Алексей Слаповский - Поход на Кремль. Поэма бунта
Толоконько подошел к окну, приоткрыл форточку, крикнул:
– Гражданка, подавайте заявление в суд в установленном порядке, если чем-то недовольны! А то для вас же будут неприятности! Я вам сказал: он сам виноват. Он был невменяемый, они все были пьяные!
– Он не мог быть пьяным, – сказала Тамара Сергеевна.
– Это почему?
– Потому что у него аллергия на алкоголь! – закричала Тая. – Он не может пить!
– Слушайте, что вы придумываете, какая еще аллергия на алкоголь? Разве такая бывает? – чистосердечно удивился Толоконько.
– Ты убил сына? – спросила Тамара Сергеевна.
Толоконько ко всему привык и многое повидал, но от этого голоса ему стало жутко. Он захлопнул форточку.
Лейтенант не мог знать, в самом деле, что у Димы аллергия. Впервые она проявилась, когда Диме было лет четырнадцать. Попробовал какойто коктейль, и лицо сразу же пошло пятнами. Он подумал, что это просто коктейль такой нехороший, с какой-нибудь химией. На чьем-то дне рождения выпил стопку водки – тот же результат, и даже хуже, сидел минут десять весь красный, задыхался, потом отпустило. Попробовал хлебнуть хотя бы пива – тут же запылали нос и щеки. Пришлось оставить эксперименты.
– Это к лучшему, – говорил Дима. – А то я бы точно стал алкоголиком.
Саша завидовал этой спасительной болезни Димы, собственное будущее представлялось ему мрачным, потому что он мог без малейших признаков аллергии пить все вплоть до коктейля «Свистать всех наверх», составленного из пива, водки и подсолнечного масла. После этой смеси организм гарантированно выворачивало, поэтому принимали как рвотное, а вот Саша безо всяких усилий удерживал в себе и даже получал своеобразное удовольствие.
3
Подъехала машина-«воронок» с надписью «ППС» на борту, оттуда выпрыгнули два милиционера – высокий, совсем молодой, и постарше, коротенький, с пузцом, в чине младшего лейтенанта. Высокий встал у машины и закурил, с любопытством глядя на происходящее, а коротенький обратился ко всем:
– Что случилось?
– А вы не видите? – спросил Саша.
– Ясно, – сказал коротенький и отошел в сторону, доставая телефон. – Ты зачем меня вызвал, Сережа? – спросил он Толоконько, выглядывающего в окно.
– Помоги, Костя! Забери ее. Тут самосудом пахнет.
– Забрать? С трупом на руках? Как ты себе это представляешь?
– Ты друг или нет?
– Я? Я твой сослуживец, Сережа, – с удовольствием выговорил Костя, который никогда не любил туповатого карьериста Толоконько. – Каждый должен делать свое дело. Ну заберу я ее, а куда должен привезти? В отделение. Так открой дверь и считай, что я привез. Логично?
Костя засмеялся и кивнул высокому, который как раз докуривал.
Они сели в машину и уехали.
Вскоре один за другим стали появляться друзья Саши. И Лика Хржанская, и Сережа Костюлин, и Леня Борисовский, и Коля Жбанов, и Стасик Паклин. Все с трудом выбрались из дома, преодолев сопротивление родителей, Стасику пришлось даже соорудить на постели муляж с помощью подушки и комков одежды.
Стояли, не приближаясь. Саша шепотом рассказывал всем приходящим, что случилось. Потом они с Сережей ушли и вернулись с банками, с бутылками. Прячась за кустами, все выпили, иначе было просто невозможно осознать страшную новость, что Димы нет.
Лику, которая была бледной и молчаливой, прорвало, она села на землю и стала рыдать – сдавленно, чтобы не бередить Тамару Сергеевну. Коля Жбанов, жалея ее, сел рядом, погладил по плечу. Лика вдруг обхватила его руками, прижалась, продолжая сотрясаться. Так близко они никогда не были, хотя Коля давно мечтал. Он всю ее ощущал, теплую, приятно тяжелую, грудь ее прижалась к его груди, как родная, будто они были уже муж и жена, которые могут обниматься без какой-то там обязательной цели, а по-родственному. И Коля впервые в жизни почувствовал, что без обязательной цели с девушкой обниматься тоже приятно, он вдруг догадался, зачем люди женятся (раньше этого совершенно не понимал).
Летняя ночь ушла быстро и легко: чуть стала рассеиваться темень – и вот уже совсем светло, чирикнули два-три воробья – и вот уже птичий гомон со всех сторон, на который многие из этих городских молодых людей раньше не обращали внимания и теперь слушали с каким-то даже удивлением.
Тамара Сергеевна стояла неподвижно, окаменев. Несколько раз подходили к ней с предложениями помочь, она отказывалась.
Кем-то вызванный, приехал начальник отделения майор Зубырев. Мужчина подтянутый, аккуратный. При этом справедливый, но не как попало, направо и налево, а по обстоятельствам, в меру разумности.
– Здравствуйте, что произошло? – спросил он нейтральным голосом, не спеша заранее принимать чью-либо сторону.
– Убили, – сказала Тая. – Ваш сотрудник убил Диму. И врет, что у него психоз был алкогольный, а Дима совсем не пьет, у него аллергия.
– Почему не вызвали скорую?
– Мы в больницу ходили. Там сказали… Там сказали, что… Что он…
– Все равно надо вызвать. Не на руках же его держать.
Тамара Сергеевна смотрела на майора и не понимала.
– Он убил, – сказала она. – Его надо расстрелять.
– Разберемся, – пообещал Зубырев.
Он постучал в окно, Толоконько увидел его, открыл дверь, впустил и тут же закрыл.
Зубырев с отвращением смотрел на помятую и хмурую физиономию лейтенанта.
– Сам не мог разрулить?
– Нет, но вы видите же… Там их целая толпа собралась.
– Рассказывай.
Толоконько рассказал: привезли пьяную молодежь из ресторана «Три звезды».
– Кто привез?
– Ребята из ОМОНа привезли.
– А ты зачем их принял? «Три звезды» разве наш район?
– А разве нет? Близко же.
– Ты до сих пор не знаешь, где наш район?
Толоконько молчал.
– Дальше, – приказал Зубырев.
– Ну оформили, засадили оклематься.
– Покажи.
– Что?
– Как оформили?
– Да мы уже выпустили всех.
– То есть никого не оформляли?
Толоконько молчал.
– Дальше, – приказал Зубырев.
– Ну потом видим…
– Видим – это кто?
– Я и Чихварев. Он отпросился, живот заболел. Только, товарищ майор, я сомневаюсь. Он просто решил уклониться…
– Не отвлекайся!
– Ну видим, они более или менее в себя пришли, и решили отпустить. А этот запсиховал спьяну…
– Он был трезвым, как выясняется. У него аллергия.
– Да врут они, не бывает такой аллергии! На алкоголь? Первый раз слышу!
– А если бывает?
Толоконько молчал.
– Дальше, – приказал майор.
– Короче, он на меня полез, это Чихварев может подтвердить, я его оттолкнул, он упал, и головой.
– Ясно. И что будем делать?
– Надо мамашу как-то убрать. Скоро люди пойдут везде… Резонанс будет.
– Какие ты слова сразу вспомнил: резонанс! Убрать-то надо, а как?
Толоконько молчал.
– Ты понимаешь, лейтенант, что, если сейчас не решить, это разнесется по всей Москве? А сейчас такое время, что сплошным потоком на милицию клевета идет! Ты понимаешь, что надо немедленно принимать какие-то меры?
– Понимаю.
– Так принимай, твою-то в бога душу!
– А что делать, товарищ майор?
– Я за тебя еще думать должен? Ты нагадил, ты за собой и убирай!
– Может, я извинюсь перед ней? – спросил Толоконько. Он понимал, что предложение нелепое, но тянул время, так как не представлял, что на самом деле делать.
– Ага! – подхватил Зубырев. – Извините, мамаша, что я убил вашего сына!
– Я не убивал. Он напал и… головой стукнулся.
– Тогда за что извиняться? За то, что головой стукнулся?
– Ну вообще.
– И ты думаешь, она после этого уйдет?
– Не знаю.
– А чего она хочет? – задался Зубырев вопросом, с которого следовало начать.
Это его настолько заинтересовало, что он, оставив Толоконько, сам вышел поговорить с Тамарой Сергеевной.
– Трагическая случайность, – сказал он. – Ваш сын упал и ударился. Наш сотрудник, конечно, виноват, но мы примем меры. А вы, извините, чего хотите? Может, вас домой отвезти?
– Он убил, – сказала Тамара Сергеевна. – Его надо тоже убить.
– Если понадобится, доведем до суда, и как суд решит. Вы согласны, что все должно быть в законном порядке?
– Нет, – сказала Тамара Сергеевна. – Его убили не в законном порядке. И этого пусть застрелят не в законном порядке.
– Интересно вы рассуждаете! – воскликнул майор, чувствуя моральное ободрение за счет чужой неправоты. – По-вашему, надо его вывести сюда на крыльцо и расстрелять?
– Да.
– Ну вы даете!
Майора так это развеселило, что он даже коротко рассмеялся, но тут же послышался окрик Саши Капрушенкова.
– Ты что ржешь, мерин? Перед тобой человек убитый, между прочим!
Давно с Зубыревым так не говорили. Он разозлился, но не показал вида.
Он понял, что сошедшую с ума мать (а она явно не в себе) нужно под любым предлогом отсюда удалить. Силой не получится, это уже ясно. То есть получится, но с большим скандалом, с последствиями.
