Дмитрий Быков - Остромов, или Ученик чародея
Даня улыбнулся. Игра захватила его.
— Замечательно, должно быть, слышать мысли вагона, — сказал он, улыбкой намекая на то, что поддерживает шутку.
— Ничего замечательного, — строго отвечал астроном. — В последнее время столько жалоб, что я чувствую себя стряпчим. Но выбора не было, я отказаться не мог.
— Что же, — все еще не веря в его серьезность, подначил Даня, — я вам тоже что-то сообщаю?
— Несомненно, — отвечал попутчик, впиваясь в Даню светлыми круглыми глазами. — Вы, разумеется, попросите меня рассказать вам все, что знаете сами, дабы проверить мои способности. Это было бы слишком просто. Для души, скитающейся второе тысячелетие, мир отвратительно прозрачен. Я расскажу то, чего вы не знаете.
— Согласитесь, однако, что этого я проверить никак не смогу, — оживленно проговорил Даня, от волнения картавя больше обычного.
— Вам не нужно ничего проверять, ибо истины нельзя не почувствовать, — назидательно произнес астроном. — Не угодно ли, однако, вот этого?
Он протянул Дане круглую солдатскую фляжечку.
— Я не пью, — смутился Даня.
— Я знаю, — кивнул попутчик. — Но плохого друзьям не предлагают, тем более в дороге.
Даня был страшно польщен и сделал крошечный глоток. Против его ожиданий, жидкость не обожгла языка и не вызвала слезы на глаза — это был травяной настой с сильным мятным привкусом.
— Крепкий чай — прекрасный и плотный завтрак, — сказал попутчик, принимая фляжечку. — Неужели вы думали, что я предложу вам с утра одурманиваться водкой? Я удивляюсь…
— Спасибо, — сказал Даня. — Меня зовут Даниил.
— Это неважно. Мое нынешнее имя вам тоже вряд ли что-то скажет, — царственно отвечал астроном, отнимая у Дани возможность хоть как-нибудь называть его мысленно. Какой, в самом деле, астроном в Ленинграде! — Скажу вам лишь, что на вашем месте я уже знал бы свое истинное имя. Для этого достаточно вслушаться — конечно, не здесь, не в этом гаме, — молча и сосредоточенно представить себе огненную точку на правой половине черепа и медленно переместить ее на левую наиболее коротким путем. Одновременно вы должны как бы с силой направить свое тонкое тело вспять по темному тоннелю, который вам вскоре откроется. Там, при входе в ваше прежнее воплощение, к вам обратятся по имени, и это будет подлинное имя, приоткрывающееся только между земными существованиями. Не слушайте ничего, кроме имени. В первый раз можно услышать лишнее.
Даниил попытался вообразить огненную точку.
— Не сейчас, — повторил попутчик. — Это требует упражнений и значительной сосредоточенности. Подробнее вы можете прочесть… впрочем, это пока не нужно.
Даниил уже не знал, верить или улыбаться. На всякий случай он робко улыбнулся и сказал:
— Не знаю, мне и это имя нравится. Даниил во рву львином — слышали? Самая любимая моя легенда.
— И видел, — невозмутимо кивнул безымянный собеседник.
— Рембрандта? — горячо подхватил Даниил. — Но мне больше нравится Рубенс. Я знаю, конечно, вы скажете, что пошлость. Про Рубенса всегда говорят. Но там львы удивительно домашние, прелестные, и разве вся штука не в том, чтобы сделать льва домашним? Мне еще нравится барельеф Вормского собора, я видел только в книге, но там замечательный львенок…
— Я видел это не на барельефе Вормского собора, — сказал попутчик со значением. — И смею вас уверить, в этих львах, даже при виде пророка, не было ничего домашнего. Лев не бывает домашним, это вы оставьте. Они его не полюбили, а просто устрашились.
Даниил улыбнулся уже без всякой робости. Если это был сумасшедший, то удивительно интересный. Посылает же Господь радость в конце скучной поездки!
— Чего же они устрашились?
— Схолического дара, — небрежно пояснил астроном. — Впрочем, вам этого еще не надо. Вам надо для начала следующее. Медленно вращая левым кулаком по часовому ходу, — он вытянул вперед левую руку, и Даня подумал, что в драке этот кулак, верно, стремителен и тверд, — правой кистью одновременно поглаживайте левое плечо в обратную сторону.
— Ну, это легко!
— Попробуйте.
Даня попробовал и убедился, что это крайне трудно, а главное, ни за чем не нужно.
— Допустим, я научусь, — сказал он, несколько уязвленный. — Что тогда?
— Тогда, — назидательно произнес незнакомец, — вам предстоит выучить еще 32 фигуры танца дервиша, и на тридцать третьей фигуре левое и правое полушария вашего мозга разорвут наконец порочную связь. Тогда мир чувственных представлений отделится от мира образов, и вы начнете видеть невидимое, а пожалуй, даже и слышать. Остальное нетрудно.
— Что-то похоже на Блаватскую, — неуверенно сказал Даня.
— Что ж, и Елена Петровна кое-что знала, — кивнул попутчик. — Но это из Георгия Ивановича. Знает он не в пример больше, а ведет себя строже.
Даня молчал, не решаясь ни о чем спросить человека, видевшего Даниила во рву, но прерывать разговор ему не хотелось.
— А если вы видите невидимое, — сказал он наконец, — то можете ли ответить мне на вопрос, который…
— Не нужно, — величественно отвечал попутчик, выставляя вперед сухую ладонь. — Не оскорбляйте мое искусство устными вопросами. Задайте их умственно, как имеете обыкновение сочинять, и повторите, глядя прямо на меня. Их должно быть не более трех. Готовы?
Даня на секунду задумался и решительно мотнул головой.
— Готов.
— Смотрите прямо на меня, — негромко приказал попутчик.
Даня вытаращил глаза и мысленно повторил три своих вопроса.
— Любопытно, — медленно произнес астроном. — В последний раз эти три вопроса, в иной последовательности, задавал мне один самоубийца при отплытии… впрочем, это неважно. Что же, ответ будет короток, но вам ведь не нужно много. Вы хотите знать — да или нет?
Даня кивнул, трепеща.
— По первому вопросу, — изрек незнакомец, напряженно вглядываясь в его карие глаза своими серыми, — несомненное и безусловное да, но подумайте, нужно ли вам это? Не лучше ли так, как было?
Даня вздрогнул.
— По второму, — задумчиво продолжал оракул, — я не был бы столь категоричен. И все же да, да, при всех оговорках, слишком понятных вам самому.
Он важно кивнул и потер виски, отчего глаза его на миг стали китайчатыми.
— Что до третьего, то я удивляюсь, — произнес он, слегка разводя руками. — Отчего вы думаете, что это важно? Почему вам не спросить меня что-нибудь о России?
— Вы же сказали — о себе, — пролепетал Даня.
— Я? Ничего подобного. Это вы сами себе сказали. Но раз вам в самом деле важно, скажу одно: это произойдет вовсе не так, как вы думаете, и не ранее, чем будете готовы, но случится с той же неизбежностью, с какой мы приближаемся к месту нашего назначения. Что, довольно?
Даня не знал, смеяться ему или пугаться. Его три вопроса были: устроится ли он на работу у дяди, стоят ли чего-нибудь его стихи и окончится ли в Ленинграде наконец его затянувшееся девство. Астроном ответил точно, хотя ответы его были приложимы к любым трем вопросам, вплоть до тревоги о возможной войне с Англией. Но про Англию Даня не спрашивал.
— Хорошо, но можно еще? — попросил он еще один шанс, надеясь задать такой вопрос, на который не может быть расплывчатого ответа.
— Я сказал: не больше трех. Это страшная трата умственной энергии, и потом — зачем вам знать будущее? Все равно узнаете.
— Я хотел не о будущем…
— Нет, нет. Да вы и сами легко научитесь. Упражнение простое: вам достаточно представить себя на чаше весов, но с абсолютной достоверностью, с буквальным видением их, с ощущением даже холода от их бронзы. И тогда вы сами почувствуете, поднимаетесь или опускаетесь. Для остроты чувств, пожалуй, полезно вот что, — и астроном неуловимым движением вынул из кармана плаща три резных китайских шарика. — Купите где угодно и катайте вот этак, — шарики так и замелькали между его длинными пальцами. — С этими движениями и вопросов не будет. Вопрос — всегда от неуверенности, а если правильно вращать — уверенность всегда с вами.
Он бережно спрятал шарики в карман, словно в них и впрямь содержалась сила.
— А! — радостно воскликнул Даниил. — Такие я видел.
Он в самом деле нередко наблюдал, как Валериан катает резные шарики в толстых пальцах — в последнее время все приметней дрожавших. Валериан рассказывал, что такие шарики нашли в египетской пирамиде — это были игрушки фараона, почившего пять тысяч лет назад. Если выучиться жонглировать ими, учил Валериан, — можно притягивать исполнение желаний.
— Где же вы могли их видеть? — высокомерно спросил незнакомец.
— У Валериана Кириенко, — гордо ответил Даня. — Я часто у него бывал, с ним дружила моя мать.
— Валериан, — произнес попутчик с легким неудовольствием, относившимся то ли к Кириенко, то ли к собственной памяти, недостаточно расторопной. — Я знал Валериана, но так давно, что многое стерлось… Между нами были споры, глубокие споры…
