Валерий Зеленогорский - Ultraфиолет (сборник)
Он накрыл их старым плащом и пошел к жене Петровича сообщить ужасную весть. К Вале он пойти побоялся, не смог сказать матери о несчастье.
Жена Петровича пришла в гараж и увидела неживого мужа рядом с Валей. Она кричала так, что пришел весь микрорайон посмотреть на все это.
Потом тела увезли, через день на городском кладбище хоронили влюбленных, оба тела были в белом, корабль их не уплыл на экватор, он встал на вечную стоянку на городском кладбище на участке 118, между ними была только одна маленькая аллея, и их памятники смотрели друг на друга, иногда ночью они кричат что-то друг другу, но разобрать смысл уже нельзя, кто-то каждую неделю приносит на Валину могилу связку бананов, они вянут, но всегда появляются новые…
Леля и Махов
Леля, хорошая девочка из генеральского дома, любви не ждала, училась упорно, ходила на бальные танцы и французский, и дела ей до любви бы не было, если бы не Махов из 21-го дома по улице Сальвадора Альенде, убитого во время штурма дворца Монкада генералом Пиночетом.
Махов появился на занятиях бального танца в период самбы и аргентинского танго. Лелин партнер, Костик, перестал ходить в связи с провалом по биологии – репетитор поменял время занятий, и Костик перешел к молекулам. Поступление в институт висело на невидимых нитях Минобороны, мама Костика своей волей убрала его с паркета, где ему нравилось обнимать Лелю, перебирая ногами.
Биология победила человеческие инстинкты, Леля потеряла партнера и возможность победить на конкурсе юных танцоров, но судьба не бросила ее на гвозди: пришел Махов и встал с ней в пару, оказалось – навсегда.
Махов танцевал плохо – не имел он внутри себя абсолютного чувства ритма, зато чувства такта и безмерного обожания в нем было немерено.
Махов носил на себе ее костюмы, сумку с причиндалами для танцев. Он и Лелю носил на руках в прямом смысле, – откуда у юноши комсомольского возраста были манеры испанского гранда, история умалчивает, но кое-какая информация у Лели была.
Бабушка Махова, партийная дама из института Маркса – Энгельса, всю жизнь изучала биографию Женни Маркс (жены Карла).
Восхищенная общей судьбой с изучаемым объектом, бабушка Махова, которая скрыла в своей биографии дворянское происхождение, не нашла своего Карла.
Ей пришлось всю жизнь провести с дедушкой Махова – отъявленным большевиком с манерами полкового жеребца. Он скакал по жизни во весь опор, и бабушка много раз попадала ему под копыта, но дед был крут и гордился, что победил в своей семье белую кость и мещанство.
Бабушка воспитывала Махова как принца крови. Он всегда ходил в белой рубашке, умел говорить взрослым приятные слова, на школьных вечерах читал поэтов Серебряного века и выглядел, как Блок.
Во дворе Махов не появлялся – там были плохие компании. Бабушка водила его за руку до пятнадцати лет и была его компанией и подругой. Она и привела его на бальные танцы для последней шлифовки перед выходом в большую жизнь.
Любимый фильм Лели «Джинджер и Фред» дал ей образец для обожания. Фредди Астор висел у нее над кроватью, и она знала, кого ждать.
Махов был полной противоположностью душке Фредди. Он был ростом невелик, с неголубыми глазами, но от мальчика с ликом Блока тоже не отмахнешься. Они начали танцевать, прошли аргентинское танго, и на самбе их пара стала единым организмом.
У них образовалась общая кровеносная система, и они начали чувствовать друг друга, как в правиле о сообщающихся сосудах: если плохо становилось Леле, то Махов тут же из своего сосуда добавлял активные молекулы и восстанавливал равновесие. Он знал, что ей нужно есть, какой размер трусов она носит и все остальное, включая дни рождения ее родителей и имя сестры, живущей в Каргополе, которую она никогда не видела.
Постепенно Махов пророс в нее, как бамбук, и занял в ее жизни столько места, где своему «я» места не осталось. Он заполнил ее, и ей даже казалось, что он был всегда как близнец с эмбрионального периода.
Такая близость давала им огромные преимущества в танце, они были абсолютно синхронны, и даже дыхание в их в паре казалось единым вздохом.
За прошедший год вместе они стали похожи даже внешне – так бывает только у супружеских пар после многолетней жизни. Иногда и собаки со временем становятся копией хозяев, которые их любят. К слову сказать, сходство было во внутренней гармонии этой пары – как в индийских фильмах о брате и сестре, нашедших друг друга после двух серий страданий и поисков, как в шлягере «Зита и Гита».
Пришло лето – в шестнадцать лет времена года меняются как эпохи. Этим летом в паре Леля и Махов наступил летний зной. Дышать отдельно им было уже невозможно, и Леля упросила маму, что Махов поживет у них на даче на веранде, в качестве друга семьи с твердыми гарантиями, что их отношения останутся платоническими.
Сегодня, когда нравы распустились, как сирень весной, трудно представить, чтобы нормальная мама позволила домашней девочке привести в дом кавалера на временное проживание под одной крышей. Тогда, в начале 80-х, при жестком дефиците продуктов дефицита чувств не было, народ любил друг друга исключительно по доброй воле. Мама Лели, женщина внимательная, не опасалась Махова, знала его бабушку и не беспокоилась, что он сделает неверный шаг, но на всякий случай каждую ночь запирала дверь веранды – просто так, без задней мысли, чтобы собака не беспокоила гостя, а он собаку и дочь.
Пруд, молоко и земляника в ближнем лесу свели с ума молодую пару, поцелуев и объятий стало не хватать. Махов держал себя из последних сил, он уже хотел жениться, но время не наступило. Мама сказала Леле: «Только после аттестата», а что делать с желанием, она не уточнила. Ей всегда нравился Есенин, она часто цитировала Лелиному папе: «Я теперь скромнее стал в желаньях, жизнь моя! Иль ты приснилась мне…», намекая на прожитые в гарнизонах и военных городках годы.
Для поэта на закате жизни эти слова звучали правильно, для мамы-генеральши тоже, но дети, изнывающие от первого чувства, не любили Есенина, им хватало себя.
Леля решила разорвать этот порочный круг.
Она ночью забралась на веранду к Махову и легла к нему на раскладушку.
Гром прогремел очень близко, началась гроза, молния ударила и ослепила. Леля инстинктивно схватилась за что-то твердое, и ей стало спокойнее. Махов лежал напряженно и не дышал.
Следующий удар грома разорвал пространство, Леля робко спросила Махова:
– Это гром?
– Нет! Это хуй! – выдохнул он с волнением и убрал ее руку с точки опоры.
С тех пор прошло много лет. Леля до сих пор держится за свою опору, она гладит Махова по лысой голове и говорит ему: «Мой маленький плот». Они больше не танцуют, но когда их плот начинает вибрировать, они всегда едут на дачу, и на веранде стержень их отношений крепчает, несмотря на громы и молнии текущих дней.
1234-й способ обольщения, или Важнейшим из искусств являются сериалы
Кабанов-Земляникин был пластмассовым королем, он владел заводом по производству пластиковых тазов, бочек и дачной мебели.
Бизнес шел хорошо, но в личной жизни наметились трещины, а некачественных вещей Кабанов-Земляникин не допускал, не любил он, как творческая натура, несовершенства.
В отношениях с женским полом его интересовала только страсть и никакой платной любви – за деньги организм протестовал, не взлетала мачта на его утлом суденышке.
А он любил пройтись под парусами почти каждый день – ведь он был король, а это ко многому обязывает.
1233 способа, которые он культивировал, перестали его удовлетворять. Нет, страсть была, но полет проходил на низких высотах, а хотелось ввысь.
КЗ решил снять себя в модном сериале, чтобы на улицах узнавали и соответственно любили как звезду, чтобы появлялись новые поклонницы. Как художник, КЗ не любил повторов – только премьеры и на одном дыхании, второе дыхание маячило за спиной, но пока не пришло.
В «Ночной дозор» его не взяли из-за лишнего веса, в «Бригаду» – из-за большой достоверности с образом криминального авторитета: его харизма забивала ряженных под мафию артистов, он тупо заплатил директору по актерам и получил эпизод в сериале-шлягере «Не родись…». Основным аргументом на кастинге был костюм от «Бриони», и он получил роль банкира на три с половиной минуты в прайм-тайм.
Текста было немного, можно сказать: его не было вообще: главная героиня весь эпизод докладывала ему свой бизнес-план, а он выразительно кивал и морщил лоб, как Билл Гейтс в Силиконовой долине на совете директоров.
Снимали пять дублей. Единственным неудобством было три литра перье, которые пришлось выпить из-за этих мудаков из съемочной группы, которые хотели, чтобы все было как в Голливуде, а получалось как на Ялтинской до развала кинематографа.
КЗ остался доволен, только живот бурлил от переизбытка газов. «Искусство требует жертв», – резюмировал Кабанов-Земляникин, радуясь, что не пришлось глотать шпаги.
