Зоран Живкович - Четвёртый круг
Все эти матрицы имели в своей основе какой-нибудь универсальный математический ряд легко выражаемый бинарным кодом. Таковы, например, последовательность простых чисел или какая-нибудь общая физическая константа. Хотя каждый подобный ряд несомненно указал бы на наличие развитого космического интеллекта, программа, надзирающая за работой огромного радиотелескопа, осталась бы абсолютно равнодушной, даже зафиксировав нечто в этом роде. Творцов программы интересовал не любой космический разум, каким бы развитым он ни был, а совершенно определенный, для поиска которого специальная матрица и была создана.
Последовательность, содержащаяся в этой матрице, отражала одно из фундаментальных математических отношений — отношение между площадью круга и его диаметром. Как бы эти две величины ни увеличивались или уменьшались, отношение между ними во всем космосе оставалось неизменным, хотя и, как считалось, не могло быть выражено конечным числом. Математики разных миров, как правило, достаточно рано открывали это единственное отношение, обозначая его экзотическими символами, среди которых π относится не к самым причудливым.
Допущенная десятичная бесконечность числа π обусловила то, что среди небольшого процента космических математических сообществ оно из безопасной гавани рационального отчалило к штормовой пучине мистического. Следовательно, культы и секты, связанные с числом π, не ждало технологическое будущее, но их это особо и не заботило. Что эти пловцы беспокойных духовных вод получали взамен — и получали ли вообще, — этого жители тихих математических гаваней не знали, так же, как от их понимания ускользало полное равнодушие мистиков к несомненным удобствам и благам технологических цивилизаций.
Главная программа астрономического комплекса не знала, почему ее создатели предпочли матрицу с числом π всем остальным, которые столь же успешно могли бы отделить упорядоченный сигнал от бессвязного космического шума. Как и другие неясности, связанные с ее исчезнувшими проектировщиками, эта также не пробуждала в ней любопытства, поскольку любопытство вообще не входило в число ее свойств.
Однако аккуратности в ней было более чем достаточно. Крайне старательно и педантично, как и было задумано, она с момента своего запуска в работу преобразовывала усиленные радиосигналы определенной частоты из тройной звездной системы в двоичный ряд который потом сравнивался с заданной матрицей.
Матрица содержала дробь с количеством знаков 3 418 801, что было намеренным сверхизлишеством. На практике нулю равнялась уже вероятность того, что какой-нибудь природный процесс может по воле случая — и это на любой мыслимой частоте, в течение бесконечно долгого времени и в любом месте вселенной — произвести радиосигнал, двоичная «копия» которого совпадет с числом π хотя бы до десятого знака. Однако строители телескопа, очевидно, слишком дорожили своим проектом, чтобы допустить хотя бы малейшую случайность, пусть и находящуюся по другую сторону вероятности. Огромное быстродействие компьютера, в котором была размещена матрица, делало возможным подобное экстравагантное излишество.
Хотя время для программы, не обладавшей сознанием прошлого, ничего не значило, она неусыпно следила за радиошепотом, доносящимся с расстояния в одиннадцать с половиной световых лет, уже очень долго, даже по меркам больших галактических орбитальных хронометров. Сравнение принятых сигналов с указанной матрицей в течение огромного количества времени не шло далее второго знака. Эти случайные совпадения программа отметала столь же равнодушно, как отвергла бы и совпадение до предпоследнего из заданных 3 418 801 знаков числа π. То, чего она ожидала с космическим терпением, было точным, полным соответствием матрице.
А когда однажды это наконец случится — в чем не было никакого сомнения, — программа межзвездного «прислушивания» не испытает ни облегчения, ни восторга. Совершенно равнодушно, как в течение целого ряда эонов ожидания, проект соскользнет в петлю, которая активизирует новый программный блок. Что случится затем — прикажет ли этот новый блок программе законсервироваться и выключиться, поскольку основная цель, для которой она была создана, достигнута, или же переключит на выполнение нового задания, дальновидно предусмотренного ее исчезнувшими творцами, — об этом программа ничего не знала. Однако это незнание ее не беспокоило. Неспособная на какие-либо чувства, начиная от радости и любопытства и кончая страхом, программа не страшилась неизвестности, которую несло будущее.
4. Черепахи и Рама
Какая любовь в Шринавасе жила дольше — к религии или к компьютерам — было неясно.
Сам он их не отделял друг от друга, они были для него лишь двумя проявлениями одной и той же веры. Одно невозможно без другого, утверждал он. Как я могу создавать новые электронные миры в небытии по ту сторону экрана без глубокого понимания Бога? Без оглядки на Его пример? Дело было не в добре и зле. Его Бог стоял по ту сторону этих второстепенных свойств. Главным было совершенство. Погружение в бездны компьютерного программирования представляло собой новый, еще нехоженый путь к постижению этого совершенства.
Тех, кто знал Шринавасу поверхностно, весьма изумило его быстрое решение оставить большой университетский центр, где его ждала блестящая карьера в компьютерном отделе, который уже десятилетиями снабжал крупные фирмы Востока самыми лучшими мозгами. Мозги эти баснословно дорого стоили, однако затраты, как правило, с лихвой окупались. Мир уже во многом превратился в единый мегакомпьютер.
Те же немногие, кто с Шринавасой был более близок, изумлялись только тому, что свое решение он не принял ранее. В ранние студенческие годы его страстная увлеченность буддизмом вызывала удивление, а порой и насмешки окружающих, но впоследствии, с ростом уважения к его компьютерному таланту, который многие приравнивали к волшебству, стала восприниматься как часть необычной личности Шринавасы, причем существенная, если не самая важная часть.
Эта приверженность Шринавасы буддизму, как и следовало ожидать, имела мало внешних признаков; она выражалась прежде всего в его замкнутости, склонности к самоуглублению, стремлению к одиночеству и порой болезненной сосредоточенности. Однако из своих медитационных путешествий Шринаваса возвращался не только с плодами веры, но столь же часто, если не чаще, приносил и принципиально новые взгляды на программирование, и это снискало ему славу первого буддиста-практика, по поводу чего он лишь пожимал плечами.
Самодостаточность Шринавасы оставляла немного возможностей для близких отношений с окружавшими его людьми. Никто не мог похвастаться дружбой с ним, хотя многие старались с ним сблизиться; кого-то привлекали особенности его характера, кого-то толкало к нему тщеславное желание быть замеченным в его обществе. О связях Шринавасы с девушками ничего не было известно, но это не вызывало больших подозрений в мире, который во многом отбросил предрассудки по поводу иных форм любви.
Правда, были студентки, которые утверждали, что взгляд Шринавасы задерживался на них дольше, чем просто случайный; некоторые даже, из спортивного интереса или желая что-то доказать, пытались его соблазнить, но вскоре бросали, разочарованные даже не какой-то рассчитанной холодностью (против этого были средства), а полным его незнанием правил этой древнейшей игры. «Будто компьютер совращаю!» — подвела итог общим усилиям одна из девушек.
Точно так же потерпел фиаско и один представитель «мужской» части преподавательского состава, истолковавший равнодушие Шринавасы к девушкам как сигнал к действию. В отличие от студенток, которые перенесли неудачу стоически, он свое поражение воспринял очень тяжело. Одно время он направо и налево хвастался успехом, в который никто не верил, не только из-за его вечной похвальбы своими победами, но и потому, что сам факт казался слишком невероятным. Представить, что Шринаваса вступил в такую связь, было просто немыслимо. Несостоявшийся соблазнитель впал затем в глубокую депрессию, от которой избавился только когда предмет его страсти исчез из университетского круга, а сам он нашел утешение в возобновлении одной старой связи.
И все же нельзя сказать, что у Шринавасы совсем не было эмоциональных контактов с внешним миром. Когда он собрался отправиться в маленькое буддистское святилище в сердце джунглей, перед ним встала проблема, которая требовала разрешения. Их можно было взять с собой или оставить здесь. Две маленькие черепахи, полученные им еще мальчиком в качестве приза за победу в каком-то пустяковом соревновании по компьютерным играм, стали теперь тяжелым бременем.
