Дэвид Митчелл - Сон №9
– Видишь? – говорю я ей, похлопывая по папке.– Вот он. Его имя, его лицо, его дом, какой он человек, кем он работает. Я это сделал. Ради нас обоих.
Такси сворачивает, уступая дорогу машине «скорой помощи» с синей мигалкой. Я ногтем разрываю упаковку и извлекаю картонную папку ЭЙДЗИ МИЯКЭ. ЛИЧНОСТЬ ОТЦА. Глубоко вдыхаю – вот оно, то, что казалось таким далеким.
Первая страница.
Воздухочувствительные чернила растворяются у меня на глазах.
***Лао-Цзы рычит на свой «видбой»:
– Проклятые биоборги. И так каждый раз, разрази вас гром.
Я допиваю кофейную гущу, надеваю бейсболку и мысленно разминаюсь.
– Эй, Капитан,– хрипло каркает Лао-Цзы,– сигаретки, часом, не найдется?
Показываю пустую пачку «Майлд севен». Он смотрит страдальчески. Мне все равно нужно купить еще. Впереди тяжелая встреча.
– Здесь есть автомат?
– Вон там.– Он кивает головой.– У кадок с растениями. Я курю «Карлтон».
Приходится разменять еще одну купюру в тысячу иен. Деньги в Токио просто испаряются. Может, заодно заказать еще кофе, чтобы повысить уровень адреналина перед встречей с реальной Акико Като? Вместо фантастического «Вальтера ПК». Призываю на помощь свои телепатические способности:
– Официантка! Вы, с самой прекрасной шеей во всем мироздании! Прекратите доставать стаканы из посудомоечной машины, подойдите к стойке!
Телепатия подводит. К стойке подходит Вдова. С близкого расстояния я замечаю, что ноздри у нее, как розетка для фена,– маленькие, узкие щелочки. Она некрасиво кивает, когда я благодарю ее за кофе, будто это она покупатель, а не я. Медленно возвращаюсь на свое место у окна, стараясь не пролить кофе, открываю пачку «Карлтона» и безуспешно пытаюсь высечь пламя из своей зажигалки. Лао-Цзы сует мне коробок рекламных спичек из бара под названием «У Митти». Я зажигаю сигарету себе, потом ему – он поглощен новой игрой. Он берет ее – его пальцы грубы, как кожа крокодила,– затягивается и издает благодарный вздох, понятный только курильщикам.
– Преогромное спасибо, Капитан. Моя невестка пристает, чтобы я бросил, а я говорю: все равно умираю, так зачем мешать природе?
Бурчу в ответ что-то сочувственное. Эти папоротники слишком красивы, чтобы быть настоящими. Слишком густые и пушистые. Ведь в Токио процветают лишь голуби, вороны, крысы, тараканы и адвокаты. Я кладу в чашку сахар, опускаю ложечку и меееееедленно выдавливаю сливки. Пангея вращается, покачиваясь на поверхности в своем первозданном виде, а потом разделяется на материки поменьше. Играть с кофе – единственное удовольствие, которое в Токио мне по карману. Оплатив свою капсулу за три месяца вперед, я истратил все деньги, что скопил, работая на дядюшку Апельсина и дядюшку Патинко, и оказался перед проблемой «курица или яйцо»: если я не буду работать, то не смогу остаться в Токио и найти своего отца, но если я буду работать, когда я буду его искать? Работа. Слово, что ложка дегтя в бочке меда. У меня два таланта, из которых можно извлечь выгоду,– собирать апельсины и играть на гитаре. Сейчас я, должно быть, нахожусь километрах в пятистах от ближайшего апельсинового дерева, и я никогда в своей жизни не играл на гитаре для кого-нибудь, кроме самого себя. Теперь я понимаю, что движет трутнями. Вот: работай или пойдешь ко дну. Токио превращает тебя в банковский счет с привязанным к нему телом. Величина этого счета диктует телу, где оно может жить, на какой машине ездить, как одеваться, перед кем пресмыкаться, с кем встречаться и на ком жениться, мыться в канаве или в джакузи. Если мой домовладелец, достопочтенный Бунтаро Огисо, повысит цену, я окажусь в безвыходном положении. Он не похож на мошенника, но мошенники всегда стараются походить на честных людей. Когда я встречусь с отцом, самое большее – через пару недель, я хочу показать, что стою на собственных ногах и не нуждаюсь в подачках. Вдова испускает театральный стон:
– Вы хотите сказать, это последняя упаковка кофейных фильтров?
Официантка с прекрасной шеей кивает.
– Самая последняя? – включается Ослица.
– Самая-самая последняя,– подтверждает моя официантка.
Вдова возводит очи к небу.
– Как такое могло случиться?
– Ослица юлит:
– Я отослала заказ во вторник.
Официантка с прекрасной шеей пожимает плечами:
– Доставка занимает три дня.
– Надеюсь,– предостерегающе заявляет Вдова,– вы не вините в этом кризисе Эрико-сан?
– Надеюсь, вы не вините меня за напоминание, что к пяти часам мы останемся без фильтров. Я подумала, что об этом нужно сказать.
Пат.
– Может, пойти купить немного за наличные?
– Вдова злобно на нее смотрит.
– Я начальник смены. Решения принимаю я.
– Я не могу пойти,– хнычет Ослица.– Я утром сделала перманент, а в любую минуту может начаться ливень.
Вдова обращается к официантке с прекрасной шеей:
– Пойдите и купите упаковку фильтров.– Она открывает кассу и достает купюру в пять тысяч иен.– Сохраните чек и принесите сдачу. Чек – самое главное, иначе нарушится бухгалтерия.
Официантка с прекрасной шеей снимает резиновые перчатки и фартук, берет зонтик и выходит, не сказав ни слова.
Вдова щурится:
– У этой девицы неважно с отношением к работе.
– Подумать только, резиновые перчатки! – фыркает Ослица.– Как будто она рекламирует крем для рук.
– Студенты сейчас слишком избалованы. Интересно, что она изучает?
– Снобологию.
– Она считает, что для нее закон не писан.
Я смотрю, как она ждет у светофора, чтобы перейти Омэкайдо-авеню. Погода в Токио не подчиняется общепланетарным законам. Все еще жарко, как в духовке, но над городом нависла черная крыша облаков, готовая в любой момент прогнуться под тяжестью дождя. Это чувствуют прохожие, стоящие на островке посреди Кита-стрит. Это чувствуют две молодые женщины, покупающие сандвичи в киоске рядом с «Нерон пицца эмпориум». Это чувствует армия стариков. Болиголов, соловьи, ми-минор – грррррррром! Брюхом по воде – грррррррром, звучащий, как ненатянутая басовая струна. Андзю любила гром, наш день рожденья, верхушки деревьев, море и меня. Когда гремел гром, она улыбалась улыбкой гоблина. Звук капель дождя раздается – шшш-ш-ш-ш-ш-ш – прежде, чем их можно увидеть – шшш-ш-ш-ш-ш-ш – так шуршат листья-привидения,– они покрывают пятнами тротуар, щелкают по крышам автомобилей, барабанят по брезенту. Моя официантка открывает большой сине-красно-желтый зонт. Загорается зеленый свет, и пешеходы бросаются к укрытию, прячась под малоэффективными приспособлениями вроде пиджаков и газет.
– Она промокнет насквозь,– говорит Ослица почти радостно.
Яростный ливень стирает с лица земли дальнюю часть Омэкайдо-авеню.
– Насквозь или не насквозь, нам нужны кофейные фильтры,– отвечает Вдова.
Моя официантка исчезает из виду. Надеюсь, она найдет, где спрятаться. Кафе «Юпитер» наполняется праздношатающимися, которые соревнуются друг с другом в любезности. Вспыхивает молния, и – контрапунктом – свет в кафе «Юпитер» гаснет. Беженцы, все как один, вопят: «Ууу-у-у-у-у-у-у-у-у-у!» Беру еще одну спичку и закуриваю еще одну сигарету. Не могу же я пойти на очную ставку с Акико Като, пока не кончилась буря. Если с меня будет капать вода, в офисе у нее я буду выглядеть примерно так же внушительно, как мокрый суслик. Лао-Цзы засмеялся было, но тут же зашелся кашлем и судорожно ловит ртом воздух.
– Поглядите-ка! Да такого ливня не было года с семьдесят первого. Видно, конец света пришел. По телевизору говорили, он вот-вот наступит.
***Час спустя перекресток улицы Кита и авеню Омэкайдо представляет собой слияние бурлящих, необузданных рек. Дождь просто неправдоподобный. Даже у нас на Якусиме не бывает таких сильных дождей. Праздничное настроение иссякло, и посетители стали похожи на заключенных в ожидании приговора. Пол кафе «Юпитер» фактически весь под водой – сидим на табуретках, столах и стойках. Снаружи машины останавливаются и исчезают – их заливает пенный поток. Семья из шести человек жмется друг к ДРУГУ на крыше такси. Какой-то младенец начал орать и никак не хочет заткнуться. Подчиняясь невидимой силе, посетители сгрудились в кучу, и вот уже слышны разговоры о том, чтобы перебраться на этаж повыше; вылезти на крышу; о вертолетах военно-морских сил; Эль-Ниньо[11]; о том, нельзя ли забраться на деревья; о вторжении северокорейской армии. Закуриваю еще одну сигарету и не говорю ни слова: если у корабля много штурманов, он непременно налетит на скалу. Семья на крыше такси теперь насчитывает всего троих. В водовороте кружатся разные предметы, отнюдь не созданные для сплава. Кто-то пытается включить радио, но не может поймать ничего, кроме лавины помех. Поток подбирается к окну – и уже прошел больше половины пути. Под водой почтовые ящики, мотоциклы, светофоры. К окну вальяжно подплывает крокодил и тычется мордой в стекло. Никто не кричит. Мне хочется, чтобы кто-нибудь закричал. Что-то дергается у него в пасти – это рука. Его взгляд останавливается на мне. Мне знаком этот взгляд. Он вспыхивает, и животное исчезает, дернув хвостом.
