Сергей Алексеев - Тайна третьего кургана
– Старик Овалов ошибся, – наконец сказал Сергей, – курганов тут не два, а три. Я их сразу и нашел… Впрочем, что искать. Они все вдоль этой тропы…
– Не может быть, – засомневался я. – Овалов – и ошибся?
Сергей молча дернул плечами: дескать, что здесь особенного. Не узрел одного, мимо прошел или вовсе не дошел…
– Погоди, а ты нашел тот, что вскрывал Овалов? – ухватился я за возможность проверить. – Там должны быть ямы…
– Никаких ям, – отрезал Бычихин, и мне показалось, что он чем-то сильно озабочен. – Выходит так: либо Овалов просчитался, либо… мы просто попали на совершенно другой могильник. Скорее всего, конечно, первое.
– Где же тогда следы от раскопок?
– Не знаю! Не знаю, – раздраженно ответил Сергей. – Я все курганы излазил. Чисто… Может быть, ямы затянуло песком, задерновалось все… Времени-то сколько прошло? Полвека!.. Короче, завтра разберемся, А сейчас я падаю спать. Надеюсь, сегодня гостей от наших соседей не предвидится…
Бычихин скрылся в палатке, а я взял дневник Овалова я открыл на том месте, где он писал о раскопках. Мелкий, убористый почерк профессора читался трудно. Но я уже успел привыкнуть к нему. Вообще Овалов был педант. Это надо же, почти ежедневно исписывать по полстраницы, фиксируя самую разную и зачастую наверняка ненужную информацию. В толстой тетради можно было найти все: от сведений по экономическому положению местных жителей и их происхождению до описаний растений, животных, геологии района и погоды.
«…Я попросил Фрола Трегубова пойти со мной на раскопки. Фрол очень живо интересуется историей, но своеобразно, – читал я, – часто в наших долгих вечерних беседах, распалившись, он стучит себя кулаком в грудь и говорит: «Мы делаем историю!» Лицо его при этом просветляется…
Поверхность кургана оказалась глубоко задернованной. Мы вырубили дерн с южной стороны погребения и начали осторожно вынимать грунт. Он состоял из крупного желтого песка и мелкой гальки, хотя повсюду на гриве встречается только мелкозернистый, пылеватый песок с подзолом. Фрол очень удивился, когда мы на глубине в тридцать вершков обнаружили каменную плиту из глинистого сланца, грубо обработанную металлическим инструментом. Плита прочно зажата, и мне пришлось кликнуть на помощь Фрола. Бывший матрос и чекист оказался сентиментальным человеком. Мне пришлось уговаривать его. Наконец мы сняли плиту, под которой обнаружили засыпанный песком каменный ящик. Около часа мы осторожно выгребали песок, пока не очистили два человеческих скелета. Взрослый скелет принадлежал мужчине средних лет, судя по крепким, хорошо сохранившимся зубам. Кость предплечья оказалась переломленной, а в затылочной части черепа имеется большой вдавленный пролом, будто от удара тяжелым кистенем или булавой. Рядом с останками мужчины находится второй скелет, принадлежащий, судя по тазовой кости, девочке лет 8-12, без каких-либо видимых повреждений. Обстоятельство, что они находятся в одном захоронении, немало поразило моего помощника. Он принялся строить догадки и увлек ими меня. Я мог предположить, что в этом каменном ящике похоронены погибшие в бою отец и дочь, что всего скорее и было. Но Фрол меня поразил. «Может, девчушка-то с горя померла? – сказал он. – Тятьку убили, а она плакала-плакала, да и…» Я понимаю, что русскому мужику присуща сентиментальность. Однако Фрол сказал совсем другое! Одной своей фразой он сказал, что люди железного века не были дикарями, а чувствовали глубоко, может быть, сильнее, чем мы, – культурная и развитая цивилизация. Ах, как это важно понять в наше жестокое время!..
Список железных предметов, найденных в захоронении:
1. Меч, видимо имевший когда-то деревянную рукоять и ножны, сильно изъеденные ржавчиной, но хорошо заметны обушок и лезвие, прямое, длина – 37 сантиметров…
2. Наконечник копья с раструбом и конусным лезвием…» Список был длинным, и я пробежал его глазами, остановившись на концовке описания раскопки. В это время за моей спиной встал Бычихин.
– Не ищи, нет там ничего, – сказал он, хлопая комаров на голом животе. – Я уже все проверил.
– Знаешь что? – неожиданно осенило меня. – Они могли зарыть могилу после раскопки. Этот самый Фрол Трегубов мог!
– Где Алена? – спросил Сергей, глянув на часы. – Время одиннадцать.
Я моментально забыл об оваловском дневнике. Внизу, далеко за озером, краснели в закате редкие крыши Еранского. Алена была где-то там…
И где-то там я слышал пение. Слов было не разобрать, путало эхо, такое же протяжное и высокое. А пели хорошо. Но пение доносилось не из деревни, а с излучины реки.
– Там Алена! – засмеялся я.
Сергей прислушался, но так ничего и не сказал. Мотив песни был грустный, но эхо каким-то странным образом очищало его от грусти. Казалось, будто поют одновременно два хора и совершенно разные песни.
– Какая интересная акустика! – сказал я, и пение исчезло. Вернее, замерла мелодия грустной песни, и эхо, повторив оборванную концовку в вершинах сосен на нашей гриве, медленно пошло на нет.
– Гляди, Павел, я за Алену отвечаю перед ее матерью, – серьезно сказал Бычихин. – И на будущее: одну больше не отпускай. Поручи вон тому гренадеру, – он кивнул на Шкуматова, – пусть сопровождает.
– Шкуматов! – окликнул я. – Иди встречать Алену.
– Есть! – с готовностью сказал он и рысью, не мешкая, устремился по тропе вниз.
В последнюю секунду я заметил, что вместо значков и знаков на его гимнастерке остались лишь темные, невыцветшие пятна.
Алена и Шкуматов пришли за полночь.
– Они не поют… – проронила Алена и бессильно опустилась на землю. – Как у меня ноги устали…
– Кто не поет? Тебе что, не понравилось? – удивился я.
– Они… – Алена кивнула в сторону Еранского, – отказываются…
– Но я только недавно слышал!
– Это они пели, когда с луга возвращались, – пояснила она, – а в деревню зашли – в рот воды набрали, разговаривать не хотят…
– Ты сама подумай! – оборвал ее Шкуматов. – Я же тебе говорил: помахай-ка литовкой день на такой жаре – не до песен будет. Вот ты в колхозе не работала и не знаешь. А я с детства испытал! Язык на плечо, и едва ногами перебираешь… Не поют…
– Да не поэтому, – досадливо отмахнулась Алена. – Помолчи, если не понял. За дорогу надоел… Сначала они хорошо меня встретили, Павел Александрович. Я к ним навстречу вышла, на речку… Они пели… А когда я сказала, что мы археологи и приехали раскапывать курганы, они будто взбесились… И Фрося еще добавила: я, говорит, их на курганы свела. Так ее чуть не избили. Одна женщина даже за волосы ее схватила… Кошмар какой-то…
– Чего кошмар-то? – пробурчал Иван. – В деревне это обыкновенно.
– Давайте по порядку, ничего не пойму! – оборвал я.
– Ну что тут непонятно? – резко спросила она. – Они говорят: не позволим курганы разрывать, убирайтесь откуда пришли! Нехристи, богохульники и прочее… Я боюсь, они что-нибудь с Фросей сделают.
В деревне яростно лаяли собаки, и эхо билось над нашими головами, путаясь в вершинах бора…
С утра отправились на обследование могильника.
За завтраком мы обсуждали вчерашние события в деревне. Сергей озабоченно хмурился.
– Ничего особенного, – пожал плечами Стас. – Простые язычники. Идолопоклонство. Реликтовая община. В такой глуши – неудивительно.
– Язычники? – подхватил Бычихин. – Черт их знает, может, и язычники…
– Бросьте вы, – возразил Шкуматов. – Видел я их… Обыкновенные люди.
– У Овалова о язычниках ни слова, – пошутил я. – Он бы обязательно упомянул…
– Допустим, Овалов хоть и профессор, но не бог, – рассудил Бычихин, – а у язычников на лбу не написано.
– Короче, надо решать, что делать, – сказал я.
– А все давно решено, – спокойно ответил Сергей, – и даже не нами с тобой.
– Я боюсь… – несмело произнесла Алена. – Вы бы видели вчера их лица…
– Не бойся, если чего – так встретим, – заверил Шкуматов, – мужиков у них нету…
– Как нету? – не понял я.
– Ни одного не видел, – сказал Иван, – на шум бы обязательно пришли.
– Амазонки-язычницы? Оригинально! – засмеялся Стас. – Для сочинения «Как я провел каникулы» уже слишком. Не поверят.
Обследование мы начали с дальнего кургана. Я сразу же убедился в точности Овалова: схема расположения могильника совладала, но один курган оказался «лишним», тот самый, что стоял неподалеку от нашего лагеря. Все археологи давно привыкли к обратному: курганов всегда не хватало. То мелиораторы снесут и распашут холм, то на месте кургана построят что-нибудь или он попросту обвалится в воду вместе с берегом. Но чтобы оказались лишние – такого ни я, ни тем более Бычихин не помнили. Все-таки Овалов ошибся, и ошибся приятно для нас. Чем больше могильник, тем обширнее информация. Сам профессор раскопок проводил очень мало, но, путешествуя по Сибири и Дальнему Востоку, открыл много археологически любопытных районов. Это были редчайшие памятники древних культур самых разных эпох: стоянки первобытных людей, могильники, жертвенники, городища. Он составлял подробные описания, фотографировал, зарисовывал, будто специально берег Для нашего времени. Впрочем, в двадцатые годы, при жизни Овалова, было не до археологии. Профессор геологии, бывший преподаватель университета, по заданию Совнаркома искал в то время свинцовое месторождение и археологией занимался попутно. Тогда нужны были не ископаемые черепки, а пули.
