Дельфин де Виган - Но и я
У меня стоит ком в горле, в глазах щиплет. Во дворе я забиваюсь в свой любимый уголок, прижимаюсь спиной к единственному в округе дереву, как если бы оно мне принадлежало: уже два месяца никто больше не приходит сюда, это место стало моим, отсюда я наблюдаю за остальными. Девочки весело хихикают и толкают друг друга локтями; Леа сегодня пришла в юбке до пят и высоких ботинках на шнуровке, она вовсю пользуется косметикой, у нее чуть раскосые голубые глаза и прекрасно подвешенный язык, она всегда умеет сказать что-нибудь смешное и интересное, мальчики так и смотрят ей в рот. И Аксель тоже, хоть она и не такая красивая, но она ничего не боится, с первого взгляда видно — страха она не ведает. После занятий они вдвоем идут в ближайшее кафе, чтобы выпить по чашечке кофе, они перезваниваются, посылают друг другу эсэмэски, ходят на вечеринки, вечерами висят в «аське», а по средам ходят в Н&М.[6]
Один раз, в самом начале учебного года, они пригласили меня на день рождения. Я пробурчала «да», глядя себе под ноги, подтвердила, что непременно приду. Всю неделю я размышляла, что бы такого надеть, все продумала, тренировалась танцевать под радио, купила подарок для каждой из них, и потом… настал тот вечер. Я надела самые нарядные из моих джинсов, кофточку от Pimkie,[7] высокие сапоги и черный пиджак, с утра пораньше вымыла голову, чтобы волосы были как шелковые, и вот я посмотрела на себя в зеркало. Я была совсем маленькая — маленькие ноги, маленькие руки, глаза-пуговки, какая-то вырядившаяся малявка, ни на что не похожая. Я представила, как танцую посредине просторной гостиной у Леа Жермен, рядом с другими приглашенными, затем поставила на пол сумку с подарками, сняла пиджак и включила телик.
Мама сидела на диване, наблюдала за моими действиями и молчала. Я видела, что она ищет подходящие случаю слова, мне хватило бы самой малости, например, скажи она: какая ты хорошенькая! — я бы нашла силы выйти из квартиры, нажать на кнопку лифта и все такое. Но она так и сидела молча, а я смотрела рекламу про девушку, которая использует волшебный дезодорант и танцует в толпе, под вспышки кинокамер, она кружится, кружится, и ее платье развевается колоколом, и мне хотелось плакать.
В понедельник я извинилась за то, что не пришла, отговорившись семейными обстоятельствами. Аксель сказала, что я пропустила самый веселый праздник года, и я лишь опустила глаза. С того дня ни она, ни Леа больше не сказали мне ни слова.
Однажды мадам Кортанз, психолог, к которому я ходила в течение нескольких месяцев, объяснила мне, что значит быть вундеркиндом. «Представь, что ты — суперсовременная машина, оснащенная гораздо большим числом опций, чем все остальные машины. Ты более быстрая, более удобная. Это большая удача. Но для тебя это непросто. Потому что никто в точности не знает, что именно ты умеешь делать. К тому же скорость — это опасно. В восемь лет ты не знаешь правил дорожного движения и не умеешь водить. Есть много вещей, которым ты должна научиться, — ездить по мокрой дороге, в снегопад, смотреть по сторонам на другие машины, уважать их, отдыхать, если ты ездила достаточно долго. Это называется — стать взрослой».
Мне уже тринадцать, и я понимаю, что пока мне так и не удалось «стать взрослой». Я все еще не умею правильно читать дорожные знаки, я не владею своей машиной, я без конца выезжаю на встречную полосу, и все чаще у меня возникает ощущение, что я участвую в жалком детском аттракционе, а не в достойных соревнованиях.
Прижавшись спиной к моему дереву, я ищу, чем бы таким заразиться до 10 декабря. Нужно подцепить что-нибудь серьезное, но в то же время так, чтобы никому не пришло в голову искать связи с моим докладом. Столбняк и туберкулез отпадают из-за прививок и всего прочего; переломы — слишком больно (я точно знаю, потому что уже ломала руку, когда жила у тетки), к тому же при этом вовсе не факт, что будешь сидеть дома; менингит представляет некий интерес, поскольку может повлечь за собой закрытие лицея, но от него можно умереть; для мононуклеоза нужно целоваться с мальчиками, что для меня и вовсе неактуально. Короче говоря, даже если я буду хлебать воду из уличной канавы или окунусь головой в зеленый помойный бак у нашего подъезда, нет никаких гарантий, что я чем-нибудь заболею. А что-то классическое, типа насморка или ангины, — на это нечего и рассчитывать! Я болею раз в пять лет, и всегда, всегда во время каникул. Остается надеяться, что в лицей вдруг подложат бомбу или совершат еще какой-нибудь теракт, достаточно серьезный, чтобы закрыть заведение.
Только что прозвенел звонок на урок. Ученики бросают на ходу «до скорого», пожимают друг другу руки и расходятся по классам. Я вижу Лукаса, похоже, он направляется ко мне, я пытаюсь сохранять невозмутимый вид, засовываю руки в карманы, почему-то внутри моего пальто температура подскакивает вдруг до пятидесяти градусов. Если бы только я была оснащена функцией «мгновенное охлаждение», это бы меня вполне устроило!
— Ну ты даешь! Задала ты шороху с этими твоими бомжами! Маран теперь не отвяжется, он обожает такие темы.
Я потеряла дар речи. Как рыба без воды. Мои нейроны, должно быть, вытекли через задний проход, сердце бьется так, будто я только что пробежала шестьсот метров. Я неспособна придумать хоть какой-нибудь ответ, даже сказать «да» или «нет», я просто смешна.
— Не волнуйся, Пенит, я уверен, все будет нормально. Ты знаешь, в прошлом году я тоже был в классе у Марана. Доклады — это его пунктик, он обожает, когда они выходят за рамки стандарта. И знаешь, классная идея — поговорить с бомжами. Ну, ты идешь?
Я плетусь за ним. Это совершенно особенный парень. Я знаю, с самого начала знаю. И не потому, что он непокорный и высокомерный, и не потому, что выглядит как настоящий хулиган, нет. Из-за его улыбки. У него улыбка ребенка.
Учитель по рисованию раздает работы, которые мы сдали на прошлой неделе, я смотрю в окно, облака словно находятся в свободном падении, повсюду парят белые клочья, вроде бы пахнет серой, а что, если землетрясение… Нет, все-таки придется готовить доклад.
Громкий окрик возвращает меня в класс. Ничего нет — ни грозы, ни урагана, ни землетрясения, никаких природных катаклизмов в ближайшем будущем не ожидается, Аксель и Леа обмениваются записками под партой, если хорошенько принюхаться, то пахнет всего лишь жареной картошкой из столовой.
Остается изучить материалы, которые принес мне мсье Маран. И уговорить Но мне помочь.
6
Сегодня пасмурно, накрапывает дождь. Выйдя из метро, я ныряю в здание вокзала. Я замечаю Но издалека, она просто стоит, не побирается. Решительным шагом я направляюсь к ней, она отвечает невнятным ворчанием на мое «здравствуй», кажется, у нее прескверное настроение, но все же она соглашается пойти пропустить стаканчик, я заранее вынула кошелек из сумки, чтобы дать понять, что платить буду я. В кафе я изо всех сил стараюсь не смотреть на ее руки, отчаянно болтаю ногами под стулом и шарю глазами вокруг в поисках чего-нибудь, за что зацепиться взглядом. На стойке вижу блюдо с крутыми яйцами и думаю о том квадратном яйце, которое мы приготовили прошлым летом с моими двоюродными братьями, — они нашли рецепт в «Пиф Гаджет».[8] Надо было сварить яйцо, очистить, пока оно еще горячее, положить в картонную форму, которая прилагалась к журналу, и оставить на сутки в холодильнике. Действительно, получилось забавно — квадратное яйцо, как и остальные вещи, к которым мы не привыкли, я выдумываю их сотнями: телескопические вилки, прозрачные фрукты, накладная грудь… А напротив меня сидит Но с нахохленным видом, и нужно срочно оторваться от своих фантазий, как было бы здорово, если бы у меня имелась кнопка «немедленный возврат к реальности».
— Я хотела с тобой увидеться, потому что есть кое-что, о чем я хотела тебя попросить. — Это то самое вступление, которое я приготовила заранее.
— Чего?
— По ЭСН нам задали доклады, и я…
— Это чего такое?
— Экономические и социальные науки, такой предмет в лицее, там много интересного, например, мы изучаем экономическую ситуацию во Франции, биржу, рост котировок, социальные классы, страны третьего мира и все такое, понимаешь?
— М-м-м…
— Так вот, суть в том, что доклады — это мой кошмар, я жутко боюсь, да еще препод — монстр. Проблема в том, что я ляпнула сдуру, что сделаю доклад про бездомных… ну, там, чтобы понять, как… (Здесь начинается самая деликатная часть монолога, и я уже не помню ничего из того, что приготовила заранее, обычное дело, когда волнуешься.) Понять, как получается, что женщины и, в частности, молодые девушки оказываются на улице. Ну вот как ты, например.
— Я тебе уже говорила, что ночую у друзей.
— Ну конечно, я знаю, я о том и говорю, женщины без постоянного места жительства…
