Мигел Соуза Тавареш - Экватор
Теперь наступил черед Луиша-Бернарду взглянуть ей прямо в глаза. Его взгляд смутил ее. Он казался наполненным внезапно нахлынувшим унынием, беззащитным одиночеством, которое и привлекало, и отталкивало. Произнесенные им далее слова были отмечены все той же искренностью, которая чуть ранее так легко обезоружила ее.
— Послушайте, Матилда, приличия и всякое подобное, вне сомнения, выполняют отведенную им роль в общественной жизни. Я не собираюсь менять мир и правила, которые, вполне очевидно, обеспечивают если не счастье людей, то, по крайней мере, их спокойствие. Я часто хотел, чтобы эти правила не были бы столь многочисленными или столь основательными, отчего жизнь наша иногда путается с ее видимостью. Однако, думаю, мы всегда вольны выбирать и принимать те или иные ограничения. Я, по крайней мере, уверен: у меня такой выбор есть. И именно поэтому я считаю себя свободным человеком. Однако же я живу среди других и принимаю их правила, даже если иногда они и не являются моими. Вот что я вам скажу, Матилда: вы — кузина Жуана, и он вас очень любит. Жуан был и всегда будет моим лучшим другом. Естественно, мы говорили с ним о вас, и, кстати, он всегда говорит о вас с особым вдохновением и нежностью. Не буду от вас скрывать, что именно поэтому мне всегда было любопытно познакомиться с вами. И сейчас, когда я вас узнал, я лишь могу засвидетельствовать: вы намного красивее, чем он описывал, а, кроме этого, вы мне кажетесь красивой как внешне, так и внутренне. Высказав вам эти похвалы, я не хотел смутить вас, и поэтому я отведу вас к Жуану. Мне было очень приятно с вами познакомиться. Тем более, что за окном — по-настоящему прекрасный вечер.
Он элегантно раскланялся и сделал шаг вперед, чтобы подождать, пока она будет готова последовать за ним, но вместо этого услышал ее горячий, чуть сдавленный, но, при этом, неожиданно твердый голос:
— Подождите же! От чего вы бежите? От чего, в конце концов, вы — человек, называющий себя свободным? Хотите защитить меня от возможной опасности?
— Наверное, да. А что, разве в этом есть что-то плохое? — Он хотел оставаться столь же твердым, однако теперь уже сам чувствовал, что для полной уверенности ему чего-то не хватает.
— Нет. Просто кавалеры так обычно не поступают. Я вам очень благодарна, но я не люблю, когда меня пытаются защищать от того, чего не существует. Простите, но в таком случае, и в контексте всего нашего разговора, ваша обеспокоенность для меня почти что оскорбительна.
«Боже мой, и чем же все это может закончиться?» — подумал про себя Луиш-Бернарду. Остановившись на месте как вкопанный, он уже не понимал, что ему следует говорить или делать. Остаться? Уйти? — «Вздор какой-то! Я сейчас похож на ребенка, которого чем-то напугали взрослые. Боже, почему бы Жуану не появиться прямо сейчас и не вытащить меня из этой неразберихи?!»
— Луиш-Бернарду, скажите мне одну вещь. — Нарушив тишину, Матилда решила возобновить игру, и он ответил почти со страхом:
— Да?
— Можно задать вам личный вопрос?
— Конечно…
— Почему вы никогда не были женаты?
«Черт возьми, час от часу не легче!» — подумал он.
— Потому что не случилось. Насколько я знаю, пока еще нет законов, обязывающих людей жениться.
— Конечно же, нет. Но все-таки это странно. Пожалуй, теперь настал мой черед раскрыть небольшую тайну, хотя, возможно, она таковой для вас и не является. Некоторые подруги мне про вас рассказывали. Это случалось время от времени, но почему-то всегда звучало как-то чересчур таинственно. Так в чем же тайна вашего безбрачия?
— Да нет тут никакой тайны. Я никогда не был влюблен, потому и не женился. Вот и все.
— Странно… — настаивала она, так, будто это действительно ее озадачило.
— Что же странно — то, что я никогда не влюблялся или что так и не женился без любви?
Луиш-Бернарду перехватил инициативу и произнес последние слова с некоторым вызовом. Она заметила это и слегка покраснела, рассердившись на себя и на него. Он что, бросает ей вызов?
— Нет, странно то, что вы ни разу не влюбились… в женщину, в которую могли бы влюбиться, на ком могли бы жениться.
Эти слова произносились ею столь быстро, а перехваченный им взгляд казался таким неуверенным, что Луиш-Бернарду тут же пожалел о том, что только что наговорил. Однако все уже было сказано, и между ними установилась тишина, будто, по какому-то молчаливому согласию, они решили дать друг другу небольшую передышку.
Из этой вязкой тишины их в конце концов вырвал Жуан, возникший между ними. Луиш-Бернарду тут же воспользовался этим, чтобы прийти в себя, и быстро распрощался, произнеся обычные в подобной ситуации слова. Откланявшись, он вышел из зала, к луне, которая к тому времени уже рассеяла своим светом сгустившийся было туман. Океан близ Эрисейры казался успокоившимся, как и он сам, благодаря взятой паузе. Вдалеке была слышна музыка с какого-то деревенского праздника, из открытого прямо над улицей окна доносились голоса и громкий смех компании его знакомых, которые, судя по всему, были беспечны, веселы и счастливы. Неожиданно для себя, Луиш-Бернарду ощутил, что страстно желает именно такого, не подвергаемого сомнению счастья. Ему захотелось пойти туда, откуда звучит музыка, на эту вечеринку с танцами, выбрать себе местную девушку и танцевать в ее объятиях, ощущать легкие прикосновения ее упругого тела, чуть разгоряченное дыхание, дешевый одеколон, которым пахнут ее волосы и вдруг, неожиданно, заговорщицки прошептать ей на ухо: «Пойдешь за меня?» Луиш-Бернарду даже улыбнулся от такой своей мысли, подумав, что, возможно, на следующий день снова вернется к ней. Он зажег в темноте сигарету и отправился в сторону своего отеля, слыша на всем пути только звуки собственных шагов.
Его следующие две недели в Эрисейре включали в себя утро на пляже и обеды в рыбацких ресторанчиках на берегу океана, где в непритязательной обстановке подавали самую лучшую в мире рыбу; вечера он проводил в гостиной отеля или на открытых верандах центральной площади городка — за чтением газет, отправкой почты или за разговорами с Жуаном и еще парой-тройкой приятелей. Вечерами, если не было приглашений, он ужинал в отеле, всегда ровно в половине девятого, в компании Жуана, иногда в одиночестве либо с тем из отдыхающих, кто, не имея других планов, случайно составлял ему компанию. В ресторанном зале за ужином можно было увидеть все, что характеризовало чрезвычайно беззаботную жизнь общества, обитающего в летнем отеле. Молодые пары, чьи дети, если они у них были, передоверялись няням, с которыми те ужинали в буфетной, семьи в полном составе — бабушки, сыновья, дочери, зятья и невестки, внуки-подростки, — занимавшие свои места в центре главного зала, одинокие молодые люди, кто-то из них, будучи здесь проездом, кто-то — как и он, в отпуске, а также разместившаяся в этом отеле обслуга королевы Доны Амелии, которая сама тоже отдыхала в Эрисейре.
Луиш-Бернарду был поражен изобретательностью шеф-повара, который каждый день, ни разу не повторившись, предлагал на выбор список из трех видов супов, трех закусок, а также из трех блюд рыбных, трех мясных и трех десертов. По окончании ужина мужчины выходили в бар или в курительную, где Луиш-Бернарду также выкуривал сигару и наливал себе французского коньяку в тяжелый бокал, держа его между пальцами. Так он сидел, наблюдая за другими, или же присоединялся к играющим в кости или в домино, которое, кстати, навевало на него смертельную скуку.
В какой-то момент вечера холостые кавалеры уходили по своим делам, и тогда в зале оставались только женатые мужчины. Дальше предполагалось только одно развлечение — казино, где программа, как правило, ограничивалась одним и тем же: сигары, коньяк, рулетка и разговоры. Дважды в год эта рутина нарушалась летними балами, в начале и в конце августа. Был, правда, еще вариант полуофициальный, о котором никто открыто не говорил, обсуждая его только вполголоса — посещение салонов мадам Жулии и мадам Имакулада[6]. Молодые люди говорили между собой, что у Жулии больше новеньких, а Имакулада предлагает девиц более надежных. Посещение салона начиналось с полуночи и длилось всю ночь, до самого рассвета. Туда захаживали и женатые, и холостяки, причем и те, и другие — люди вполне уважаемые. Даже отцы отводили туда своих безбородых отпрысков, дабы выполнить благородную миссию их инициации, приобщения к мужскому делу.
Ночные рыцарские похождения представителей летнего общества Эрисейры неизбежно становились темой приглушенных утренних разговоров между дамами под пляжными навесами:
— Говорят, что только вчера у мадам Имакулада были два графа и один маркиз! Боже милостивый, и чем это все закончится? — вопрошала слащавым голоском, с высоты своей не потревоженной вдовьей судьбы Мими Виланова, единодушно характеризуемая на местных пляжах как само воплощение добродетели.
