Эмма Донохью - Чудо
Она позавтракала в одиночестве в комнатушке позади лавки. Свежие яйца с ярко-желтыми желтками. Прислуга – Мэри? Мэг? – была в том же заляпанном переднике, что и накануне. Вернувшись за посудой, она сообщила Либ, что ее ожидает мистер Таддеус, и сразу же вышла. Либ не успела даже сказать, что не знает такого человека.
Либ вошла в переднюю часть паба.
– Вы хотели поговорить со мной? – спросила она стоящего там мужчину, не зная, надо ли добавлять «сэр».
– С добрым утром, миссис Райт, надеюсь, вы спали хорошо. – Этот мистер Таддеус отличался обходительностью, чего она не ожидала от человека в полинялом сюртуке. Розовое, не очень молодое лицо со вздернутым носом, копна черных волос, показавшаяся из-под приподнятой шляпы. – Если вы готовы, я отведу вас к О’Доннеллам.
– Вполне готова.
Но, услыхав сомнение в ее голосе, он добавил:
– Добряк-доктор подумал, что пусть вас представит доверенный друг семьи.
– У меня создалось впечатление, что такой друг – это доктор Макбрэрти, – сказала Либ.
– Ну да, конечно, – откликнулся мистер Таддеус, – но полагаю, О’Доннеллы питают особое доверие к священнику.
Священник? Мужчина был в штатском.
– Прошу прощения, следует ли именовать вас отцом Таддеусом?
– Что ж, так сейчас принято, – пожал он плечами, – но в наших краях мы не забиваем себе голову подобными вещами.
Трудно было представить этого дружелюбного мужчину исповедником деревни, посвященным в людские тайны.
– На вас нет пасторского воротника или…
Либ указала на его грудь, не зная названия черного одеяния на застежке.
– У меня, разумеется, есть все облачение для религиозных праздников, – с улыбкой ответил мистер Таддеус.
Вытирая руки о передник, поспешно вошла девушка.
– Вот ваш табак, – сказала она, заворачивая края бумажного пакетика и передавая его через прилавок.
– Благослови тебя Бог, Мэгги, и коробок спичек тоже. Правильно, сестра?
Он смотрел мимо Либ. Она обернулась и увидела застывшую на месте монахиню. Когда та успела пролезть сюда?
Сестра Майкл кивнула священнику, а потом и Либ, конвульсивно дернув губами, что, видимо, заменяло улыбку. Патологически робкая, подумала Либ.
Почему Макбрэрти не пригласил двух Соловьев, раз уж он за это отвечает? Либ пришло в голову, что за столь короткий срок не нашлось медсестер средних лет – из светских или религиозных кругов. Неужели Либ оказалась единственной крымской медсестрой, не сумевшей найти себе подходящее место лет на пять вперед? Единственная без определенного занятия и поэтому проглотившая отравленную приманку в виде этой работы?
Все трое свернули налево и пошли в бледном солнечном свете вдоль улицы. Либ, неловко сжимая кожаный саквояж, шла между монахиней и священником.
Совсем не похоже на английскую деревню. Строения, развернутые под разными углами, подставляли друг другу плечи. Либ заглянула в одно из окон и увидела старуху, сидящую у стола, заставленного корзинами. Торгующая вразнос своими изделиями хозяйка? Никакой суеты утра понедельника, какую можно было ожидать. Мимо прошел мужчина с мешком на спине, обменявшись приветствиями с мистером Таддеусом и сестрой Майкл.
– Миссис Райт работала с мисс Найтингейл, – обращаясь к монахине, заметил священник.
– Слышала об этом. – В следующий момент сестра Майкл сказала Либ: – Должно быть, у вас есть опыт в хирургии.
Либ кивнула со всей возможной скромностью:
– Помимо этого, мы часто сталкивались с холерой, дизентерией, малярией. Зимой, разумеется, обморожения.
Фактически английские медсестры много времени тратили на набивку матрацев, варку каши и стирку. Но Либ не хотела, чтобы Макбрэрти принимал ее за невежественную прислужницу. Этого никто не мог постичь – спасение жизней зачастую сводилось к тому, чтобы прочистить засорившуюся уборную.
Никаких признаков рыночной площади или лужаек, привычных для английской деревни. Ослепительно-белая церковь была единственным с виду новым зданием. Священник свернул направо как раз перед ней и пошел по грязному переулку, огибающему кладбище. Замшелые, косые могильные плиты не располагались рядами, а были беспорядочно разбросаны.
– Дом О’Доннеллов стоит за деревней? – спросила Либ, удивляясь, что семья не позаботилась прислать извозчика, не говоря о том, что не поселила у себя сиделок.
– Немного в стороне, – тихо произнесла монахиня.
– Малахия разводит шортгорнскую породу коров, – добавил священник.
Это бледное солнце горячей, чем она думала. Либ вспотела под плащом.
– Сколько детей у них в семье?
– Теперь только девочка, с тех пор как Пэт покинул их. Храни его Господь! – ответил мистер Таддеус.
Куда уехал? Для Либ наиболее вероятной казалась Америка, или Британия, или колонии. Ирландия, эта расточительная мать, похоже, отправляет за рубеж половину своего отощавшего выводка. Значит, у О’Доннеллов всего двое детей, не много для ирландской семьи.
Они миновали убогий домишко, из трубы которого шел дым. Потом тропинка из переулка повернула к другой хижине. Либ обшаривала взглядом болотистую пустошь, силясь разглядеть признаки поместья О’Доннеллов. Следует ли ей расспрашивать о более чем очевидном? Каждая из нанятых сиделок должна сформировать собственное мнение. До Либ дошло, что эта прогулка, возможно, единственный шанс посоветоваться с доверенным другом семьи.
– Мистер Таддеус, хочу спросить: вы можете подтвердить честность О’Доннеллов?
Прошло несколько мгновений.
– У меня нет причин в ней сомневаться.
Либ никогда прежде не беседовала с католическим священником и не смогла разгадать, лукавит ли тот.
Монахиня не сводила глаз с зеленого горизонта.
– Малахия – очень немногословный человек, – продолжал мистер Таддеус. – К тому же трезвенник. – (Это удивило Либ.) – Ни капли не взял в рот с тех пор, как дал зарок воздержания, еще до рождения детей. Его жена – настоящий светоч прихода, очень активна в общине Девы Марии.
Эти подробности мало что значили для Либ, но смысл она уразумела.
– Ну а Анна О’Доннелл?
– Чудесная девочка, – ответил мистер Таддеус.
В каком смысле: добродетельная? Или необыкновенная? Девчонка всех их явно очаровала. Либ пристально вглядывалась в профиль мужчины.
– Интересно, вы когда-нибудь советовали ей воздержание от пищи в качестве некоей духовной закалки?
Священник протестующе поднял руки:
– Миссис Райт, полагаю, вы не нашей веры?
– Меня крестили в Англиканской церкви, – тщательно подбирая слова, ответила Либ.
Монахиня, казалось, наблюдает за пролетающей вороной. Опасается порчи?
– Так вот, – сказал мистер Таддеус, – позвольте уверить вас, что католики должны держать пост лишь несколько часов, например с полуночи до причастия на следующее утро. Кроме того, мы воздерживаемся от мяса по средам и пятницам и во время Великого поста. Понимаете, умеренное воздержание от пищи подавляет телесные нужды, – с легкостью произнес священник, словно говорил про погоду.
– В смысле, аппетит?
– Среди прочих.
Либ опустила глаза на скользкую землю под ногами.
– И хотя бы в малой степени разделяя страдания Господа нашего, мы сопереживаем Ему, – продолжал он, – так что пост может служить покаянием.
– То есть если человек наказывает себя сам, ему будут прощены его грехи? – спросила Либ.
– Или даже грехи других людей, – еле слышно произнесла монахиня.
– Сестра права, – подтвердил священник, – если мы великодушно предлагаем списать свои страдания на счет ближнего.
Либ вообразила себе огромный гроссбух с занесенными в него дебитами и кредитами.
– Но главное – пост не должен доходить до крайности и приносить вред здоровью, – добавил мистер Таддеус.
Трудно поймать эту скользкую рыбешку.
– Тогда почему, по-вашему, Анна О’Доннелл пошла против правил своей Церкви?
– За последние месяцы я много раз увещевал ее, умолял что-нибудь съесть. – Священник дернул широкими плечами. – Но она не поддается ни на какие уговоры.
Что такого было в этой избалованной мисс, что позволило ей вовлечь всех окружающих в эту шараду?
– Вот мы и пришли, – пробормотала сестра Майкл, указывая на конец еле различимой тропинки.
Неужели это цель их путешествия? Низкая лачуга нуждалась в новой побелке, солома с крыши нависала над тремя маленькими квадратами стекла. В дальнем углу, под той же крышей, был устроен хлев.
Либ вдруг поняла глупость своих предположений. Если сиделок нанял комитет, то Малахию О’Доннеллу необязательно быть преуспевающим. Вероятно, единственное, что отличает эту семью от других, еле сводящих концы с концами, – это утверждение о том, что их девочка питается воздухом.
