Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны
За двадцать шагов слышно, как пробегает мышь, как выдает шуршанье осторожный с приседанием шаг возбужденной охотой кошки.
— Да, дело идет к холодам. Мыши к жилью прибиваются — это уж верный признак, — наблюдая за кошкой, размышляет знакомый лесник.
Дом лесника огородами смотрит в бор, и на этой черте лесная жизнь встречается с деревенской, домашней. На лужайке возле дубов пасется корова, где-то за пеленой елок погромыхивает цепью лошадь, по пруду далеко в лес углубляются утки. Обитатели леса, тоже не признавая границы, наведываются к жилью.
Огород лесника изрыт кабанами, дрозды летают клевать рябину, сойка кормится возле кур. А недавно у соседей лесника и сами куры исчезли.
Семь штук. Расследование показало: пока хозяйка дома была в отъезде, беспризорных птиц перетаскала лиса.
— Я ее знаю в лицо, — рассказывает лесник. — Иногда приходит на поляну и прыгает возле лошади. Любопытно ей, видишь, и неопасно. Раза три заставал. То прыгнет, а то лежит, наблюдает. Еще летом был у нас уговор с лесником: по осени, в листопад проехаться на лошадке по лесам и проселкам.
— В самый раз появились. Не опоздали. Идем за лошадью в лес. Тайно надеясь: и мне повезет увидать, как лисица играет и любопытствует, — иду первым. Но Мальчик — мощнотелый гнедой жеребец — пребывал на поляне в задумчивом одиночестве и, кажется, даже обрадовался, что предстоит ему поразмяться.
И вот едем лесом по дорогам когда-то торным, а теперь покрытым щеткой березняка, рябинок, кленов, кустами таволги и хвощом.
Местами Мальчик тащит телегу по бочагам, покрытым ряской со следами кормившихся уток. То и дело пригибаемся на телеге, избегая упругих еловых веток. Сумрачно-молчаливое царство с черными облетевшими липами, с запахом дуба, холодком больших, как оладьи, листьев орешника. Возле болотца встречаемся с лосем.
Лошадь зверю тоже, как видно, знакома — дорогу уступает неспешно, с любопытством оглядывается. Не шевелясь, мы долго наблюдаем мелькание в чаще белых лосиных «штанов». А потом дорога идет веселой и теплой опушкой, повторяет извилистую границу леса и поля. Блестит на солнце стерня, калиновый куст согнулся под красной тяжестью ягод. Пустельга ныряет сверху в палые листья и взлетает с мышонком.
А дорога ведет между тем в деревню-малютку Поседкино. Пахнет яблоками, дымком. Как корабли инопланетян, стоят на единственной улице деревеньки ярко-красные и вишневые «Жигули».
Метелкой из перьев владелица «Жигулей» сметает с машины листья и не скрывает шутливой зависти: — На лошадке! Куда хотят — туда едут…
Из дома с криком: «Лошадка, лошадка!» — выбегают две городские девчушки. Сажаем их прокатиться до края деревни. Потом вспоминаем с лесником детство. «Вот так же выбегали из дома с криком: «Машина, машина!» «Запах бензина, помню, нравился, как диколон…»
И опять опушкой идет дорога. На прогретой солнцем трубе у обочины греются, как на печке, две стрекозы. А шмелю тепла еще маловато — оцепенел в бархатной своей одежонке на мохнатом цветке татарника.
Запоздало цветет ромашка. И как чудо видишь вдруг желтое солнышко одуванчика — лазутчик мая прокрался в октябрь и сочно цветет в окружении желтых листьев.
Деревню Долгиниху объезжаем околицей. Наблюдаем издали, как молодой парень, по пояс голый, колет дрова. Виден удар. А звук от удара доходит к нам с запозданием. Знакомая с детства картина, но все равно интересно…
А у крайнего дома старушки выясняют какой-то житейский вопрос.
— Дак ведь он литеран…
— Ну что ж, литеран. Я тоже в войну на Урале пушки лила…
И скрылась за бугром деревенька. Опять лес с терпким настоем дуба, аптечным запахом таволги и увядающих листьев… Нехитрый обед у костра на полянке. И приходит час с лесником нам проститься. На бумажке он чертит для меня тропу до ближней деревни, объясняет, где просить перевоза через залив.
Остаток дня — пеший. Иду по вечернему лесу, по деревне, где жгут опавшие листья, почти у каждого дома — дымный пахучий костер. И потом до отказа набитая электричка. Везут букеты последних цветов, кленовые листья, грибы, яблоки, саженцы, хрустит в рюкзаках капуста. Рыжий бойкий мальчишка везет в корзине совенка, и все в вагоне хотят на него поглядеть. Душно. Открывают окошко. В него на скорости залетает желтый листок. Среди молодых веселая суматоха.
— Мой, мой! — ловит его девчонка и кладет в раскрытую книжку на память…
Бывают дни, которые хочется удержать в памяти.
Фото автора. 17 октября 1987 г.
Мельница у дороги
(Проселки)
Она стоит у самой дороги. Проезжая по острову Муху, вы непременно притормозите. И с полчаса будете ходить, цокая языком.
Мельница! И не макет для украшения пейзажа, а живая — вертятся крылья, поскрипывает дерево, по лестничке неторопливо спускается мукой испачканный мельник… Готовы поручиться, это сегодня единственное в стране чудо. Разноцветные «Жигули», как шмели на цветке, теснятся у мельницы. Ребятишки горохом выкатываются из машин — поближе увидеть то, что знакомо лишь по картинкам.
Родители «живую» мельницу тоже не видели, степенно рассуждают о том, как быстро пробежало человечество путь от мельниц до самолетов, вертолетов, всяких там судов на воздушной подушке и «Жигулей». Кто посмелее и любопытней, ведут ребятишек по лестнице — заглянуть внутрь. Там видны громадные деревянные шестерни с кленовыми зубьями, виден вал, передающий от крыльев вращение жерновам. Из-под глухо ворчащих камней сыплется теплый размол зерна. Мельник дает понюхать этот размол, весело пачкает носы ребятишек мукой.
Волна машин подкатывается к мельнице после причаливания паромов, приходящих с материка. В час затишья между паромами мельник отряхнул с рубашки муку, отлаженным устройством притормозил крылья и прошел в деревянный «вигвамчик» около мельницы. Тут мы познакомились с ним поближе.
— Зовут меня Юрий, Юрий Линке. Человек я семейный, имею трех детей и одну жену. — Мельник прищурился — умеем ли ценить шутку?
Выяснилось: мельницу Юрий Линке построил сам.
— Просто так взялись и построили?
— Да нет, конечно, не просто так. Возникла потребность…
Эстония — край ветреный. Мельница была тут когда-то непременной частью пейзажа. На острове Сааремаа было восемьсот восемьдесят мельниц.
На острове Муху — он меньше — в деревнях мельницей владел почти каждый двор. Кто побогаче, имел мельницу целиком. Победнее дворы держали мельницу на двоих — по два крыла. Самый бедный имел хотя бы одно крыло. Юрий не знает, сколько мельниц было всего за Муху. Двадцать из них еще держатся, но ни одна не работает. От остальных остались лишь каменная основа да жернова.
— Давно уже шли разговоры, мол, надо бы хоть одну мельницу сделать рабочей. Но мололи лишь языком. Так получалось…
— И вы взялись за топор…
— Погодите. Скажу сейчас самое главное. Я, понимаете, пил. Очень сильно. Ну, знаете, дальше некуда. Столярное ремесло, и кузнечное, и плотницкое забросил. Работал на пристани стивидором. Это такой человек — паром загружает. Жизнь протекала: работал, пил, спал. И, чувствую, для работы время стало уже сужаться. Как-то утром с похмелья — пьющие знают: в этот час себя очень не уважаешь — понял я, что живу не так, нельзя так жить. Нельзя! И решил завязать. Совсем. Ни капли больше!
Жена не поверила, друзья на пристани глядели как на чумного. А я сказал себе: или пить, или жить. С выбранной точки я не подвинулся. И как будто заново на свет появился. Было это, между прочим, до того, как стали о пьянстве в газетах писать. Задолго до того — в 1973 году.
— Вы разрешите об этом написать, рассказать?
— Не только разрешаю, прошу вас: обязательно напишите. Это полезно знать.
Юрий и жернова для его мельницы.
Мельница у дороги.
За мельницу Юрий взялся, как он сказал, «потому что руки чесались работать». Появилась потребность занять себя стоящим делом.
Мельница — агрегат не слишком уж сложный. Однако и не простой. Юрий взялся за дело уверенно, потому что от деда и от отца перенял ремесло кузнеца, плотника, столяра, каменщика, знает слесарное дело, сварку, стоял за токарным станком.
— Все этими вот руками… Кое-какие средства были нужны. Но я рассуждал так: тратился на бутылки во вред себе, отчего же не потратить на пользу и себе, и другим. Помню день: созвал сыновей, засыпал зерна… И весело было глядеть нам, как мельница крыльями замахала.
Отправился после этого Юрий на остров Сааремаа, в Кингисеппский музей: «Вот мельницу сделал. Принимайте подарок». Подарок, конечно, с радостью приняли. Сделали Юрия Линке и мельником, и смотрителем экспозиции.
