Рю Мураками - Танатос
Рейко Сакураи не переставала улыбаться. Я и представить себе не мог, как человек способен сохранять улыбку в течение столь долгого времени. А Рейко Сакураи не меняла выражения лица, и черты его не оставались прежними, от слога к слогу, от слова к слову.
*****Далеко на горизонте клубились облака, медленно приближаясь к нам. «Как бы только… — подумал я, — как бы только не разразился ливень». Нужно было уходить с веранды, все равно от этого бы ничего не изменилось. Но было необходимо что-то изменить. Требовалось во что бы то ни стало сделать что-нибудь, чтобы не сойти с ума, — заставить ее замолчать, прекратить эту историю, которая звучала как магическое заклинание.
— Сам учитель всегда называл этот номер дерьмовым. Не так ли? Нет, правда? Ведь он именно так говорил? Ведь это он говорил, что тот номер за двести тысяч иен за ночь — дерьмовый, а?
Она сидела прямо напротив меня, вперив взгляд в мой профиль, и без конца повторяла один и тот же вопрос. Я все раздумывал, что бы такое ответить, но, пока выжидал подходящего момента для банальщины вроде: «По-моему…» или «Я, знаете ли…», она снова заговорила, многозначительно посмотрев на меня:
— Кто бы еще мог такое сказать? Хотя это очень на него похоже, то есть это, будто открываешь бутылку шампанского, выбивая пробку, это пошло, он всегда говорил подобные вещи, это была его манера выражаться, прямо, просто; а к нему приходили люди, не было ни одной некрасивой девушки, я ненавидела раздеваться перед другими, я ломала себе голову, как дать ему это понять, поскольку он постоянно говорил мне, что любит меня, что я красивая, поэтому он и заставляет приходить меня с другими и раздеваться перед ними, а я твердила себе, что следует спросить его откровенно; девушки приходили каждую минуту, пили шампанское, но не из фужеров, а из стаканов, когда оно становится теплым и из него выйдут все пузырьки, оно распространяет сладковатый аромат; дверной звонок издавал «динь-дон», и входили новые девушки, по сравнению с Кейко они были сущими уродинами, в платьях от «Шанель», сумочки от «Прада», вид просто убойный, а звучание этого звонка, это «динь-дон», я ненавидела больше всего, там много чего было, что я не переносила, но этот звонок я ненавидела всей душой, это нормально, нет, я была уже там, готовая на все ради учителя, готовая повиноваться ему во всем, и все же он звонил другим девушкам, и мелькали бутылки «Дом Периньона», а когда приходил гарсон, он велел девушкам прятаться, и так каждый раз, каждый раз, как я слышала этот звонок, и даже теперь я вновь вижу этих девиц в платьях от «Шанель», блюющих, и это символично, эй, Рейко, вот они, открой-ка их, как только вернется Рика, ты отнесешь «кристал» в соседнюю комнату; я должна была встречать их всех, открывать им дверь с улыбкой, и в эти мгновения я спрашивала сама себя, зачем ему нужно приглашать их, ведь там была я, и мне надо было принимать гостей, я постоянно спрашивала: «Ну почему, учитель, если вы хотите, чтобы я ушла, скажите мне откровенно, и я уйду тотчас же, если вы так хотите, вам стоит лишь сказать мне», я говорила ему одно и то же, когда он звонил по клубам, когда приходили девушки и переодевались в домашние платья, а он, он уговаривал: «Не надо так говорить, ты ведь понимаешь, Рейко, не надо так говорить, я хочу, чтобы ты осталась, понимаешь, я хочу, чтобы ты была здесь, что, тебе не нравятся остальные? Если тебе это не по душе, скажи мне откровенно, ясно? Людям что-то нравится, а что-то не нравится, и если они не будут говорить об этом, само по себе это не станет понятным, мало только думать о чем-нибудь, мысли не передаются, поэтому скажи мне честно, я не заставляю тебя, но скажи мне, если тебе хочется, я выгоню всех их немедленно». «Я хочу видеть вас довольным», — отвечала я ему, вот таким образом я поняла, что он не знал того факта, что множество людей не способны по-настоящему отринуть то, что они не любят, у них нет такого опыта, а иногда они даже и не имеют понятия о том, что им не нравится, а он и не знал, что это так же верно, как и то, что все едят лапшу и рис, он думал, что люди живут, имея точное представление о предмете своей ненависти, и откровенно говорят об этом другим. «Скажи, Рейко, — учитель всегда спрашивал у меня совета, то есть не только по форме, но он действительно хотел получить совет, — скажи, Рейко, тебе не кажется, что можно пить саке с сушеной икрой лобана или жрать сковородками гусиную печенку, запивая ее «Шато Мутон», есть черную икру, запивая шампанским, но все это скоро может надоесть?» Я сразу же понимала, что это означало то, что учитель пригласил новых девушек, и тогда я говорила ему: «Учитель, вы звоните в клуб девочкам, если вы звоните Рика, то она обязательно принесет «кристал», так как в Японии трудно достать кокаин или экстази, остается довольствоваться тем, что есть», и каждый раз я говорила подобные вещи, ибо я знала, что не могу доставить ему удовольствие, что я недостаточно хороша для него…
«Хоть бы разверзлись хляби небесные и затопили бы весь пляж и эту веранду, хоть бы…» — молился я про себя, а Рейко Сакураи тем временем продолжала свою бессмысленную исповедь.
— В действительности я никогда никому не рассказывала о себе, такие вещи кажутся маловероятными, как только о них начнешь рассказывать, скоро мне должно было исполниться тридцать лет, конечно, не это главное, но что же, в конце концов, мне было нужно? Когда я задумалась об этом, мне показалось, что одна из разгадок заключается в том, что учитель всегда называл девушек «чокнутыми». Чокнутые, чокнутые, думаю, мы не совсем понимаем, что это значит, но мне кажется, что такие девушки действительно существуют, и учитель сказал однажды: «Я еду в Париж с чокнутой», она была Овен, группа крови III, кошачий язычок, я люблю таких, у нее была милая мордашка, так вот, они поехали в Париж, точнее, они отправились через Париж то ли в Марокко, то ли на Канары, а может, в Португалию, я не знаю наверное, но это был какой-то экзотический курорт, она заглядывалась на богатых старых козлов, шатавшихся вокруг бассейна отеля «Эль Минца» в Танжере, тело у нее было совершенное, она работала инструктором в частном спортивном клубе в Аояма или, может быть, в Дзингу, его членами были крупные собственники и артисты, а, нет, это был не спортклуб, а бар, где подавали эспрессо, но скорее всего она была официанткой во французском ресторане, что на последнем этаже отеля «Синзуку-Уэст», так как однажды эта девушка, обнаженная, по дошла ко мне с несколькими бутылками вина в руках и спросила: «Которое предпочитаете?» Летний вечер, вино оказалось все сплошь белым бургонским, было и «Вон-Романэ» первого урожая, я обожаю его, а она действительно считала, что пить вино обнаженной — это круто и эротично; в Танжере я достала кока ин и гашиш и на ее долю тоже, я поняла, что и ей он пел ту же песню, что и мне: «Видишь, Рейко, первый раз попробовать га шиш в Танжере это так же стильно, как и начать играть в гольф в Сент-Эндрюсе». «О, учитель, как это все остроумно, что вы говорите, вы всегда ставите немыслимые эксперименты». — Я ему льстила, чтобы доставить удовольствие, даже если не имела ни малейшего понятия о том, что такое Сент-Эндрюс, я всегда вела себя таким образом по отношению к нему, чтобы показать, как я его уважаю, я изумлялась всему, что он говорил, чтобы у него не испортилось настроение, а эта, чокнутая, однажды учитель просто должен был как следует намылить ей шею, так, за глупость. «В Танжере, как обычно, мне удалось достать кокаин и гашиш, ведь гашиш в Марокко — национальный продукт, его можно купить повсюду, но вот найти там кокс не так-то легко, но что я мог сделать? Чтобы достать кокаин в Танжере, надо знать, где его искать, а если бы мы не смогли раздобыть его в Танжере, то в глубине страны это стало бы и вовсе невозможным… Я сам из Тохо-ку, нет, не из префектуры — я вырос в горах, где бьют горячие источники, водятся дикие обезьяны, где в реках ловят гольцов… так вот, в Танжере я оказался в безвыходном положении, а потом было как всегда: сначала я познакомился с водителем такси, купил у него гашиш, а после попросил его найти для меня и кокаин».
Когда я первый раз услыхал, как Рейко Сакураи изображает того, кого она называла «учитель», я едва не расхохотался, но вскоре мне стало тяжело. Она говорила, как ведущие детских телепрограмм, с каким-то органным тембром, а еще это напоминало то ли волка, то ли старика. Говоря от лица «учителя», она до смешного изменяла свой голос. Но это казалось смешным только на первый взгляд, вообще же здесь не было ничего забавного, напротив, ее манера речи выдавала злобу и горечь. Я пытался понять, отчего все эти странности, почему эта женщина повредилась в рассудке. Мне стало ясно, что в сердце своем она затаила ненависть. Ей было необходимо излить ее на кого-нибудь, иначе ненависть обратилась бы против нее самой. Рейко Сакураи испытывала неистребимую ненависть к человеку, которого она называла «учителем». А ребячьими интонациями она старалась скрыть эту ненависть, хотя, разумеется, это у нее не совсем получалось. На самом же деле она и не думала ничего скрывать.
