Анатолий Тосс - Американская история
В глазах чувака я, с трудом отползшая к ближайшему игральному автомату и подперевшая себя им, поскольку крайне нуждалась уже в стабильной опоре, прочитала смесь ужаса и радости неизведанного.
Не зная, на что решиться, и, по-видимому, решив, узнать чуть больше о своем предстоящем партнере, он вдруг осмелился на совсем интимный вопрос: «Простите, — сказал он, — я слышу в вашей речи акцент, но не могу его идентифицировать. Если не секрет, вы откуда родом?» — «Я? — нерешительно переспросил Лио и, подумав, вдруг с неожиданной решимостью ответил: — С Украины». — «С Украины...» — почти в беспамятстве повторил чувак, и сдавленный стон радостного возбуждения сорвался с его влажных уст.
Мне следует пояснить вам, почему тон Лио вдруг претерпел неожиданную метаморфозу. Дело в том, что для Лио все разом стало понятно — и почему чувак представился ему, и почему он предложил пройти к себе в кабинет, а главное, почему чувак осведомился о его, Лио, стране происхождения.
Прочитав маленькую табличку на нагрудном кармане Джона, говорящую о высокой Джоновой менеджерской позиции, Лио вдруг понял, что чувак, проявив свои недюжинные психологические способности и распознав в Лио именно то, что так долго никто распознать не мог, хочет предложить Лио помочь казиношной компании распространить свой казиношный бизнес на украинские города и веси.
И оказалось, что не против уже Лио пройти в комнату на втором этаже, так как знает он, по старой фарцовской закалке, что серьезные деловые предложения не решаются на глазах у публики под трескотню игральных автоматов.
Ну чего, пошли, — говорит Лио чуваку и, обернувшись ко мне и увидев меня сидящей на корточках с изможденным от счастья лицом, интересуется: — Марин, ты чего? С тобой все в порядке?
Джон, увидев меня в более чем странной позе и определив во мне особь конкурирующего пола, сразу оценить изменившуюся ситуацию не сумел и, отпустив руку Лио, начал водить руками то в мою сторону, то в его, а потом почти беззвучно прошептал: «И она тоже?» Лио же, интерпретировав его жестикуляцию как имитацию движения раздачи карт, сказал, благородно заступаясь за меня: «А чего? А чем она хуже?»
Вечный вопрос: откуда что берется? Ну спрашивается, откуда, из какого такого неведомого резерва взялись у меня
силы хоть со слезами, хоть и дрожащим голосом, но выдохнуть: «А чем я хуже? Моя эс стоит здесь столько же, сколько и твоя эс. И вообще, я тоже с Украины. Да, Лио?» — «Да, — по-партнерски подтвердил Лио, считая, что я изменила место своего бывшего проживания, чтобы поучаствовать в раздаче казиношных украинских прибылей.
«С Украины... —как загипнотизированный, повторил чувак, и видно было, что последняя капля рассудка отступила под напором его смешанных чувств. — Пойдемте все вместе, — выдавил он из себя и добавил, начиная тяжело дышать: — Ко мне на второй этаж».
«Пойдем, Марии, — деловито сказал Лио, но тут игральный аппарат, поддерживавший меня, куда-то мотнулся, и я упала на бок, подхватив руками живот, суча ногами так, что у меня слетела туфля, и так долго сдерживаемый яростный, сумасшедший хохот перекрыл доминирующее до этого цикадное щелканье игровых автоматов.
Тут сбежалась толпа, Джон в ней затерялся, вызвали медперсонал, мне давали что-то нюхать, а потом вывели на улицу, якобы дать отдышаться, а на самом деле, чтобы я своей разнузданностью не отвлекала клиентов от незаметного, постепенного процесса расставания с деньгами.
Лио на мою сумасшедшую выходку страшно обиделся, будучи уверенным, что я послужила преградой к его возвращению в Житомир и прочие районные центры в завидной роли графа Монте-Кристо, и, по-видимому, из-за этой нелепой обиды ничего из нашей зарождавшейся дружбы так и не получилось. Хотя мне обидно, что не знает он, от чего я его уберегла. Много, что ли, мне надо, достаточно было бы простой человеческой благодарности.
Я выдохнула, обвела взглядом комнату, давая понять, что закончила. Во время моего рассказа присутствующие, особенно женской принадлежности, хотя смущенно, но нередко похихикивали, а порой мне даже приходилось выдерживать паузу, чтобы басовитый хохоток не заглушил части повествования. В целом я оценила реакцию на рассказ как ободряющую и почувствовала себя реабилитированной за свою начальную несдерженную серьезность.
Надо сказать, что история эта была домашней заготовкой, рассказывала я ее попеременно разным людям раз шесть-семь, постоянно что-то изменяя, добавляя, подбирая новые слова и интонации. Такое обкатывание не прошло впустую, и в целом я выдала ее на одном дыхании, с несущественными запинаниями и заминками. Народ в комнате все еще посмеивался, и тот парень, что заговорил первым, подошел и сказал тоном ценителя:
— Тебе бы юмористом быть.
Стараясь сдержать вызванное длинным монологом возбуждение, я подняла глаза и скромно, даже смущенно, спросила:
— Так тебе понравилось?
— Конечно, — ответил он и хотел продолжить, но кто-то из глубины комнаты перебил его:
— Марина, а эта история действительно происходила? О, как я ждала этого вопроса!
— Конечно, нет, — я смущенно опустила глаза. — Я придумала ее, — и, как бы сомневаясь, продолжать ли, все же добавила: — Только что.
Эта невинная ложь тоже была частью истории.
— Так, значит, ты импровизировала? — последовал удивленный вопрос.
— А разве вы не заметили? — засмеялась я от удовольствия.
Теперь номер был выполнен до конца, и я могла расслабиться.
Тот парень, что заговорил первый, подсел на диван рядом со мной и представился:
— Меня зовут Стив, а тебя, как я понял, Марина.
Голос его утратил нагловато-пижонский тон уверенного охотника.
Весь оставшийся вечер мы просидели, болтая, — я, Катька, Стив и его приятель. Порой я пробегала взглядом по комнате, и каждый раз невольно, на долю секунды, останавливалась на Марке. Он все так лее стоял, прислонившись к стенке, с неизменной бутылкой пива, и только взгляд его не блуждал, как прежде, а был устремлен в одну точку, и задумчивые глаза, я вдруг заметила, став темно-серыми, придали особую выразительность его лицу.
Только лишь однажды я поймала его взгляд, но тут же мои глаза метнулись в сторону, не желая ни поощрять его, ни соперничать с ним. Я не заметила, когда он подошел, только вдруг услышала свое имя, произнесенное почти по-русски, без английского коверкания родных мне звуков, с твердым «р» и правильным ударением.
Я подняла глаза. Марк смотрел на меня почти в упор, и я вблизи смогла различить две симметричные морщины, бегущие от носа к уголкам губ. Глаза его, ставшие вдруг светло-серыми с уже проблескивающей голубизной, казалось, старались загипнотизировать меня, и я почти зло подумала: «Ну давай, посмотрим, кто кого. Может быть, я тебя скорее заворожу, у меня-то глаза черные».
— Извините, ребята, — сказал он и добавил просто: — Можно я вам как-нибудь позвоню, Марина?
«Ну вот, Катька оказалась права, — раздраженно подумала я. — Вот так он девочек и снимает», — и с почти искренним безразличием пожала плечами.
— Пожалуйста, я на двести шестьдесят девятой странице телефонного справочника, четвертая сверху, — и, вдруг засомневавшись, действительно ли хочу, чтобы он мне позвонил, добавила: — Только я все время занята.
Он все так же пристально смотрел на меня, глаза его стали почти голубыми, и я вдруг представила, что могу управлять их цветом, и тут же пожалела о своей последней скоропалительной фразе.
Марк понимающе улыбнулся, лицо его потеплело, а голос прозвучал мягко, но в то же время не оставляя ни тени сомнения:
— Обещаю, я позвоню, когда вы будете свободны. Еще раз извините, ребята, — повторил он и отошел.
Я видела, как он прощался в коридоре с кем-то из знакомых и потом исчез, ни разу больше не посмотрев в мою сторону. Стив со своим приятелем, понятно, напряглись от неожиданного вторжения третьей стороны, но виду не подали. На прощание мы договорились как-нибудь встретиться вчетвером и сходить куда-нибудь, но я уже заранее знала, что если они и пойдут, то без меня.
Марк позвонил мне через четыре дня и, действительно, застал меня лениво читающей книжку, полулежа на потускневшем диване в моей маленькой и щербатой однокомнатной квартирке, которая, несмотря на все старания вдохнуть в нее уют и теплоту, все равно невытравимо пахла казенным безразличием временного жилья.
Не то чтобы все эти дни я ждала, когда он позвонит, нет, я давно уже приучила себя не думать об обещанных звонках и не расстраиваться, не дождавшись их. Скорее, я, иногда вспоминая о нем со спортивным азартом лошадника, поставившего на неизвестную и потому сомнительную лошадь, и гадающего: дойдет— не дойдет, думала: позвонит — не позвонит. И все же, когда я услышала его голос и, конечно, сразу узнала его, я обрадовалась и даже почувствовала легкий приступ волнения, исходящий сразу из двух источников: одна волна поднималась из области сердца, тогда как вторая спускалась из затылочной области и сходилась с первой где-то в районе голосовых связок.
