Ваграм Мартиросян - Глупый человек
Сказка вконец потеряла очарование, настолько она приблизилась к реальности.
— А может, это «Степной волк» Германа Гессе? — предложил я новую версию.
— А что, похож?
— Я не дочитал, но герой там — человек, то ли отвергнутый обществом, то ли отвергнувший общество.
— Откуда здесь взяться степному волку, Армения же горная страна? А вот волком Джека Николсона он вполне бы мог оказаться. И на самом деле съесть глупца, как в сказке.
— Потом его случайно ловят и тащат в зоопарк. А там выясняется, что остальные звери тоже раньше были людьми. Каждый рассказывает свою историю, кроме бедной обезьяны, которая как была обезьяной, так ею и осталась.
— Это почему же обезьяна бедная?
— Потому что… потому что она еще не произошла. То есть от нее еще не произошел человек. — «Она еще не произошла». Надо же такое ляпнуть. — Но почему это мы считаем, что волк обязательно мужчина? Из сказки Туманяна пол определить невозможно. Я, к примеру, знаю девушку, у которой имейл — «volchica132», то есть до нее уже была 131 волчица.
— Если это волчица, то как она потом, после того как выкопает золото, женится на девушке?
Она, похоже, уже точно решила, что волк завладеет и золотом, и девушкой. Во времена Туманяна однополых браков не было, так что я не стал возражать. Какое-то время мы шагали молча.
Со стороны одной из каменных скамей, двое из сидящих на которой по виду напоминали арабов, до меня стали долетать обрывки разговора:
— Подписали они договор на цельных три года, один он забрал, а второй — лысый…
— Поцеловал парень мамку-няньку в грудь, да и воротился домой…
— Поп на народ осерчал, говорит: «Что ж вы, проклятые, не дождетесь, чтобы человек помер, прежде чем в церковь-то его тащить? Я покуда его прикончил, совсем измотался…».
— Был такой человек, сам армянин…
Вдруг несколько человек из разных углов зала ожидания повскакали со своих мест и скрылись в той самой пещере, где были статуи. Несколько других вскочили вслед за ними, но потом, не зная как быть, растерянно уставились друг на друга. Мы тоже направились в ту сторону из своего дальнего угла, но не успели сделать и четырех-пяти шагов, как в выставочном зале сверкнула молния, раздался страшный гром, а чуть погодя из дверей выплыла тоненькая, реденькая струйка дыма. Мы подошли поближе и боязливо заглянули внутрь. Статуи сотрясались, а у одной, которая с нашего места была еле видна, изо рта и ноздрей шел пар. Напрягая слух, можно было уловить доносившуюся изнутри музыку: то ли ангелы, то ли черти исполняли хором какое-то песнопение. Пели красиво, но было в этом песнопении какое-то угнетающее величие, которое вызывало у меня чувство отчаяния.
Долгое время никто не произносил ни слова. Я подумал, что один из нас двоих тоже может вот так внезапно уйти, и поспешно спросил:
— А, кстати, как тебя зовут? Извини, я не запомнил.
— Тагуи. Наши меня Тагу называют.
Тагуи — царица… «Там были царицы, цари, князья, полководцы… — ни с того ни с сего произнес я про себя, но картину представить не смог. — Там были царицы, цари, известные политические деятели, кинозвезды… — Ну, этак пока дело до меня дойдет… — Там были царицы, цари, писатели…». Вот зациклился.
— А вы никогда не оказывались в положении Глупца? Как вы поступали?
— С чего бы начать?.. С того, что много работал, а вознаграждение было ничтожным? У нас еще май, а я уже перевел книгу, повесть эту почти до середины довел, однако перспективы с публикацией и гонорарами пока туманные. Ладно, забудем, это у всех у нас так. Золото?.. В восемнадцать лет я три месяца мешал бетон на золотом прииске на Чукотке. Это был добровольческий стройотряд, насколько я знаю — единственный в истории филфака. Но деревьев на Чукотке нет, даже кустов и тех нет, чтоб золото из-под них выкапывать. Самая пышная растительность в тундре — это трава. Там выше, чем на полметра над землей, ничто не растет. Землю рыть в условиях вечной мерзлоты — сплошная мука, она там твердая, как металл: раскрошишь на пядь, должен ждать, пока подтает, чтобы вычерпать воду и рыть дальше… А вообще, за вывоз золота с прииска и вообще из всего края десять лет полагалось. Никто из нас золота не привез. Потом я повстречал одну девушку, женился на ней, дважды, от каждого брака — по ребенку. Вот уже несколько лет мы живем раздельно.
— А теперь вам всем грустно, и вы пришли к Богу просить его, чтобы Он вас снова соединил?
Я представил, что нам всем грустно и мы независимо друг от друга приходим к Богу просить его о воссоединении, и вдруг все встречаемся здесь: жена, дочь, сын. Мне стало не по себе. Я пришел просить счастья, но… признаться постеснялся.
— Нет, — сказал я, — тут другое.
— Новую нашли? Жениться на ней хотите?
— Не нашел.
Она умудрилась так задавать свои вопросы, что я довольно много о себе рассказал. Один я, кажется, не умею выуживать нужные мне сведения окольными путями. Не время ли попробовать?
— А у тебя просьба конкретная? Сможет ее Бог сразу исполнить?
Она на какое-то мгновение замялась.
— Сможет.
«А когда твоя просьба исполнится и ты вернешься в Ереван, что будешь делать вечером?» — чуть было не спросил я, но начал издалека:
— А как тебе кажется, все только Бог решает?
Тагуи… Тагу призадумалась. Я надеялся, что она скажет: раз двое пришли к Богу, значит, судьба так распорядилась, точнее, что, может, именно такова воля Божья. Но она девушка, разве скажет такое первой? Нет, конечно. Если такое и случается, то только в кино, ну а в жизни… — разве что в Америке или в Швеции. Впрочем, и у нас бывает, только очень уж редко. Значит, сказать должен я. Но она намного моложе меня. Может, у нее и друг есть, ее возраста, а то и младше, или жених? Какой-нибудь исключительно положительный тип… Это ведь тоже только в книжках и в кино бывает, что герой всегда встречает девушку, которая свободна. Может, она опешит от такого моего намека? Тем более что мы только что познакомились, не считая мимолетного общения в связи с той анкетой. Мы с ней беседуем от силы час-полтора. Она может просто посмеяться надо мной. Но если я побоюсь спросить, то так никогда и не узнаю, что она думала. А вдруг то же, что и я? Циник сказал бы, что девушек такими намеками не удивишь. А циники почти никогда не ошибаются. В конце концов, она первая подошла ко мне в зале со статуями.
Я, наверное, еще долго бы мучил себя всякими «тем более», «в конце концов» и «может», если бы мои размышления не прервал прозвучавший у меня за спиной вопрос:
— Вы тут впервые?
Мы обернулись. Это был здоровый тип лет тридцати пяти, с мелкими глазками, кудрявый. Хотя май выдался прохладный, да к тому же в пещере всегда холодно, он был в одной рубашке. Впрочем, это не вызывало удивления — стоило лишь взглянуть на его румяные щеки.
— А вы? — спросила Тагу.
— Я вот уже второй раз… — Мы вытаращили глаза: надо же, повадился… — …как на Арагац подымаюсь. Родственник из Америки приехал, ну, мы его взяли. Четыре тысячи девяносто метров — это тебе не шутки, разеваешь рот, как рыба, воздуха-то не хватает. Но нам-то все нипочем, курильщиков меж нас нет. Мы все четыре вершины вдоль и поперек облазили, только вот сколько ни проходили здесь прежде, ничего такого не видали — ни входа в эту пещеру, ни людей никаких.
Выговор у него был не ереванский, но откуда он, угадать было трудно.
— А теперь тута то же самое… Хоть бы кто мне сказал, чего это никто, кто туда ни зайдет, обратно не выходит… А те чудики чего целой стаей к статуям пошли?
— Или же как понять, когда чья очередь? — поддержала девушка.
— Ну, это-то я знаю: будет тебе видение — встанешь и пойдешь.
Создавалось впечатление, что он знает кое-что еще.
— А кто те двое, что на арабов похожи? — спросил я.
— Они из Ирака прибыли, мусульмане. Из-за американцев они у себя не могут к Аллаху обратиться, ну, вот и пришли сюда.
— Ладно, а можно еще спросить?
— Я — Мелик. Мело.
Тагуи, в свою очередь, назвалась, а меня Мело прервал, мол, не надо, я тебя знаю.
— Мелик, мне показалось, люди в очереди сказки друг другу рассказывают.
— А чего еще здесь рассказывать, не анекдоты же?
— А вы сказки знаете? Может, расскажете? — попросила Тагуи.
Девушкам нравится, когда им рассказывают сказки. Хотя… Чего это я заладил: «девушки», «девушки», как восемнадцатилетний юнец, честное слово.
Наш собеседник на миг заколебался. У меня появилось время, чтобы перехватить инициативу, но сказки были моим слабым местом — я не знал ни одной. Мне их в детстве никто не рассказывал, да и сам я никому их не рассказывал.
— Которую рассказать: «Пепек, Бепек, Фелек» или «Сказку Кючук-Мурада»?
Мы с Тагуи переглянулись. Предпочтение отдали второй, хотя «Пепек, Бепек, Фелек» звучало не менее многообещающе.
— Ладно, расскажу тогда «Сказку Кючук-Мурада».
