Джеймс Олдридж - Дело чести
— Мы сбили два бомбардировщика. Я проследил за тем, который сбил Тэп. Горелль говорит, что вы с ним тоже сбили один, — сказал Ричардсон. Он говорил очень спокойно, поглаживая свои вьющиеся волосы.
— Ты видел, как он упал в море, Горелль?
— Ну конечно. Стой! Что это!
Он с трудом сдерживал волнение. Летчики уже подходили к ангарам, когда вдали послышался шум мотора. Они долго всматривались, но не могли разглядеть самолета. Квейль прислушался, сказал: «Гладиатор!» — и прошел в оперативный отдел.
Он писал донесение, когда в комнату вошел Тэп.
— Куда ты пропал? — спросил Квейль, не поднимая головы.
— Я хотел удостовериться, что я его сбил.
— Да, хорошо ты присматривал за Гореллем! Он шел все время за мною, а ты оторвался!
— Я был не нужен Гореллю. Я видел, как твоя «Савойя» отстала от своих, когда ты ее атаковал. Я набрал высоту, а потом дал в нее очередь. Она штопором пошла вниз. Я хотел догнать тебя и Горелля, но вы были уже далеко. Удалось вам сбить ту, вторую машину, за которой вы погнались?
— Да. Горелль ее сбил. Но ты не должен так отрываться, Тэп.
— Я видел, что Горелль совсем не нуждается во мне.
— Дело вовсе не в нем. А вот хорош бы ты был, если бы вдруг появились «Г-50».
— Мне бы все равно досталось, раз я замыкающий звена!
Квейль кончил донесение. Он сложил его и сунул в карман комбинезона. Остальные четверо уже сидели в автобусе эскадрильи. Автобус был перекрашен в новый защитный цвет: коричнево-зеленый.
— Мы едем в отель «Король Георг», там есть ванны. Едешь с нами, Джон?
Квейль поинтересовался, каким образом можно принять ванну в чужом отеле.
— Платишь пятьдесят драхм и занимаешь свободный номер.
— Очень уж шикарно это, — сказал Квейль. — Все наше начальство живет там.
— Да, — улыбнулся Горелль, показывая белые и ровные зубы, слишком белые и ровные, чтобы быть настоящими, и все же самые настоящие. — Но это сейчас единственное место, где есть горячая вода.
Квейль сдал донесение в штаб, и все пятеро отправились в отель. «Король Георг» находился рядом с «Великобританией», где помещался штаб греческого командования. У подъезда «Великобритании» стояли гвардейцы-эвзоны в белых юбочках и два грузовика, набитые молодыми головорезами с винтовками и пулеметами. Это были телохранители Метаксаса. Кучки зевак и молодчики из фашистской юношеской организации ЭОН в голубых костюмах, похожих на лыжные, и белых гамашах поджидали выхода Метаксаса или Палагоса, главнокомандующего греческой армией. Когда те показались, люди, стоявшие кучками, стали махать руками и кричать, — им было за это заплачено. Каждое утро на улице Акрополь можно было видеть, как молодчики из ЭОН дают наставления, куда идти и кого приветствовать. Иногда югославский принц Павел и его жена-баварка тоже появлялись здесь, но их встречали без энтузиазма, а юные фашисты хранили полное молчание. Зато когда сюда привезли первого героя с албанского фронта, собралась огромная толпа, встретившая его бурными приветствиями.
У подъезда «Короля Георга» всегда дежурила тайная полиция Метаксаса, в которой не было ничего тайного, — это были просто люди свирепого вида в штатском.
Квейлю и его спутникам нетрудно было проникнуть в отель, так как они были в военной форме; но за ними следили. Маленький черноусый швейцар заносил в особую записную книжку имена и звания всех посетителей и по какому делу они приходили.
Летчики протискались сквозь строй агентов тайной полиции. Обширный вестибюль был переполнен, все кресла заняты: шикарно одетые женщины, английские офицеры связи, богатые греки, французы и немцы. Германия не находилась в состоянии войны с Грецией, и немцы свободно посещали вестибюль «Короля Георга», чтобы следить за англичанами и вообще за всем, что здесь делается. И никто им не мешал, так как греческая тайная полиция прошла школу у немецких инструкторов и была настроена прогермански.
— Нам нужна ванна, — сказал Тэп, обратившись к швейцару с черными усами.
Швейцар посмотрел на вошедших и, помедлив, сказал:
— Никак нельзя. Ни одного свободного номера.
— Были утром, — сказал Горелль. — Я справлялся по телефону.
— Мы не можем предоставить вам номера, — ответил швейцар.
— Почему?
— Директор сказал — нет. Он сказал — нельзя.
— Почему? Что мы не заплатим, что ли? — спросил Тэп.
— Директор сказал, что номера нужны для других джентльменов.
— Да ну его к чертям!
— Нет, нет, ничего не выйдет! Он сказал — нельзя.
— Мистер Лоусон у себя в номере?
— Не знаю.
— Черт возьми, так узнайте! — сказал Тэп.
— Его нет! — не задумываясь, отрезал швейцар.
— Идем, Тэп. Ты же видишь, мы здесь нежеланные гости.
— Мы зайдем к Лоусону.
— Кто он такой?
— Военный корреспондент.
Они направились к лифту. Швейцар что-то крикнул им вслед. Он хотел сказать, что посторонним не разрешается подниматься, но дверь лифта уже захлопнулась.
Лоусона дома не оказалось. Тэп пошел за горничной и попросил ее открыть номер. Она явилась, полная, красивая, с обручальным кольцом на пальце. Открыв дверь, она улыбнулась и сказала:
— Инглизи. — Потом по-французски: — Мсье Лоусона нет.
— Да, — сказал Тэп. — Но нам нужна ванна. Ванна! — Он указал на ванную комнату.
— А… для всех? — спросила горничная по-французски.
— Да. Конечно. Для нас всех.
Она сказала еще что-то по-французски.
— Что она говорит? — осведомился Тэп. Он уже снимал башмаки.
— Она пошла за полотенцами, — сказал Ричардсон.
— Отлично. — Тэп пустил воду и начал раздеваться. — Вечером я уйду в «Аргентину». Чур, я первый, — сказал он.
Квейль уселся на низкой кровати и окинул взглядом комнату. На зеркале в одном углу зеленым, синим и черным карандашом было нарисовано лицо. Рисунок был сделан мягким карандашом, который хорошо ложится на стекло. Карандаш был положен густо, чтобы придать рисунку рельефность, но местами сквозь рисунок просвечивало стекло, и отраженный свет делал нарисованное лицо еще более рельефным и выразительным. На стенах висели огромные карты Греции, выпущенные военным министерством, а над письменным столом перспективная карта Албании. На столе стояла портативная пишущая машинка, рядом лежало несколько папок. В книжном шкафу были книги на немецком, французском и английском языках. Квейль вытащил книгу под названием «Ссыльные на Архипелаге».
Горничная вошла с охапкой полотенец, подала их Тэпу вместе с мылом и вышла.
— Кто он, этот военный корреспондент? — спросил Квейль.
— Американец, — сказал Горелль. — Состоит при армии.
— Что за птица?
— Гм… Вроде тебя. Но ничего парень. И говорит, как ты.
Тэп уже сидел в ванне. Горелль и Вэйн достали с полки журналы. Ричардсон, курчавый здоровенный малый со спокойными движениями, пробовал настроить радио. Тэп вылезал из ванны, когда в комнату вошел высокий белокурый мужчина в военной форме цвета хаки. Он на миг остановился в недоумении, но тут раздался голос Тэпа:
— Хэлло, Лоусон! Мы арендовали вашу ванну.
— Пожалуйста, — сказал Лоусон.
— Это Джон Квейль. Наш командир звена, — представил Тэп.
— Очень рад, — сказал Лоусон.
Он увидел худощавого, крепко сложенного молодого человека, стоявшего перед ним в несколько принужденной позе. Лоусон бросил беглый взгляд на его лицо, которое могло бы показаться бесцветным, если бы целое не распадалось на отдельные характерные черты: резко очерченный нос, правильные линии лба и подбородка. Глаз Квейля почти не было видно, — так глубоко они сидели под надбровными дугами. Верхняя губа у него была тонкая и невыразительная, но нижняя полная, и подбородок хорошо очерчен. В заключение Лоусон отметил шелковистые темные волосы, мягкие, но не очень взъерошенные. Все это ему понравилось с первого взгляда, понравилась и слабая улыбка, которая появилась на губах Квейля, когда они обменивались рукопожатием. Тэп представил и остальных, и Квейль уселся в низкое кресло.
— Вы американец? — спросил Квейль Лоусона.
— Самый настоящий. Вы, вероятно, знали нашего Энсти?
Квейлю не пришлось напрягать намять. Нетрудно было вспомнить Энсти. Это был американский летчик, вступивший в восьмидесятую эскадрилью: слишком пылкий и необузданный для полетов на «Гладиаторе», он кончил тем, что врезался в строй двенадцати неприятельских самолетов и погиб, предварительно протаранив одну «Савойю».
— Да. А вы его знали? — спросил Квейль.
— Мы вместе учились.
— Вы, значит, тоже со Среднего Запада?
— Да.
— Энсти всегда сердился, когда говорили, что там задают тон изоляционисты.
— Я тоже обижаюсь на такие разговоры. У нас есть, конечно, изоляционистская прослойка… Ну да черт с ними!
— Куда вы собираетесь вечером, Лоусон? — спросил Тэп, застегивая куртку.
