Маргарита Симоньян - В Москву!
Алина и Лиана ушли обратно на крышу — ждать, пока самая знаменитая в Сочи гадалка докрутит компот.
Через пару минут на крышу вышла Дина. Линялая майка еле прикрывала соски на треугольной, вытянутой, как у кормящей собаки, груди; лошадиное, несоразмерно большое лицо несло огромный нос и полуприкрытые глазки. Дина принесла чашки и разлила из джезвы кофе. Глядя на ее черные ногти, Алина брезгливо вздрогнула и закрыла глаза.
Скоро явилась и сама Эльвира. Она успела прихорошиться: спереди, поверх лифчика, нацепила кружевную оконную занавеску в пятнах ежевики, подоткнув ее углы под лямки, а губы намазала красной помадой.
— Как спокойно тут у вас. Не слышно ничего. Только цикады. У вас тут и медведи, наверное, есть? — тихим голосом начала разговор Алина.
— Не, медведей нет. Шакалы только, воют по ночам. Харашо-о-оо-о… — потянулась Эльвира. — Что-то я, красавица моя, зевать при тебе начала. Сглаз на тебе, значит. Шаманит кто-то. Будем разделывать. Щас посмотрю тебя и по чашке, и по книге. Эй, Танечка, принеси книгу!
— Ну, давай, бабушка, принесу! — радостно воскликнула девочка и побежала вниз.
— Эл, она пугливая такая, мнительная, ты это там того, если че… — неопределенно сказала Лиана, показывая на Алину.
— Разберусь, — буркнула Эльвира и, прищурившись, повернулась к Алине.
— А ты сама не гадаешь?
— Я?! Нет, нет, конечно.
— А у тебя получится. Ты попробуй, у тебя душа пророческая, сразу видно. Потом старше будешь, вот здесь в груди начнет давить, не сможешь не гадать. Как я, конечно, не будешь видеть, но смотреть чашки будешь, — Эльвира взяла из рук Алины чашку, повернув ее сначала к себе, а потом от себя, вылила остатки кофе прямо на крышу и поставила чашку сохнуть на стол. Через минуту она уставила в нее ресницы с набрякшими комочками туши.
— Динка паршивый кофе сварила, бестолковая. Теперь слушай меня. Есть у тебя одна, не могу сказать, что подруга, но так, знакомая. Полненькая такая, темненькая. Есть такая?
Алина задумалась и кивнула. Хоть одна полненькая и темненькая среди ее знакомых нашлась бы наверняка.
— Вот я и говорю, что есть такая, — продолжала Эльвира. — Ты смотри, душу ей не открывай. Не скажу что-то такое, ничего она тебе, конечно, не сделает, но душа у нее нечестивая. Гнилая у нее душа, поняла? И дорога еще у тебя будет.
Алина кивала и старалась запомнить, все, что скажет ей Эльвира.
Вернулась Танечка с толстой и старой книгой, из которой выпадали листки, обмотанные скотчем. Эльвира, по старой привычке советской кассирши, машинально послюнявила палец и открыла книгу на первой попавшейся странице.
— Ну что, когда у тебя день рожденья?
— Тринадцатого сентября.
— Тринадцатого, — скривилась Эльвира, — мать, тоже мне, не могла до четырнадцатого подождать? Та-а-а-ак. Характер у тебя пугливый и мнительный, правду я говорю?
— Точно! — восхищенно воскликнула Лиана. Алина молчала.
— Ну, вот видишь! Жить будешь долго. Написано, был у тебя какойто когда-то, хотели встречаться, но что-то не получилось, или помешал вам кто-то. Было такое?
Алина снова кивнула, не задумываясь.
— Вот, я и говорю, что было! Что тебе про будущее сказать? Болеть сильно не будешь, так, немножко будешь болеть, как все. Написано, бездны нет на твоем пути. Скоро на свадьбе гулять будешь.
— Когда скоро? На чьей?
— Ну, когда-когда — скоро, говорю же. Я же не могу тебе прямо дату назвать. Будешь гулять на чьей-нибудь свадьбе — вспомнишь мои слова. Еще спрашивай что-нибудь.
— Что с семьей будет?
Эльвира перевернула следующую страницу и долго ее изучала.
— Нормально все будет с семьей.
— А дети?
Эльвира снова перевернула страницу.
— Дети будут у тебя.
— Уже есть один.
— А, ну, видишь, значит, еще будут. Ладно, давай последний вопрос, у меня уже сейчас вскипит все на кухне.
— Вот, — Алина протянула Эльвире фотографию светловолосого улыбающегося мужчины. Эльвира сначала всмотрелась в нее, держа на вытянутой руке, и вдруг бросила на стол, откинулась на стуле так, что он заскрипел, и в голос расхохоталась. От смеха краешек занавески выскользнул из-под лямки лифчика, открыв грязную грудь в морщинах и ежевике.
— Ой, не могу, ой, девочки, насмешили, ой, не убивайте — умру от хохота.
— Ты чего, Эл? — спросила Лиана, осторожно улыбаясь.
— Ой, только не говори мне, что ты его жена, умоляю, — Эльвира тыкала жирным пальцем почти в лицо Алине. — Ой, девочки, убили вы меня. Мне этого парня уже пятый раз приносят и каждый раз говорят — муж. Ой, Лиана, не думала, что ты еще одну жену приведешь. Он что у вас, пять раз в месяц женится? Ой, убили меня, закопали, не могу. Короче, на него ничего делать не буду. Я на него уже и делала, и разделывала, и на развод, и на приворот, на что хочешь, я уже даже не помню, что у него там последнее сделано. Ой, не просите, не могу, не буду ничего делать, мне его уже жалко, бедный парень, — продолжала хохотать Эльвира.
Алина побледнела и встала. Молча взяла фотографию со стола, молча оставила на столе сто рублей и вышла за калитку. Эльвира утирала слезы, все еще подрагивая мощной грудью; тушь расползлась по всему лицу.
— Ох, убили вы меня. Убили — закопали, — стонала Эльвира.
Лиана выбежала за Алиной.
* * *
— Не боись, проходишь! — крикнула Лиана Алине, стоя с сигаретой у калитки. Алина буксовала в пыли, пытаясь развернуться.
У калитки улыбалась, играя с какой-то рогатиной, Танечка. Девочка радостно шептала: «Я делаю пистолет. Я буду убивать и бабушку, и папу, и маму!»
Наконец джип нацелился на спуск, и Лиана прыгнула на сиденье.
— Ну, ты слышала, Алинка, бездны нет на твоем пути! Это же здорово, если нет бездны! Значит, все будет хорошо. А мужик твой красивый какой стал! Прямо орел. Люблю блондинов. Только здесь их нету, — Лиана достала сигарету и шумно затянулась.
— Она ведьма натуральная, эта Эла. Все так четко говорит. Вот откуда она могла знать, что у тебя мнительный характер? А как тебе ее семейка? Танечка — это не родная ее внучка, а дочка этой невестки косорылой, от первого брака типа. Еще такие, ты видела, по два раза замуж выходят! Эла ее сама где-то надыбала — невестку — и домой притащила. Саня-то у нее недоразвитый, а ему уже под тридцать все-таки. У него половое созревание когда началось, он стал агрессивный.
Тут у Лианы зазвонил телефон — один из первых в городе мобильников, подаренный мужем, чтобы замолить грехи после двухнедельного загула с тремя старшеклассницами из Сыктывкара. Чтобы его купить, мужу пришлось продать трех из семи материных коров, благо мать его была слеповата и пропажи коров не заметила — они и так целыми днями слонялись по чужим дворам, объедая листья со слив, терялись, забредая случайно в невысокие местные горы, и пялились грустно прямо в глаза водителям, развалившись с телятами посреди федеральной трассы.
Лиана слушала телефон минуты две с очень серьезным лицом и потом резко закричала в трубку:
— Ты, знаешь, ты иди этим девочкам скажи, что, если они хотят уйти оттуда своими ногами и вперед смотреть обоими глазами, пусть уебывают прямо сейчас, пока я их сама не выперла. Пусть в другом кафе каком-нибудь ляжками трусят, а не там, где мой муж с друзьями нормально отдыхают. Скажи, если я их еще раз увижу, я их так потеряю в Веселом, что их трупы до следующего сезона не найдут. Выгони их на хуй, Кристинка, по-братски. Ты же хозяйка. Если спросят почему, скажи — я так сказала… Ну вот, — продолжала Лиана, положив трубку, — он недоразвитый, и она приперла ему невесту, даже свадьбу сделала. Дубасит их обоих веником, как детей. Еще муж у нее повесился, у Элы, и дочка старшая в городе живет, тоже непутевая — не то слово. Вообще у Элы не судьба, а жопа полная. Это все, говорят, от того, что она много очень делает. Она же не только хорошее делает. Она и на смерть делает, когда просят. Так что Бог ее так наказывает. Ой, остановись, давай бабку подвезем, — завизжала Лиана.
Джип медленно сползал по гравийке мимо недостроенных развалюх, огромных грязных свиней, запущенных детей и собак, огородов с яблонями и подсолнухами, с распертой на сухих ветках фасолью, с кукурузой и облезлыми пальмами, посаженными просто для красоты, поскольку ничего на этих пальмах никогда не созревало.
Из хибары, нашлепнутой на бетонные балки прямо над обрывом, вышла женщина, навьюченная пакетами с огромными розовыми помидорами. Увидев джип, она остановилась и теперь в упор смотрела на Алину, вытянув руку: дескать, подбросьте до трассы.
— Алин, ты чего, давай бабку, говорю, подвезем, жалко же! Ей ведь тоже вниз. Да тише, ты куда, ты чуть ногу ей не отдавила!
Алина молча смотрела вперед, вцепившись побелевшими пальцами в руль. Ничего из Лианиного рассказа она не слышала.
