Александр Проханов - Выбор оружия
За белыми колонками балюстрады, у кромки вялой, стеклянно плещущей воды, рос куст, глянцевитый, ветвистый, с купами желтых мохнатых цветов. Из теплого, душистого воздуха прилетали бабочки. Падали на цветы, жадно, страстно мяли их, обнимали, впивались в желтые сочные соцветия. Были видны их черно-желтые сильные крылья, заостренные кромки, нетерпеливые цепкие лапки и дрожащие усики.
– Не доверяй первым впечатлениям, Виктор. – Маквиллен уловил нетерпение Белосельцева, его устремленный на бабочек взгляд. – Завтра ты будешь приглашен на государственный праздник. Увидишь парад, манифестацию. Суровое, аскетическое руководство воюющей страны. А вечером, на приеме, ты увидишь тех же людей, но в узком кругу, вне глаз народа, и это будут совсем другие люди, иные разговоры, иные туалеты. Их солдаты воюют с нами, но наши ювелиры продают им бриллианты. Вы предлагаете им социализм и танки, а мы предлагаем им роскошную сантехнику и бриллианты. Они обманывают и вас и нас. Мы можем это понять и договориться.
Это был второй сигнал. Уловленная, засвеченная на экране цель начинала слабо мерцать, осторожно излучала невнятную информацию.
Из бирюзовой лагуны, как белая сияющая торпеда, оставляя водяную мятую яму, вылетел тунец. Окруженный солнечными брызгами, замер в воздухе, медленно разворачиваясь глазированным телом. Секунду висел, как длинное, отражавшее солнце зеркало. Рухнул обратно в воду, сомкнул над собой темный всплеск. Расходились бело-голубые круги. Стоял на отражении розовый город. Бабочки бесшумно налетали на цветы, падали в сладостные купы и тут же улетали обратно. Все это были знаки, сигналы, адресованные ему, Белосельцеву. О чем-то предупреждали, куда-то влекли.
– Все африканские лидеры, которые начинали борьбу с англичанами, португальцами и бельгийцами, получили власть. Они сидят в президентских дворцах, оставленных им генерал-губернаторами. Мы находим с ними общий язык. Позволяем размахивать красными флагами и развешивать на фасадах портреты Маркса и Ленина. Но бриллианты они получают от нас, роскошные лимузины – от нас, и мы добываем на их территориях нефть и уран. Один только Сэм Нуйома никак не вернется в Намибию. Он состарился и живет, как приживалка, у своих удачливых друзей, то в Анголе, то в Мозамбике, то в Гвинее. Мечтает о дне, когда на белом «Линкольне» въедет в Виндхук, а пока посылает в Намибию своих партизан, и они там взрывают водопроводы и высоковольтные мачты. Он неуступчив, не идет на контакты, и иногда кажется, что его может сделать сговорчивым только пуля.
Это был третий сигнал, который послала цель, лежащая на встречном курсе. Этим сигналом она давала понять, что под крыльями у нее подвески с ракетами, бомбовые люки заряжены и на радарах, среди туманных мерцаний и вспышек, видны объекты, предназначенные для уничтожения. И один из объектов – Сэм Нуйома, штурмующий Намибию с партизанских баз, расположенных под Лубанго. Туда, в африканский буш, в окрестности пустыни Намиб, они поедут с Маквилленом на охоту за африканскими бабочками.
– Мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь, – усмехнулся Маквиллен. Поставил недопитый бокал с вином. Поднялся. Подошел к балюстраде. Сильным спортивным прыжком перескочил парапет. Очутился перед цветущим кустом в тот момент, когда на него упала черно-золотая бабочка, стала зарываться в цветы. Ловким, точным щипком, как пинцетом, ухватил бабочку за крылья. Вернулся к столу, сжимая пальцами рифленые перепонки. Белосельцев видел, как шевелятся у бабочки черные лапки, свивается спираль хоботка и сухие пальцы Маквиллена испачкались цветочной пыльцой. – Это мой маленький африканский презент.
Он приподнял стеклянный колпак, накрывавший фрукты и сладости. Просунул под него бабочку. Выпустил. И она залетала, забилась в стеклянной ловушке, среди яблок, бананов, отекающих соком манго.
Они пили вино, смотрели на черно-золотую плененную бабочку. Тунцы вылетали из лагуны, падали обратно, и вся лагуна была в медлительных, пересекавших друг друга кругах.
– Каждый человек ведет свою родословную от того или иного животного. – Маквиллен, любуясь пленницей, подносил к губам бокал. – От змеи, от слона, от крокодила, от ласточки. У всех есть свой тайный тотемный зверь, который, как ангел-хранитель, сопутствует человеку, спасает его, проявляется в его характере, нраве и разуме. Есть люди, которые ведут свою родословную от бабочки. Такие, как ты и я. Это особая порода людей – сверхлюди. Своей реликтовой памятью они помнят молодую планету, когда из кипящих вод извергались вулканы, застывали жилы и руды металлов, приобретали свои очертания континенты. Над гейзерами, над горячими золотыми потоками летали огромные бабочки. Вся Земля, как молодая женщина, была одета в разноцветное платье из летающих бабочек. Мы несем в себе эту прекрасную эру. Узнаем друг друга. Отыскиваем среди всего остального человечества. Выпьем, Виктор, за нашу встречу! За нашего тотемного зверя и покровителя!
Они чокнулись, выпили вино. Маквиллен приподнял стеклянный колпак. Бабочка оттолкнулась лапками от румяного яблока, прянула ввысь, исчезла среди прозрачных вихрей теплого, душистого ветра.
Они завершили обед и расстались, условившись встретиться вечером. Белосельцев, утомленный и опьяневший, вошел в свой светлый прохладный номер, выходящий окном на океан. Лег в чистую постель. Перед тем как впасть в сладкое забытье, успел мгновенно подумать о тунцах, о Сэме Нуйоме, о розовых фламинго, о черно-золотой бабочке в цепких пальцах Маквиллена.
Глава вторая
Он проснулся в сумерках, среди тихого шелеста кондиционера. Потребовалась секунда, чтобы понять, где он находится, – в Луанде, в Африке, на берегу океана, и ему предстоит вечерняя встреча с Маквилленом. К нему вернулось радостное ощущение сильного бодрого тела, свежего, отдохнувшего от самолетного гула, от тревожных предчувствий сознания. Он оделся и стоял у окна, глядя в огромную туманную тьму, среди которой едва различимо мерцал огонек.
Раздался телефонный звонок. Звонил секретарь посольства.
– Виктор Андреевич, я бы мог к вам приехать? Со мной наш товарищ, кубинец Аурелио. Хочу, чтоб вы познакомились. Приедем через тридцать минут.
– Буду ждать вас в холле, – сказал Белосельцев.
Спустился в мягко озаренный холл. Портье с металлически-черным лицом, в малиновом, украшенном позументами мундире расторопно раздавал ключи с медными шарами, деловито отвечал по телефону, любезно, во весь белозубый рот, улыбался гостям и при этом хмурился, что-то сердито выговаривал помощнику. За стеклянными дверями то и дело вспыхивали фары. Появлялись приезжие – африканцы, европейцы, индусы. Видимо, гости, приглашенные на завтрашний праздник.
За соседним столиком сидела молодая темнокожая женщина. Она была в тесном шелковом платье с глубоким вырезом, в котором круглилась матово-черная, наполовину открытая грудь. Влажные большие глаза, мягкие губы, тонкая, слегка изогнутая шея, длинные ноги с сухими щиколотками делали ее неуловимо похожей на антилопу, чуткую, доверчивую, беззащитную. Это сходство тронуло и взволновало Белосельцева. Стараясь не выдать себя, он рассматривал ее необычное, плавное тело, в котором обнаженные плечи, широкие бедра, гибкая спина совершали при движениях мягкую волну. Ему вдруг захотелось, чтобы она встала и он увидел, как она идет.
Женщина почувствовала его взгляд, повернулась. Одно мгновение тревожно смотрела, обратив на него испуганные белки. Слегка улыбнулась. Белосельцев ей поклонился. Сказал по-английски:
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответила она. Ее произношение с легкими шелестящими искажениями было характерно для жителей Зимбабве, Намибии или ЮАР, где английские слова слегка сплющивались полными губами, алым языком и сочными альвеолами африканцев.
– Вы, должно быть, приехали на праздник?
– Меня пригласили, – сказала она.
– Вы откуда?
– Из Мозамбика. Но настоящая моя родина – ЮАР. А откуда вы?
– Из Москвы, – сказал Белосельцев. И увидел, как обрадовалась она, как доверчиво заблестели ее глаза. – Я журналист. Меня тоже пригласили на праздник.
Они сидели за разными столиками вполоборота, и его продолжали волновать ее мягкие, в перламутровой помаде губы, выпуклые, покрытые серебристой тенью веки, черные матовые овалы груди, стянутые тканью, под которой остро выступали соски. Ему казалось, он чувствует тепло ее близкого тела, запах духов. На ее худом запястье светлел тонкий серебряный браслет, а на темный длинный палец было надето золотое кольцо. Ему вдруг захотелось осторожно сжать это запястье, уловить биение жилки, ощутить теплую струйку серебра.
– Меня зовут Виктор, – представился он.
– А меня Мария. Нас двое здесь из делегации Африканского национального конгресса.
– В Москве я встречался с товарищами из АНК. Один из них занимался боевой практикой. Участвовал в нападении на полицейский пост. Был ранен и лечился в Москве.
