Анна БАРИНОВА - УРАГАН
– Неразумный отрок! – всплеснул руками игумен. – Я говорил тебе – помнишь? – не спеши принимать постриг, не приноси великой клятвы Богу, не отрекись мирского! Ведал я, ведал, чего еще не видел ты на земле! И вот – любовь, греховная любовь!…
– Почему “греховная”? – щеки юноши вспыхнули. – Нет! Я боролся, я запрещал себе ее… Но она светит, что Божья звездочка!… Она – сильная. Понимаешь, отче? Истина – в ней! Ты учил нас творить благое… Я понял: живя в миру, я сделаю более добра, чем в этих плесневых стенах!…
– Ладно, – отец Егорий тяжко вздохнул. – Я тоже был молод и много прошел соблазнов. И много на мне грехов – и посейчас не устану раскаиваться!… Но ввек не был и не быть мне клятвопреступником! – грозно, как тучи, сдвинулись лохматые брови над стальными очами. – Рассуди: если б ты принес клятву – ей… и нарушил?!
– Нет! Не бывать этому! – воскликнул пораженный юноша.
– Господь велик и милосерд. Он не звал тебя, не просил твоей клятвы! – торжественно продолжал игумен. – А ты принес ее… верю, что с чистым сердцем!… Но знай: самое страшное преступление, самое постыдное для земли Русской – нарушить слово! Ты сам, отрок, связал себя с Богом. Не в моей власти освободить тебя!…
– Батюшко, у тебя же есть сердце! – взмолился, упав на колени, Михаил.
– Но есть и душа! – прогремело в ответ. – И не запятнаю ее мерзостью отступничества!
Молчали долго. Чуть подрагивая, сильная рука священника сжимала распятие.
– Не могу я остаться… – наконец едва слышно вымолвил юноша.
Отец Егорий поднялся, на миг желая остановить его, потом привычно встретился с укоряющим взором Спаса в углу, вздохнул:
– Мне жаль тебя… Но ты будешь проклят!…
Смертельно побледнев, не оглянувшись, юноша спешил вон из скита. Неподвижной толпой провожали его иноки во дворе, молчали, внутренне содрогаясь.
Он шагал по дороге к селу, почти улыбаясь, жадно вдыхал горячий воздух с далеким запахом дыма…
Внезапно звучный басовитый раскат грома заставил его содрогнуться. Славич взглянул в небо – с юга медленно двигалась свинцовая туча, в ней сверкали молнии…
“Дождь! Наконец-то!… – почему-то он счел это добрым предзнаменованием. – Нужно спешить… До ливня, может быть, успею увидеть ее…”
А туча летела стремительно и неслышно – при полном безветрии. Траурным покрывалом окутала уж четверть видимого небосклона. Река скользила медленнее, тоже словно бы наливаясь изнутри свинцом. И вдруг по поверхности ее там и тут пошли круги…
– Смотри-ка, водяной играет! – пошутила Таня.
– Чудачка! Это ж – рыба!… Рыба заиграла – перед грозой…
И точно: то и дело у самого берега и на середине, и дальше всплескивали, сверкая золотом в лучах заходящего, немыслимо яркого и в огненно-красной короне, солнца, разного размера и толщины чешуйчатые спины, хвосты.
Таня, азартно взвизгнув, кинулась к удочкам:
– Клев будет!… Вечерний клев!
Но рыба плескала прямо возле поплавков и, судя по их неподвижности, совершенно не интересовалась наживленными слепнями и комарами. Зато прямо под ногой из рыхлого песка вывернулись внезапно две тонкие черные змейки. Одна молниеносно скрылась в едва приметной норе под берегом. Другая, видимо, растерявшись, извивалась перед девушкой, маслянисто поблескивая на солнце.
– Ужик! – крикнула Таня, приготовляясь схватить хотя бы эту оригинальную добычу.
– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш… – ответило маленькое существо и, сворачиваясь кольцами, словно в элегантном поклоне нагнуло изящную головку с двумя ярко-желтыми пятнышками наподобие короны.
Оно явно недоумевало, как надежней спастись – в воде или под берегом – и пока на всякий случай устрашало врага шипением.
– Сейчас-сейчас… – изловчилась девушка, и маленькая ладошка уже взметнулась…
– Не вынуждай его кусаться!… – остановил Слава. – Смотри: он же совсем еще крошечный, детеныш… Но, хоть и неопасный, а защищаться, думаю, будет отчаянно, – осторожно отвел руку девушки. – Погляди: ты же не пускаешь его домой!
Под склоном, всего лишь в полуметре от левой ноги девушки, зияла небольшая дыра. И только люди слегка отодвинулись вправо – ужик с торжествующим шипением юркнул туда.
Туча нарастала. Теперь уже треть вечерней синевы скрывалась под нею. Края ее то и дело, как бахромой, украшались сиреневым отсветом молний.
– Давай хоть шалаш соорудим, – предложил парень, – и костер сложим – греться. Буря будет знатная…
– Сахарный, что ли? Вымокнуть боишься!… – отмахнулась девушка. – А я люблю дождь! И ветер люблю! Пусть сильнее… нет! Пусть скорее грянет буря!!! – она выбежала на середину поляны и, широко раскинув руки, кричала прямо в темнеющее небо.
Впечатляющей силы раскат грома в то же мгновение ответил ей.
– Ну что, поняла?! – укоризненно покосившись расширенными и тревожно темнеющими волчьими глазами, Слава торопливо собирал немудреные пожитки. – Не стоит шутить со стихией!
Оглядевшись, он выбрал старую березу с мощным стволом и густой широкой кроной. Пристроил под нею рюкзаки и складным ножом стал обрубать широколиственный кустарник. Таня, бегая по поляне, собирала сучья для костра.
Шалаш получился низенький, неуютный, да вдобавок непрочный – ничего удивительного: все мы, привыкшие к отвратительно, до мелочей продуманному комфорту каменных коробок, которые гордо именуем “своими домами”, не слишком впечатляющи бываем в роли первобытных охотников, строителей и даже собирателей! Отчаянно крича: “Прогресс! Прогресс!” – рвемся мы из XX в XXI век, ломая и калеча все на своем пути… Куда?… К Богу, к черту – нам без разницы! Лишь бы – вперед! Лишь бы – прочь от “варварской древности”!…
О, милые славные древние философы! Еще задолго до новой эры предупреждали вы – “человек, оторванный от природы, жалок!”, “кто сказал, что именно человек – царь всего живого?”. Не будет ли слишком поздно, когда мы дорастем до понимания ваших слов?!
В спешке заканчивали костер. Он вышел огромный, почти как сигнальный. Посовещавшись, решили пока не разжигать и едва успели присесть на поленце под кроной старой березы…
Засвистел ветер. Он свистел невыносимо, пронзительно, перебирая все диапазоны бесовских голосов. Он свистел так, что хотелось заткнуть уши и плакать, как дитя. Брызнуло несколько капель ледяного дождя.
Потом наступило затишье. Парень с девушкой по-прежнему сидели на своем поленце, притихнув, крепко прижавшись друг к другу: оба чувствовали – это еще только прелюдия к великому действу природы…
Вдруг засверкали зарницы. Именно зарницы, а не молнии, – потому что появлялись они не из тучи, но отовсюду. В кромешной тьме электрическим, ярким до рези в глазах светом вспыхивал то дуб с огромными, точно руки великана, растопыренными ветвями, то кривая ива, кажущаяся изогнувшейся для нападения змеей, то какой-нибудь куст в форме рычащей пасти… Казалось, сам дьявол затеял страшную игру, сводя с ума воображение, прежде чем погубить, во всей ужасной прелести являя людям картины поднявшегося на поверхность ада. И каждое мгновение зарницы приближались. Вот молния с шелестом, похожим на бесовской хохот, упала в реку. Вода вздулась, словно готовясь изрыгнуть неведомое чудище, засверкала магическим зеркалом.
– Как страшно! – девушка дрожала, желая спрятать голову на груди парня, и все же не в силах оторвать очарованного взгляда от адской красоты разбушевавшейся стихии.
– Если начнется дождь… – Слава изо всех сил старался не дать ей почувствовать частые толчки испуганного сердца, – станет спокойнее… Но, кажется, гроза пройдет стороной…
Тут завыл ветер. Он выл на разные лады, перемежаясь с каким-то бесовским хохотом, звучащим то ли из глубины леса, то ли с черного неба или из бурлящей Клязьмы. В дугу – вершинами до земли – гнул он деревья. Тут и там они с треском, с почти человечьими стонами ломались и падали. Носились обломанные сучья. Совсем рядом с корнем выворотило огромный дуб. Он рухнул, круша и сгибая соседние деревья.
Снова послышался леденящий кровь хохот и еще более зловещие завывания ветра.
Таня всхлипнула:
– Боже мой! Что это?!
Слава резким движением бросил ее на землю, насколько возможно укрывая своим телом, натягивал поверх отсыревшее голубое покрывало. Не поняв, девушка забилась, выворачиваясь.
– Это… это ураган… – зашептал он ей в ухо. – Сожмись в комочек, постарайся слиться с землей!…
– Бежим… Бежим! – она едва сдерживала истерику.
– Куда?! Здесь открытое место… В лесу точно убьет! – изо всех сил сжал вздрагивающие от рыданий худенькие плечи. – Я с тобой… Не надо бояться!…
– Да! Но ты же – боишься!
Неожиданно для самого себя он тепло засмеялся:
– А что мне остается делать?
Это придало сил напуганной девушке:
– Не дуй в ухо! – потребовала она почти весело и капризно. – Щекотно!… Ишь, навалился, медведь!
– У меня же нет другого способа тебя защитить, – смутился он.
