Валерий Зеленогорский - Ultraфиолет (сборник)
– А номер тебе что, бесплатно продлили?
– Да! Это бонус за преданность отелю! – Она гордо показала сертификат на золотой бумаге.
Он понял, что вопросов больше нет, и резко захотел спать, устав от двухдневных забот по непривычному поводу.
Он пошел в душ, долго мылся, разговаривая с собой. «Ну не мудак?» – такой приговор он вынес себе, вошел в спальню и остолбенел.
Рядом с кроватью, на столике, была накрыта поляна, жена была нарядна и взволнованна.
– По какому поводу банкет? – спросил Сергеев.
– Двадцать лет нашей свадьбы, день в день, – торжествующе сказала жена.
– Точно, бляха-муха! – Файл памяти дал всплывающее окно из девяностого года, когда они на трамвае из Лефортова приехали в загс на «Авиамоторную».
Он поцеловал свою благоверную за безупречную многолетнюю службу и сел на кровать, обернувшись полотенцем.
Выпили, поговорили спокойно и тихо, перебирая годы, как бесконечные бусы. Неожиданно она попросила его спеть старую песню, которую он пел ей много лет назад.
Проходит жизнь! Проходит жизнь, как ветерок по полю ржи.
Проходит явь, проходит сон, любовь проходит, проходит все.
Любовь пройдет, мелькнет в мечтах, как белый парус по щеке.
Лишь пустота, лишь пустота в твоем зажатом кулаке.
Через двадцать лет все сбылось, как в песне. Но почему ей нравилась эта песня тогда, когда еще все было? Сбылось пророчество старой песни. В какой песок забвения уходит все, он знал. Он допел старую песню, жена плакала, он гладил ей руку, не зная слов, уместных в этот момент.
Тогда, много лет назад, он думал, стоя у ювелирного магазина с пустым карманом: «Вот будут деньги – куплю это и это на радость». Не купил. Деньги давал, а сам не купил.
Он встал утром рано, как всегда после пьянки, поехал на рынок и в дорогом бутике купил то, о чем мечтал двадцать лет назад. Еще купил цветы и положил у подушки. У бассейна еще никого не было, он сидел и думал: «Купить можно все, кроме прошедшей любви и прожитого времени».
Жена проснулась, увидела и опять заплакала – ей не очень понравился подарок, у него всегда не было вкуса, но желание сделать его перевешивало все цацки, лежащие в сейфе.
Она выглянула в окно: он сидел грузно в кресле, с красным лицом, немолодой, с грузом невыносимых привычек, но свой, которого она когда-то любила.
Сломался велосипед
Сергеев по тупости своей зарегистрировался на «Одноклассники. ру» и забыл.
Через неделю, вернувшись с зимнего отдыха, где отбил жопу на альпийском склоне, изображая Жана Клода Килли, открыл почту и увидел письмо одноклассника Апухтина.
Учились они всего два года вместе, в третьем и четвертом, и больше не виделись, но фамилию Сергеев запомнил, бабушка Апухтина, ветеран пионерского движения, повязала ему красный галстук так крепко, что Сергеев чуть не задохнулся в ежовых лапах преступной организации юных ленинцев.
Апухтин писал, что рад найти друга Сергеева, фотографии седого мужика, присоединенные к файлу, ничего не сказали, мотива углядеть в нем бывшего лопоухого Апухтина не было, остальные снимки жены, тещи и детей с внуками третьеклассника Апухтина вообще расстроили: ну и на какой хер мне эта фотогалерея?
Апухтин писал, что отслужил, вышел на пенсию, есть время подумать и очень хочется вернуться в прошлое, потому что настоящее и будущее отвратительны болезнями, потерями и грядущими трудностями в эпоху глобализации.
Сергеев, получив привет из прошлого, задумался, но не надолго, он жил без Апухтина уже пятьдесят лет, без первой жены двадцать пять, без Сталина пятьдесят четыре года, и что теперь, как быть с Апухтиным?
Он решил ответить вежливо и корректно, поблагодарил, фотографии не послал, ну, в общем, не послал Апухтина и решил убрать свою анкету с сайта, чтобы прошлое не стучало дятлом в окаменевшую деревом память.
Через день пришло следующее письмо, Апухтин на полстраницы описал свою часть жизни без Сергеева с четвертого по девятый класс. «Пиздец, – подумал Сергеев, – я стал мишенью графоманской атаки». Содержание мемуаров тронуло только тем, что автор упомянул Куликову, неспетую песню Сергеева: он ушел из той школы, и Куликова спелым яблоком упала в руки Апухтина на школьном вечере в честь 56-й годовщины Октябрьского переворота под танго «Маленький цветок».
Апухтин в примечании написал, что Куликова умерла от водянки головного мозга, и Сергеев перестал завидовать Апухтину и мелко перекрестился.
Два дня спустя Сергеев уже читал опус про боевые будни своего соученика, с именами командиров рот, полков и соединений, где ратным трудом Апухтин защищал Сергеева от НАТО, СЕАТО и китайской военщины. Попутно он узнал, что Апухтин исполнял интернациональный долг в Центральноафриканской империи, где присутствовал при трапезе местного руководителя своими подданными в виде жареном и фаршированном.
В примечании было указано, что автор с тех пор вегетарианец и детей приучил и собаку тоже.
Сергеев в армии служил, но скромно, без оружия и наград, просидел в секретной части Н-ского полка связи в черных погонах, но с чистой совестью.
Далее Апухтин неожиданно перешел на личную жизнь, он сообщил, что жена его Люся, боевая подруга еще с училища, больше не греет его уже немолодое сердце, не встает «в ружье» его уставший «Тополь-М» по месту жительства, хотя «каждый хочет любви и невесту и друга», как поет любимый певец тещи Валерий Леонтьев, запутавшись в сетях своего образа.
Сергеев читал этот сериал и недоумевал: зачем Апухтину через пятьдесят лет писать о сокровенном незнакомому человеку, случайно пересекшемуся с ним в далеком шестидесятом году в средней школе на Нагорной улице? Как надо прожить жизнь, чтобы не найти других ушей для собственных терзаний? где его друзья? и при чем здесь Сергеев со своими тараканами в беспокойной голове?
Беспокойство от этих мыслей копилось, он стал замечать, что ждет ежевечерних посланий от «неизвестного» Апухтина, въехавшего в его жизнь на БТРе с полным боекомплектом психотропного оружия чужих воспоминаний.
Ночью пришел ответ на свербивший вопрос: он вспомнил свое, когда год назад его девушка, последняя любовь, оказалась в объятиях молодого наездника на его ослепших от ужаса глазах. Он сам был виноват, пришел в среду, хотя у них по заведенному порядку были только вторник и четверг, он сам установил этот порядок, а в ту злополучную среду он пришел как сюрприз, без звонка и получил сюрприз и суперприз за собственную схему.
Он не видел, как наездник ускакал, путаясь в брюках, он неотрывно смотрел на натюрморт на прикроватной тумбочке, все было, как у них: то же шампанское, те же презервативы, и даже золотые часики, подаренные им, лежали ровно на том же месте.
Он ушел, только услышал вдогонку: «А как ты хотел – держать меня на привязи?» Да, он так хотел, хотел дожить с ней до собственного финала, а дальше…
Он вспомнил, как бродил по городу, напиваясь в каждой точке, рассказывая таксистам и проституткам, барменам и охранникам, какая она тварь, те кивали за его чаевые, не понимая, почему этот приличный дядька, у которого все есть, так убивается.
Он так потерялся, что рассказал в слезах своей жене, что эта сука с ним сделала, рассказал все – и про часики, и про остальное. Жена, зная его неплохо, пожалела, изобразила Кору Ландау (жена академика всегда сочувствовала мужу по этому поводу).
Он понял, что надо ответить Апухтину, и написал ему письмо.
«Гера! Не надо беспокоиться по поводу жены.
Ну представь себе, что у тебя в холле стоит старый ржавый велосипед, о который ты каждый день спотыкаешься.
При каждом столкновении ты думаешь: а не проехать ли мне с ветерком в зеленые дали? Но велик старый, цепь провисла, колеса сдулись.
И вот ты думаешь: а может, цепь поменять? Не надо менять цепь – треснула рама, ничего уже не поможет.
Отнеси это железо в чулан и живи спокойно».
После этого письма Апухтин замолчал, он пропал, и Сергеев пропал, хотя с девушкой своей встречается строго по графику, вторник – четверг, и никаких сюрпризов.
Смертельный сон
Валя любила Петровича, а он был женат. Ситуация с такой бородой, что любой человек, у которого есть капля воображения, зевнет и отложит сочинение со словами: ну вот опять треугольник из учебника за пятый класс, но здесь случай особый.
Валя продавала бананы на автобусной остановке и никогда не думала, что корабли из далекой Латинской Америки с бананами в трюмах заплывут в ее судьбу и встанут на якорь.
География не была сильным местом ее разума, остальные науки тоже не отягощали ее, автобусная остановка – вершина ее посягательств на место в жизни и оно ее устраивало.
Мама ее плохо училась, папа пил и только в пьяном виде читал уже двадцать лет одну книгу – «Пятнадцатилетний капитан». Он всегда начинал сначала, боялся пропустить самое важное; он умер однажды и так и не узнал, что компас вместо Америки привел корабль в Африку, а Валя прочитала и плакала об отце и своем капитане.
