Леонид Рудницкий - Бомж городской обыкновенный
– Так чего там? – спросил Витек.
– Там? – немного глумливо переспросил Профессор. – Там все в порядке, а вот у тебя – нет.
– И у меня все в порядке, – поспешно соврал Витек. Профессор пристально посмотрел на него. Глаза у него были холодными.
«Добреньким прикидывается, – мелькнула у Витька мысль, – а как посмотрит – волк волком».
– А порез на щеке у тебя откуда?
– Придурок тут один прибился, – отмахнулся Витек. – Фигня все.
– Так оно, Витя, теперь и пойдет, – назидательно сказал Профессор. – Чем дальше – тем больше таких придурков будут тебя находить. Отобьешься?
– Пока отбиваюсь, – без энтузиазма ответил Витек.
– Конструкция будет становиться все неустойчивее, – напомнил Профессор. – И если ничего не предпринимать, она в один прекрасный день сложится, как карточный домик.
– Ты это уже говорил, – заметил Витек. – Делать-то чего надо?
Профессор задумчиво посмотрел в конец улицы и ответил не сразу:
– Особо тут ничего и не поделаешь.
– Совсем?
– Ну, не знаю. Можно, правда, попробовать…
– Чего? – поспешно перебил его Витек.
– Понимаешь, Витя, – теперь уже по-отечески сказал Профессор, – ошибки прошлого просто так не исправить. Мало кому это удается. По правде сказать – не удается почти никому. Тут нужна особая методика, а она кропотлива и трудна.
– Что за методика?
Профессор не спешил с ответом. А когда заговорил, голос его вдруг стал звучать монотонно, как ручей в жаркий день и его хотелось слушать еще и еще. Хотелось плыть по волнам этого голоса, а потом уснуть в нем и пойти ко дну, но не утонуть, а пребывать в нем вечно. Свои же вопросы Витек теперь слышал резкими и чрезмерно громкими, и сам от них морщился – так неприятно они звучали.
– Я посмотрел звездные карты, – сказал Профессор, – еще кое-какие книги почитал и другие каналы информации задействовал – и получил результат.
– Какой? – с замирающим сердцем спросил Витек.
– Ты готов приложить для достижения цели много усилий?
– Да! – без колебаний ответил он.
– Ты станешь преодолевать многочисленные трудности, которые возникнут на твоем пути?
– Конечно!
– Тогда слушай. Тебе нужно десять раз обойти Садовое по внутренней стороне, причем, против часовой стрелки. Запомни – против, а не по.
– Зачем это?
– Не перебивай. На каждом доме ты будешь ставить мелом вот такой знак. – Профессор показал ему листок бумаги, на котором был нарисован знак, отдаленно похожий на значок бесконечности, но с дополнительными завитками.
– Я не запомню.
– Возьми листок. Пару раз нарисуешь – и он тебе больше не понадобится.
– А потом?
– Потом тебе представится возможность исправить главную ошибку своей жизни.
Витек подумал, что в жизни совершил немало ошибок и непонятно, какая из них главная.
– Какую именно?
– Тебе лучше знать.
– Это когда я…
– Не знаю, – перебил Профессор. – Только помни, что главной ошибкой может оказаться совсем не та, о которой ты думаешь.
– А как же я узнаю?
– В нужный момент ты поймешь.
– А при чем здесь Садовое?
– Это магическое место. Замкнутый круг вокруг центра власти – Кремля. Здесь закручиваются вихревые потоки силы.
Профессор говорил что-то еще, но Витьку вдруг очень захотелось спать. Глаза стали закрываться сами собой, а язык и губы налились свинцом, и произносить слова стало очень трудно.
– Когда начинать? – спросил он, превозмогая свинцовую тяжесть.
– Завтра, – донесся как бы издалека голос Профессора, хотя он стоял рядом.
– Откуда?
– С Крымского моста. И учти – обходить нужно только по ночам.
Витек кивнул и едва не упал от этого движения. Но Профессор вовремя его подхватил.
– Что с тобой? – участливо спросил он. – Тебе нехорошо?
– Спать хочу, – только и смог сказать Витек.
– Обопрись на меня, я тебя доведу.
Вдвоем они дотащились до решетки, и Витек сполз на нее почти бесчувственным. Профессор долго смотрел на него, а потом достал из чемодана свою тетрадь и опять стал в нее что-то записывать.
5
Во втором часу ночи Витек брел по Садовому. Людей на улицах почти не осталось. Только у метро, которое пока еще работало, становилось немного оживленнее, но стоило отойти пару сотен метров – и опять никого. Лишь автомобили проносились мимо на большой скорости, но и их было во много раз меньше, чем днем.
Улицы и переулки просматривались насквозь. Каждый припозднившийся прохожий был виден издалека. Витьку от этого было неуютно, он то и дело оглядывался по сторонам.
Дойдя до начала очередного дома, он искал на стене подходящее место, доставал из кармана мятый листок и, сверяясь с ним, царапал мелом на стене свою загогулину. Ему казалось, что он делает что-то запрещенное, сердце его от этого билось учащенно, и, когда загогулина была готова, он облегченно вздыхал и поспешно шел дальше.
Не на всех домах рисовать было просто. Очень мешали шероховатые стены, облицованные необработанным камнем. К охраняемым особнякам, стоящим за забором, подойти было невозможно, и тогда он рисовал свой знак на кирпичных столбиках, которые держали металлическую ограду.
Некоторые особняки, по большей части банковские, были сплошь увешаны камерами слежения. На одном таком нарисовать загогулину удалось без проблем, но уже из другого на Смоленской-Сенной выскочил охранник.
– Эй, ты что там делаешь? – заорал он.
– Как что? – схохмил Витек, у которого было настроение покуражиться. – Дык, мину ставлю на вашего главного. МОН-50 называется, слыхал про такую?
Охранник аж подпрыгнул на месте от такой наглости, но дальше не побежал. Он зачем-то рванул с пояса дубинку и одновременно стал что-то быстро бубнить в рацию, не спуская глаз с Витька.
– Ну, покеда, братан, – сказал Витек. – Ты не один у меня такой, надо и к другим успеть. Только не трогай здесь ничего, а то как бы не оторвало чего. Ладно?
И быстро ушел. Не следовало, конечно, так шутить с этим придурком, но уж больно он не любил охранников и особенно банковских.
Когда на его пути из какого-нибудь ресторана «Хрен и редька» вываливалась пьяная компания и начинала бурно ловить такси, Витек предпочитал переждать в тени, пока они уедут. Никогда нельзя было знать, не захотят ли они набить одинокому бомжу морду. Просто так, для развлечения.
Витек знал, что некоторые люди ненавидят бомжей и от них можно ожидать чего угодно. Он понимал, что на самом-то деле они ненавидят собственную жизнь и переносят злобу и раздражение на тех, кто живет не так. Да, бомжи грязные, да, спившиеся, но – свободные. У этих ничтожных тварей было то, чего не было у них самих, – свобода. Голодная, жалкая, уродливая, но – свобода. И это раздражало. Им не нравилось, что для того чтобы быть свободным, нужно стать бомжом, а чтобы оставаться нормальным, нужно от свободы отказаться. Но можно ли считать нормальным человека, который добровольно откажется от свободы? И кто тогда на самом деле нормальнее?
Витек шел и механически рисовал свою загогулину на стенах. Ему начало казаться, что он – ночной сторож и даже захотелось крикнуть, как в виденном когда-то фильме:
– Спите, жители Багдада! В городе все спокойно!
Но Москва – не Багдад и он – не сторож. Он бомж. Жители Москвы не нуждались в его услугах. Их покой охраняли кодовые замки, консьержи, металлические двери и милиция. А их дорогие автомобили охраняла сигнализация и всякие там хитроумные блокираторы. Бомж в качестве сторожа был им не нужен.
Когда Витек только начал бомжевать, ему часто становилось не по себе от мыслей о собственной ненужности, а потом он к ним привык. Ведь и нормальные граждане тоже не больно кому нужны. На работе они необходимы лишь до тех пор, пока могут выполнять свои обязанности, дома – пока содержат детей и жен. Но стоит им состариться или потерять работу, как они уже и не нужны. По сути, вся разница между ними и бомжами состоит лишь в том, что у них есть жилье, а у бомжей – нет.
Поглощенный этими мыслями, он не сразу заметил, как из переулка появилась крупная мужская фигура в зимнем камуфляже и крадучись пошла следом. Это был Восемнадцатый. Со времени их встречи прошло больше недели, и омоновец за это время сильно изменился. Волосы его были всклокочены, а лицо слегка закопчено. В глазах горел дикий огонь хищника, выслеживающего добычу. Одежда пропылилась и стала неопрятной.
Ступая неслышно и прячась в тени стен и деревьев, он все ближе и ближе подбирался к бомжу. Когда до Витька оставалось уже совсем немного, он отстегнул с пояса дубинку и занес ее для удара. Он целился в голову.
В этот момент бомж засмотрелся на освещенное окно на первом этаже с открытыми шторами. По комнате расхаживала молодая женщина, только что вернувшаяся домой.
Внимание Витька привлекла не столько дорогая мебель и хороший ремонт, сколько ее красота и природная грация. «Это и у меня могла бы быть такая», – с тоской подумал он то ли о комнате, то ли о женщине. И сразу понял, что мысль абсурдна, – нет, не могла бы.
