед шаг за шагом.
От одного конца жизни к другому.
30
Она покорила своими подвигами всю Европу. В девятнадцать лет она прошла по канату больше ста километров, часто на грани жизни и смерти.
Она протягивала свою веревку между двумя башнями Собора Парижской Богоматери и оставалась над собором долгие часы, как Эсмеральда ветра, снега и безмолвия.
Потом она повторила свое представление во всех столицах Европы, каждый раз побеждая законы равновесия.
Нэж была не просто канатоходцем. Она, как по волшебству, двигалась, паря в воздухе.
Издалека ее стройная фигура, похожая на белое пламя, золотые волосы, которые ласкал ветер, делали девушку похожей на богиню снега.
Ведь самым сложным для нее было не удерживать равновесие, и даже не превозмогать страх, и не идти по этой бесконечной веревке, самым сложным было, путешествуя в свете мира, не превратиться в снежинку.
31
Однажды ее талант признали во всем мире. Тогда она пересекла Ниагару и реку Колорадо.
И, сама не зная как, она оказалась в Японии, к большому удовлетворению Сосэки. В первый раз иностранная артистка приезжала в страну самураев.
А самурай смотрел на нее и любил ее.
В глазах Сосэки она была поэзией, живописью, письмом, танцем и музыкой одновременно. Она была Снегом и воплощала всю красоту искусства.
Когда она закончила свое представление и спустилась, наконец, на землю, Сосэки не смог не подойти к прекрасной иностранке. Приблизившись, он увидел как тонки были черты ее лица, контур рта, линия бровей и тут же понял, что никогда не сможет забыть это лицо. Он посмотрел ей в глаза и на сей раз она оглядела его. Она улыбнулась, и в этой улыбке Сосэки утопил свою душу.
Он преклонил колено, бросил меч на землю и произнес:
— Вы та, которую я искал.
32
Нэж никого не искала. Но она посчитала жест Сосэки очень красивым. И вышла за него замуж.
Первые годы они были счастливы. Рождение ребенка еще больше укрепило их союз. Это была девочка. Она унаследовала красоту матери и черные волосы отца. Ее назвали Весенней Снежинкой.
Их жизнь была мирной и молчаливой. Нэж медленно привыкала к Японии. Иногда она скучала по своей стране, но никогда не жаловалась. Гораздо больше она скучала по своей профессии.
Однажды ночью ей приснилось, что она снова летает. Наутро она проснулась, обдумала это и забыла.
Пришла зима. За ней весна. Ребенок рос в счастье света. И Нэж была счастлива. В одной руке она держала любовь Сосэки, а в другой — свое сердце, которое дарила ребенку. Всего этого ей вполне хватало, чтобы сохранять равновесие на тонкой веревке счастья.
33
Но однажды баланс нарушился.
Привязанности близких людей стало недостаточно, чтобы быть счастливой. Ей жестоко не доставало жизни в воздухе. Ей снова не хватало острых ощущений и новых побед. Все, что она хотела — снова стать канатоходцем.
Нэж попросила Сосэки устроить ей последнее представление. Она собиралась протянуть канат между двумя вершинами гор. Конечно, муж посчитал ее желание сумасшедшим и не захотел, чтобы она подвергала свою жизнь опасности, но как истинному самураю, ему пришлось уступить.
Он привез из Европы два стальных троса. Один маленький и короткий, а второй — необходимого диаметра и длиной пятьсот метров, и отправил двух слуг прикрепить длинный трос к склонам высоких гор в самом сердце Хонсю.
Нэж же вытащила из чехла балансир, надела свои башмачки и многие часы тренировалась в саду, прогуливаясь по тросу между маленькими горами цветов над маленьким океаном, в котором плавали кувшинки.
Сосэки не переставая наблюдал за ней. Его жена была несравненной эквилибристкой. На этом тросе Нэж казалась такой счастливой, такой красивой и легкой, что каждый день он благодарил небо за то, что оно подарило самураю такую женщину.
Ее волосы были светлыми, а взгляд — чистым.
Она ходила по воздуху.
34
Представление было назначено на первые дни лета. Из всех уголков страны пришли люди, чтобы посмотреть на смелость молодой француженки. Говорили, что даже император присутствовал на празднике, стоя рядом с самураем.
Когда Нэж поставила ногу на канат, толпа оживилась. Она была так высоко, а представление было таким опасным, что она казалась белой точкой в пространстве, снежинкой в бескрайнем небе.
С шестом в руках Нэж парила над землей полтора часа, понемногу приближаясь к другому склону горы. Внизу все затаили дыхание. Один неверный шаг, и ее ждала верная смерть.
Но девушка неумолимо двигалась вперед. Шаг за шагом. Вдох за вдохом. Молчание за молчанием.
Она ни разу не оступилась.
35
Но трос оборвался. Без сомнения, плохо прикрепленный, он отвязался от своего камня, унося в пропасть глубиной в тысячу футов и шест, и девушку. Издалека можно было видеть как она исчезает в сердце гор, похожая на птицу, падающую с неба.
Ее тело так и не нашли, наверное, оно попало в расселину. Нэж стала снегом и теперь покоилась в белой постели.
