Александр Покровский - Сквозь переборки
Женя сидел, откинувшись на спинку стула. Он ничего не мог сделать. Пульс опять сто пятьдесят, и пот течет. Это был конец. Сейчас он умрет.
– Пойдемте, я покажу вам его комнату, – женщина повела его в дом.
Это был одноэтажный дом. Он стоял в пустыне, весь залитый солнцем. Они прошли долгим узким коридором и вошли в комнату. Эта комната была ему знакома. Он знал в ней каждый уголок.
– А вот его кровать, – сказала женщина.
Он узнал кровать.
– Он очень любил читать книжки. От этого портится зрение. Сколько раз я ему говорила: не читай на ночь. А еще я покажу вам его фотографии. Он очень красивый мальчик, правда?
С фотографий на него смотрел он сам. Это были его фотографии, и комната была его. Вот только женщина была ему совершенно незнакома.
– Почему вы говорите о нем в прошедшем времени? – спросил он.
– Он умер, – просто сказала она.
Женя просто сидел и смотрел. Он был бессилен что-либо сделать. Дима был бледен, дыхание едва прослушивалось.
– Как все это произошло?
– Он никак не мог запомнить одно стихотворение, – женщина его словно бы не услышала. – Он учил его целую неделю. У него всегда было плохо с тем, что он не понимал. Если не понимал, то и не запоминал.
– Как это случилось? – повторил он вопрос.
– Что случилось?
– Как он умер?
– Он утонул.
– Где?
– В воде, конечно, – она совсем не удивилась его несообразительности. – Он захлебнулся.
– Он купался?
– Купался?
– В том смысле, что он пошел плавать? На речку?
– На речку? Вы видели здесь речку?
– А он утонул здесь?
– Да нет же, конечно! Слушайте, а вы действительно его друг?
– Я?
– Да. Вы сказали, что вы его друг и приехали повидать его мать.
– Я так сказал?
– Вы еще говорили, что вместе с ним служили.
– Я служил?
– Да. Он же на лодке утонул.
– Он утонул на лодке?
– Конечно. Была авария. Я это не очень хорошо понимаю, но он задохнулся в отсеке. На подводной лодке. Там пошла вода.
– Вода… конечно, – он будто что-то припоминал, – конечно… пошла вода, да, да, это была вода…
– Пошла вода, и он утонул.
– В отсеке был только он?
– Да, он помог всем выйти, а сам не успел. Он всегда всем помогал. Еще с детства. Такой добрый был мальчик. Его все любили. А у вас там его тоже любили?
– У нас?
– Ну да. На подводной лодке.
– На лодке…
Она посмотрела на него очень внимательно.
В этот момент он открыл глаза. Женя сидел рядом.
– Женя, – он не узнал свой голос.
Женя выглядел так, будто с ним разговаривал мертвец.
– Женя, я умру от воды.
– Если я не пойму что с тобой, ты умрешь гораздо раньше.
– В отсек пойдет вода, и я задохнусь.
– Ты еще кому-нибудь об этом говорил?
– Нет. Я узнал это только что.
– Ты только что в обмороке валялся. Как ты мог что-то узнать?
– Мне сказал мать.
– Чья мать?
– Моя. Я там был, Женя.
– Где ты был?
– В пустыне. Это было в пустыне. Понимаешь, там есть дом и в нем комната. Это моя комната, Женя.
– Ты мне сейчас свои видения пересказываешь?
– Я умер, Женя. А потом я пришел к себе в дом.
– В пустыне?
– Да. Ты мне не веришь?
Женя помолчал, опустив голову, потом он ответил, только смотрел он не в глаза:
– Я тебе верю. Что там еще было?
– Ничего. Она показывала мне фотографии.
– Твои?
– Мои.
– Давай-ка еще раз измерим температуру, пульс, давление.
– Не надо. Я чувствую себя нормально.
– Надо.
С давлением и пульсом все было действительно нормально.
Температура – 36.
– Еще поспишь?
– Нет. Не хочу спать.
– Надо поспать. Сон лечит.
– А если я опять что-нибудь увижу?
– Не увидишь. Это очень хорошее снотворное. Просто провалишься и все.
После снотворного на глаза навалилась тяжесть.
В амбулатории раздался телефонный звонок.
– Ну, как он? – спросил командир.
– Дал еще снотворного. Спит.
– Хорошо. Держите меня в курсе.
На остановке кроме него стояло несколько человек. Долго не было автобуса, он начал замерзать. Холодно пальцам ног. А потом холод начал подниматься вверх по ногам. Они сделались деревянными. Будто стоишь на ходулях. Холодно, очень холодно.
А вот и автобус подошел. Он вошел в автобус, но в автобусе не было дна. Там шли жердочки, металлические трубы, за которые все и держались и на которых все стояли.
– Как же тут стоять? – спросил он у какой-то старушки.
– А так и стоять. Цепляйтесь руками, а ноги поставьте вот тут, – старушка показала, куда надо поставить ноги. – Он потому и приехал, что без дна. А так бы не приехал. Далеко ехать. Целиком не доедет.
Встряхивало на каждой ухабине. Он хватался за поручни и совсем не чувствовал ног.
– Пойдем, – дети взяли его за руки и отвели в комнату. Там они уселись на полу. – Мы будем играть в кораблики. Ты возьмешь вот этот кораблик, а мы – этот, и мы будем их сталкивать. Бум! Видишь, твой кораблик упал. Он ранен. Он сейчас утонет.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Это неважно, – ответили ему, – сейчас будет катастрофа. И тебе надо будет их спасать.
– Кого?
– Свои кораблики.
И сейчас же все увеличилось, выросло в размерах, и вот он уже стоит на корабле, в море. Корабль качает. Сильная качка. И тут он наталкивается на что-то, на что-то твердое, и все летят вверх тормашками и падают в воду.
– Надо идти, – он услышал голос за спиной и обернулся. Там стоял мужчина. Он подошел сзади.
– Куда? – спросил он.
– Надо что-то делать. Люди не слушаются. Им говоришь очевидные вещи, а они все ровно делают то, что считают нужным. Они не понимают. Ты должен им все объяснить.
– А что я должен объяснить?
– Ты должен им объяснить то, что с ними произойдет.
– Как же я все это объясню?
– Ты почувствуешь.
– А можно все объяснить словами?
– Нет. Словами не всегда можно все объяснить. У нас с вами разные слова, вот поэтому и надо почувствовать. Ты почувствуешь. Вот смотри.
Говорящий вдруг начал расползаться, разваливаться на части. Потом все части опять сползлись, соединились в аморфное нечто, и из него уже выросла голая мордочка животного – острая, оскал редких зубов. Сначала она была безжизненной, а потом обросла шерстью и открыла глаза.
И сейчас же он начал задыхаться. Едкий, удушливый дым. Газ. Это был газ. Он все разъедал. От горла остались одни лохмотья. Сырое мясо. Жуткая боль пронзила все тело. Тело выгнулось дугой, ударилось обо что-то острое, опять выгнулось. Дикая, раздирающая все боль.
Женя метался по амбулатории. Дима выгибался, его подбрасывало на кушетке. Эпилепсия. Это эпилепсия – никаких сомнений.
И вдруг он затих. Пульс! Пульс не прощупывался.
Но вот появилась ниточка, потом пульс стал ровнее, потом – хорошее наполнение… Дима открыл глаза.
– Ну, – спросил Женя, – что теперь?
Дима смотрел на него, не узнавая, а потом он узнал – Женя.
– Женя, они не люди.
– Кто не люди?
– Те, что все это со мной проделывают.
– А ты думаешь, что кто-то с тобой это проделывает?
Дима кивнул:
– Да.
– Хорошо. Давай по порядку.
– Давай.
– Ты считаешь, что над тобой, только над тобой одним, на этой лодке, в походе, проводят эксперимент?
Дима опять закивал. Глаза у него при этом были совершенно безумные.
Женя смотрел на него в некотором замешательстве.
Говорить или не говорить, что, скорее всего, мы имеем дело с эпилепсией? Он решил не говорить – суток семь надо еще продержаться, а там и берег. Надо просто выслушать Диму, успокоить.
– Хорошо, – сказал он, – расскажи все, что запомнил.
– Понимаешь, – заговорил Дима, – им что-то надо мне сообщить.
– Ну и чего ж они не сообщают?
– Они сообщают, но только не словами.
– Не понял. Самое простое – это сказать. На все есть слова.
– Все так, но это не люди. Они могут принимать облик людей, но слова они не могут найти.
– То есть, если я правильно понял, мы имеем дело с высшими существами, которые приходят к тебе во сне, но сказать они ничего не могут, и потому они выворачивают тебя наизнанку, чтоб, значит, ты почувствовал, как они о тебе пекутся. Так, что ли?
– Не совсем. Они пытаются.
– Погоди. Но ведь это же Солярис! Ты начитался Лема.
– Никакой это не Солярис.
– Ну как же! Высшие существа подбирают способ общения.
– Они не подбирают.
– А что ж они делают?
– Они так общаются.
– Ну правильно. А потом мы подберем им ответ, ответим, они поймут и перестанут тебя мучить – Солярис.
– Да нет же! Как ты не поймешь! Они нас о чем-то предупредить хотят.
– Он хотят предупредить, но через тебя, а ты настолько туп, что не понимаешь, о чем они хотят предупредить, а они настолько высшие существа, что придумать что-то – например, словами все объяснить нам, низшим, – ну никак у них не получается. Так? Я все правильно рассказал? Бред какой-то! Чушь. Это все лишено логики.
