Никита Немыгин - Под юбками Марианны
Одним словом, самые банальные вещи запоминаются лучше всего.
Весь первый год Галиной жизни в Париже мы часто встречались, пили, танцевали, выходили в свет. Галина не любила «выходить», но, под напором моих уговоров, иногда соглашалась. Нам было удобно друг с другом: мы свободно флиртовали с другими, кидались в чужие пьяные объятия. Под влиянием зеленого змия Галина скидывала свои обычно несколько ханжеские привычки, была весела, даже безрассудна. Однако стоило ей перебрать — и сказка заканчивалась. Галина несла вульгарную чушь, истошно вопила, томно закатывала глаза и вскоре засыпала на ближайшем стуле. Тогда уже в дело вступал я и отвозил ее к себе.
Но вдруг я заметил, что мы стали ближе. При встрече мы чуть крепче, чем обычно, обнимались и чуть дольше задерживали щеки при поцелуе, я говорил ей много комплиментов и перестал материться в ее присутствии, стало как-то неудобно быть с другими на вечеринках. Это произошло само собой, наши отношения стали нежнее. Мы чаще стали бывать наедине: ходили в театры, музеи, гуляли по улицам, устраивали пикники в парках. Только вдвоем. Наши отношения того периода нельзя было назвать романтическими. Мы словно давали друг другу наши чувства в залог нашего спокойствия. Мы ни разу не спали вместе: для Галины это был слишком важный шаг.
Как мы стали жить вместе? Первые два года я получал стипендию и жил в одноместном общежитии в Париже. Но потом, когда моя магистерская программа подошла к концу, статуса стипендиата я лишился, а это лишало меня и преимуществ при получении общежития. Но тем не менее, записавшись в университет на новую магистерскую программу, я наудачу подал заявление на общагу и — получил ее. Это была двухместная комната на самом юге Парижа, в студгородке. Почему я ее получил — трудно сказать. Также трудно сказать, почему за год, пока я там прожил, мне так и не подселили соседа. Таинственный сфинкс французской администрации всегда богат на подобные загадки. А может, мне просто повезло.
У Галины же ситуация разворачивалась противоположным образом: со своими первоначальными соседями в Леваллуа она не поладила. Когда составляется большой, но исключительно женский коллектив для съема дома — дом автоматически становится домом из песка. Сразу ясно, что долго он не проживет. Обиды, эмоции, невысказанные или недовысказанные претензии накатывают быстрым и мощным приливом.
Однажды, ранней осенью, примерно через год после нашего знакомства, мы сидели у меня в комнате и пили, прежде чем пойти на встречу с друзьями. Галина принялась жаловаться на своих сожителей. Это было не в первый раз. Я понимал ее чувства, а история выглядела историей совершенно забитой овечки, но я отдавал себе отчет в том, что это только ее половина истории, а что на самом деле там произошло — один бог ведает. Я слушал внимательно. То есть я совсем не обращал внимания на то, что она говорит, но я внимательно смотрел на то, как качается выбившийся из-под заколки локон. При тусклом свете лампы он был скорее темно-русым, а я знал, что он пахнет ванилью и на солнце становится соломенного цвета.
— Погоди. — Я подал знак рукой остановиться. — Может, будешь жить у меня? Тут места много. — Я обвел комнату широким жестом, как бы демонстрируя, сколько места.
Галина посмотрела на меня внимательно и вынесла безапелляционный вердикт:
— Да ну, ты с ума сошел!
— А что, — оживился я, — я без всякой задней мысли! Тут на двоих! Ты будешь там спать, я — тут. Если вдруг кто поселится в соседи, скажем администратору — ты тут первую ночь пришла ко мне, а потом все объясним соседу. Платим пополам. Обоим дешевле выйдет! И недопонимания у нас с тобой никогда не будет, ты же меня знаешь.
Я продолжал уговаривать. Меня вдохновила эта идея, а уж если какая идея мне нравится — то я немедленно приступаю к ее выполнению. Я заметил, что Галина размышляет, но к такому быстрому решению не готова.
Сейчас я думаю, был ли я искренен, что никакой «задней» мысли у меня не было, когда я делал это предложение? Я был, безусловно, счастлив, что помогу моей близкой подруге, и в мыслях не было как-то пользоваться этим. Но так уж ли чисты были мои помыслы? Как будто какой-то червь подтачивал мое благородство. Девушка мне благоволила. Дураку понятно было, чем все должно было закончиться.
— Да я не об этом беспокоюсь. А если завтра мы с тобой все-таки поругаемся? Мне и идти некуда, а ты — у себя дома!
— Господи, — я закатил глаза к небу, — когда же я выбью из тебя эту ерунду? Как тебе не стыдно подозревать меня в том, что я буду считать эту комнату не нашей с тобой, а своей только.
— Это не ерунда, — обиделась Галина, — независимость друг от друга — это важно.
— Всё твои тараканы…
— У каждого свои тараканы. Мне мои — нравятся.
Она даже надулась. Сидела и поглядывала на меня не по-доброму. Ничего не оставалось делать, как сидя наклониться, локти на коленях, и приблизить лицо как можно ближе к ее лицу.
— Ну, хорошо, — примирительно уступил я и взял ее ладонь в руку, — давай договоримся с Эдвардом. Если будут какие-то проблемы — ты переедешь к нему. У него есть лишняя комната, и он всегда будет рад тебя видеть.
Судя по всему, Галинино чувство должного было удовлетворено и она перестала сердиться. Но ладонь из моих рук не выпростала. Я мысленно обратил на это внимание: такой маленький штришок был тоже одной из давнишних перемен в наших отношениях.
На следующий день после вечеринки я позвонил Галине:
— Ну что?
— Что — что?
— Ты переезжаешь?
— Ты с ума сошел! — снова начала моя подруга.
— Я думал, мы договорились…
— Да нет, ты что, не стоит, — извиняющимся тоном начала она, — я сама все разрешу. Я уже тут договорилась кое с кем.
Галина переехала ко мне в тот же вечер. Чтобы сэкономить деньги на такси, пришлось три раза мотаться в Леваллуа. С ней в моем жилище немедленно воцарились четыре огромных чемодана, которые было непонятно куда девать, запах ванили и начало вечной битвы за место в шкафу.
Пока я ездил туда-сюда с чемоданами, Галина расположилась в комнате. Большинство вещей все еще было распихано по чемоданам, но самое нужное уже вышло на свет божий.
Вскоре после ужина стали готовиться ко сну. Галина ушла в ванную первой. Я жутко устал за день и сидел на расстеленной кровати, глядя перед собой. Перевел взгляд на светло-карие стены комнаты. Потом на репродукцию какого-то пафосного примитивиста, которым Галина уже успела их испохабить. Какая, в сущности, странная жизнь! Где мой дом? А где Галинин? Эта комната? Две одноместные кровати вдоль обеих стен, две тумбочки, два стола… все уныло-коричневого цвета, тоскливого, как и вся эта студенческая жизнь, убогое безденежье и птичьи права. Сейчас — здесь, а куда потом? Куда ведет эта борьба?
Я бросил эти мысли. Так можно до чего угодно договориться. Мой дом — это такое помещение, от которого у меня есть ключи. И дело с концом. А всякие копания в смысле жизни — это для несознательных и бездельников. Они часто меня одолевали после того, как я получил отказ на зачисление в штат в конторе, где проходил прошлогоднюю практику.
Это была моя первая неудача во Франции: несмотря на все мои усилия, и по работе, и в отношениях с коллегами, вакансию отдали какой-то напыщенной французской пустышке. Одним словом, я почувствовал себя несправедливо обделенным. В конторе просто не захотели возиться с бумагами. Пришлось опять идти в университет. Он для всех бесплатен, но опять нужно было ходить на скучные лекции, выслушивать всякие очевидности по второму разу. Ну, и денег это занятие, разумеется, не приносило.
Я плохо держал этот удар, хандрил, часто жаловался, и было самому стыдно, что я так плохо его держу.
Галина вернулась, и я отправился в ванную. Когда вернулся, свет был уже погашен. В темноте прошел мимо кровати поставить будильник, обернулся и только тут заметил, что Галина сидит на кровати, поджав под себя ноги.
— Ты чего? — спросил я шепотом. Почему-то выключенный свет автоматически располагает к шепоту, даже если кругом никого, от кого надо было бы скрываться.
— Ничего, — так же шепотом был ответ.
Я поставил будильник и направился к своей кровати. И тут мягкая Галинина ладонь поймала мою руку и легонько потянула к себе.
— Не надо, — опять прозвучал в темноте шепот ее, — вдруг завтра кто-нибудь приедет?
Она была ласковой и теплой. Я не противился. В месте, похожем на дом, начались отношения, похожие на любовь.
С тех пор мы живем не как муж с женой, скорее как брат с сестрой. Если я оказываюсь дома раньше, то готовлю ужин, оставляю ее часть на столе, а сам сажусь за стол заниматься.
Когда она возвращается домой, то по тому уже, как она кладет ключи на стол, снимает туфли, по частоте ее дыхания — я даже спиной чувствую, удачный ли был у нее сегодня день, какое настроение, устала ли она. Если она не в духе, то я стараюсь производить как можно меньше шума: даже не оборачиваюсь на стук двери, даже книгу стараюсь перелистывать как можно тише.
