Маделин Уикхем - Помнишь меня?
Но я лежу здесь и лишь представляю, как Эми старается казаться взрослой и стойкой. Неожиданно по щеке покатилась слеза. Сегодня — день похорон моего отца, а я тут, в больнице, с головной болью и, наверное, сломанной ногой или чем-то в этом роде.
И мой бойфренд в очередной раз меня подвел. Надо же, никто не приходит меня навестить, спохватилась я. Где взволнованные подруги и родственники, которым полагается сидеть вокруг кровати и держать меня за руку?
Мама с Эми на похоронах, Лузер Дейв пусть проваливает, но Фи и остальные, где они?
Я вспомнила, как мы навещали Дебс, когда ей удаляли вросший ноготь. Мы буквально разбили лагерь на полу палаты, носили Дебс старбаксовский кофе и журналы, сделали ей педикюр, когда палец зажил. И это всего лишь при вросшем ногте!
Я тут валяюсь без сознания с капельницами во всех местах, а никому дела нет.
Здорово. Просто хрен знает как расчудесно.
Новая жирная слезища покатилась по щеке. В это время открылась дверь и вновь вошла Морин, неся поднос и пакет с ручками, на котором маркером было написано «Лекси Смарт».
— О Боже! — сказала она, увидев, как я вытираю глаза. — Вам больно? — Она протянула мне таблетку и маленькую чашку с водой. — Это поможет.
— Спасибо. — Я проглотила таблетку. — Но дело не в этом. Просто моя жизнь… — Я беспомощно развела руками. — Сплошное дерьмо, от начала до конца.
— Вовсе нет, — возразила Морин. — Иногда мы смотрим на все слишком мрачно…
— Поверьте мне, все действительно плохо. — О, я уверена…
— Моя так называемая карьера зашла в тупик, бойфренд вчера не пришел на свидание, у меня нет денег, а из раковины в квартиру этажом ниже постоянно протекает зловонная ржавая вода. — Меня передернуло при новом воспоминании. — Наверное, соседи на меня в суд подадут. И еще у меня на днях умер отец.
Воцарилась тишина. Морин была явно сбита с толку.
— Все это звучит немного… странно, — произнесла она наконец. — Но я полагаю, все скоро изменится к лучшему.
— Именно так говорила моя подруга Фи! — В памяти мелькнули сияющие зеленые глаза за пеленой дождя. — Но смотрите, я оказалась в больнице! — Я в отчаянии взмахнула рукой. — Как что-то может измениться к лучшему?
— Не знаю, милая. — Взгляд Морин стал беспомощным.
— Всякий раз, как начнешь думать о жизни, понимаешь: кругом одно сплошное дерьмо, — и становится только хуже! — Я вытерла нос и глубоко вздохнула. — Может ли это измениться сразу, одним махом? Разве бывает, чтобы жизнь наладилась как по волшебству?
— Нельзя отчаиваться. Нужно надеяться, верно? — Морин сочувственно улыбнулась мне и потянулась забрать чашку.
Я подала ее и вдруг заметила свои ногти. Вот это да! Что же такое происходит?
Мои ногти всю жизнь представляли собой обгрызенные пеньки, которые я старалась спрятать, но сейчас они выглядели потрясающе. Чистые, опрятные, покрашенные бледно-розовым лаком и… длинные. Разглядывая их, я изумленно моргала, пытаясь сообразить, что случилось. Может, мы с девчонками закатились на ночной маникюр, или я что-то забыла? А ногти-то акриловые, не иначе! Какая-то потрясающая новая техника — я так и не смогла разглядеть место крепления искусственного ногтя, как ни старалась.
— Ваша сумка здесь, — добавила Морин, указав на пакет у кровати. — Сейчас принесу сок.
— Спасибо, — поблагодарила я, с удивлением глядя на пластиковый пакет. — И спасибо за сумку. Я боялась, что ее украли.
Хорошо все-таки получить обратно собственную сумку. Если повезло и телефон еще не разрядился, я смогу послать несколько сообщений… Морин уже открыла дверь, когда я достала из пакета красивую сумку «Луи Вуиттон», с ручками из телячьей кожи, матово сияющую и явно очень дорогую.
Я разочарованно выдохнула. Это не моя сумка. Меня с кем-то перепутали. Можно подумать, Лекси Смарт носит сумку «Луи Вуиттон»!
— Простите, но это не мое… — забормотала я, однако дверь за Морин уже закрылась.
Я с завистью смотрела на кожаный шедевр, гадая, кому он принадлежит. Наверное, какой-нибудь богатой девице из соседней палаты. Уронив сумку на пол, я в отчаянии плюхнулась на подушки и закрыла глаза.
ГЛАВА 2
Когда я проснулась, утренний свет пробивался из-под края занавесок. На тумбочке стоял стакан апельсинового сока, а в углу комнаты хлопотала Морин. Капельница волшебным образом исчезла, и я чувствовала себя гораздо лучше.
— Привет, Морин, — произнесла я на удивление скрипучим голосом. — Который час?
Она обернулась с удивленно поднятыми бровями:
— Вы меня помните?
— Конечно, — изумилась я. — Мы встречались вчера вечером. И говорили.
— Прекрасно! Это показывает, что вы выходите из посттравматической амнезии. Не беспокойтесь, — улыбнулась она. — Помрачение сознания — обычное состояние после черепно-мозговой травмы.
Я невольно поднесла руку к виску и прикоснулась к плотной повязке. Ну и навернулась же я с тех ступенек…
— Вы молодец. — Морин потрепала меня по плечу. — Я сейчас принесу свежего апельсинового сока.
В дверь постучали, затем она открылась, и вошла высокая стройная женщина лет пятидесяти. У нее были голубые глаза, четко очерченные скулы и тронутые сединой волнистые светлые волосы, находившиеся в живописном беспорядке. На ней была алая стеганая жилетка поверх длинного цветастого платья и янтарное ожерелье, а в руках она держала бумажный пакет.
Это моя мама. В смысле, я уверена на девяносто девять процентов. Не знаю, почему не на все сто.
— Ну здесь и топят! — воскликнула вошедшая знакомым капризным голоском маленькой девочки.
Да, это точно моя мать.
— Я чуть в обморок не падаю! — заявила она, обмахиваясь ладошкой. — И такая напряженная поездка… — Она мельком взглянула на мою кровать, словно вспомнив цель приезда, и спросила медсестру: — Как она?
Морин улыбнулась:
— Лекси сегодня гораздо лучше. Она ориентируется намного увереннее, чем вчера.
— Слава за это Всевышнему! — И мама добавила, чуть-чуть понизив голос: — Вчера я словно говорила с ненормальной или с какой-нибудь… умственно отсталой.
— Лекси абсолютно нормальна, — ровным голосом возразила Морин. — Она отлично понимает все, что вы говорите.
По правде сказать, я почти не слушала их разговор, до неприличия пристально уставившись на мать. В ней что-то изменилось. Она иначе выглядит. Стала стройнее и… старше. Когда она подошла ближе и свет из окна упал на ее лицо, мне показалось, что мама выглядит совсем плохо.
Неужели она больна?
Нет, я бы знала. Но она словно постарела за одну ночь на десять лет! Куплю ей «Крем де ля мер» на Рождество, решила я.
— Вот и ты, дорогая, — сказала она преувеличенно громко и четко. — Это я, твоя мама. — Она вручила мне бумажный пакет, в котором оказалась бутылка шампанского, а потом наскоро чмокнула меня в щеку. Когда я вдохнула знакомый мамин запах — от нее пахло собаками и чайной розой, на глаза навернулись слезы. До этой секунды я не осознавала, как одиноко мне здесь лежится.
— Привет, мам. — Я потянулась обнять ее, но руки сомкнулись в воздухе — мама уже успела выпрямиться и озабоченно уставилась на крошечные золотые часики.
— Я только на минутку, — озабоченно сказала она. Можно подумать, если она посидит полчасика, мир рухнет. — Мне необходимо поговорить с врачом по поводу Роли.
— Какого Роли?
— Ну как же, из последнего помета Смоки, детка! — укоризненно посмотрела на меня мать. — Не могла же ты забыть маленького Роли!
Не знаю, почему мать уверена, что я способна запомнить клички всех ее собак. Их у нее по меньшей мере двадцать, все породы уиппет,[4] и всякий раз, когда я захожу домой, мне кажется, что их стало еще больше. В нашей семье никогда не было домашних животных — до того лета, когда мне исполнилось семнадцать. В тот год на отдыхе в Уэльсе мать, повинуясь минутному капризу, купила щенка уиппета, и за одну ночь прихоть переросла в настоящую манию.
Я люблю собак. Ну, в какой-то степени. Но если только шесть четверолапых друзей человека прыгают вам на грудь, стоит только открыть дверь, а когда вы пытаетесь присесть на диван или стул, там уже лежит собака и все лучшие рождественские подарки под елкой тоже предназначены им, то…
Мать достала из сумки пузырек «Рескью ремеди»,[5] выдавила три капли на язык и часто задышала.
— Движение на дорогах просто ужас, — сказала она. — Все в Лондоне такие агрессивные! У меня был крайне неприятная ссора с мужчиной в фургоне.
— А что случилось? — спросила я, заранее зная, что мать в ответ лишь головой покачает.
— Не будем говорить об этом, дорогая, — вздрогнула она, словно ее попросили рассказать об ужасных днях, проведенных в концлагере. — Это лучше забыть.
