В субботу, когда была гроза - Глазер Мартине

Пока Касси ехала на велосипеде, ей казалось, что на нее смотрит вся деревня. Когда кто-то здоровался, она слышала осуждение в голосе. Когда она проезжала мимо кого-то, кто не смотрел в ее сторону, то думала: «Понятно, никто меня и знать не хочет».

У ворот в поместье Борхерхоф она на секунду замешкалась, но все же проехала мимо. Ей ужасно хотелось, чтобы дома никого не было. Никакого сочувствия, никаких вопросов. И точно никакой сердитой матери.

Дома действительно никого не оказалось. Она села за свой письменный стол, включила mp3-плеер и ушла с головой в вопросы внутриевропейских миграционных потоков. С востока на запад Нидерландов переезжало больше людей, чем в обратном направлении.

«Ага, и почему же?» – мрачно подумала Касси. Уже был практически вечер, когда в дверь позвонили. Один раз, потом еще. Касси с неохотой поднялась и пошла в мамину комнату посмотреть в окно, боясь, что внизу может быть кто-то из тех, кого она точно не хотела бы видеть. Стру, например, или Де Баккер. Или Фейнстра. Но звонил какой-то незнакомец. Сверху она разглядела, как он пытается заглянуть внутрь сквозь стекло входной двери. В правой руке у него был белый конверт.

«Поздновато для почтальона, – подумала Касси. – Может, это заказное письмо или что-то в этом роде?»

Она открыла дверь и встретилась взглядом с парнем, который, по всей видимости, был всего на пару лет старше нее. Его светлые волосы падали на плечи, а на руке красовалась зловещая татуировка. На нем была черная майка с надписью electric bastard белыми угловатыми буквами.

«Не из Лейдена ли он?» – озадаченно подумала Касси.

– Это нам? – она протянула руку, чтобы забрать письмо, но парень не сразу его отдал. Слегка покраснев, он ответил:

– Только тебе.

Странно: Касси ожидала услышать лейденский акцент, но парень говорил так же, как местные жители.

– Мне?

Он кивнул.

– Это кассета. Ну, ты знаешь, копия.

– А, так ты брат Грейт, – обрадовалась Касси. – Значит, все получилось? Слушай, отлично. Заходи. Как тебе это удалось?

Он зашел в комнату и с застенчивым видом огляделся по сторонам.

– Я умею работать со звуком. Нужна только подходящая аппаратура.

– Здорово. Хочешь чего-нибудь выпить?

– Можно было бы стаканчик сока.

Касси налила и себе. Они пили молча.

– Откуда это? – Касси кивнула на его футболку.

– С вечеринки одной, – он посмотрел на нее. – А ты ведь тоже иногда ходишь, да? На вечеринки.

– Раньше ходила. Когда жила в Лейдене. Вообще-то мне пока нельзя, не доросла еще, ага. Но на крупных мероприятиях за этим не особо следят. Мой последний фестиваль – «Мистерилэнд».

– О, я там тоже был.

– Не знала, что здешние бывают на подобных вечеринках.

Он пожал плечами:

– Здесь таких немного, иногда даже в машине места остаются. Если хочешь, поехали как-нибудь с нами. – Он с надеждой взглянул на нее.

Касси заметила, что у него добрые глаза. Серо-голубые с зелеными крапинками. Цвета моря ранним утром.

– Круто! Как-нибудь обязательно.

Он опустошил стакан, поднялся с места и сказал, что ему пора на работу.

– Кстати, как тебя зовут? – спросила она в дверях.

– Даан, – ответил он. – Для друзей Диджей. Дашь мне свой номер? Позвоню, когда мы соберемся на вечеринку.

Выйдя на тропинку перед домом, он обернулся:

– Ему не сойдет это с рук, обещаю.

– Кому, Стру?

Он с недоумением посмотрел на нее:

– Де Баккеру, разумеется. При чем тут Стру вообще?

– Ни при чем, неважно.

Она смотрела Даану вслед, пока тот не скрылся за поворотом. Из-за угла, как раз там, где он свернул на Клавервех, показался старенький «пежо» Мусы.

К изумлению Касси, Муса привез маму. Они оба ее поцеловали.

– Мы были в клинике, мы с Мусой, – начала рассказывать мама. – Посмотрели здание, познакомились с врачами, все такое. Один там – такой красавчик! Может, слегка староват, но если я сама скоро повзрослею, то, скорее всего, мне будет до лампочки, сколько ему лет.

Она засмеялась и бросила джинсовую куртку на стул.

– А теперь вина, пока еще можно.

Доставая бокал, она посмотрела на Касси и спросила:

– А как прошел твой день? А то ты все молчишь.

– Как обычно.

– Как обычно?

– Да, готовлюсь к контрольной.

Ровно то же самое она сказала Обе, когда та позвонила.

Чуть позже Муса позвал ее ужинать, но она ответила, что не голодна. Сказала, что хочет посидеть у себя. Подготовиться к контрольной.

– Тебе разве не надо в магазин? – удивилась мама, когда в первую субботу после увольнения Касси вышла из своей комнаты только к десяти утра.

– Я взяла отпуск, чтобы позаниматься, – соврала она, – пока контрольные не закончатся.

«А потом ты отправишься в клинику, а я – к Обе, – подумала она. – И никому не надо знать о моем увольнении, и не будет никого, кто станет давать мне ценные советы».

О да, она точно знала, что сказал бы Хуго: «Не отступай, Касси! Он не имеет права тебя увольнять!»

«И что? – мрачно подумала она. – Мне что, снова в суд подавать?»

От мамы увольнение однозначно надо было держать в секрете, потому что она вполне могла разнести весь магазин. И Муса… Она с ужасом представила, как Стру осматривает его с головы до ног своим ледяным, высокомерным взглядом, прежде чем сказать нечто в десять, в сто раз отвратительнее того, что может себе вообразить та надменная тетка из социальной службы. Нет, старому доброму Мусе туда нельзя ни в коем случае. Она должна была защитить своего лучшего друга от родного дяди… От этой мысли Касси стало не по себе.

Впервые в жизни Касси была рада тому, что ей предстояло так много выучить. Она занималась с таким рвением, как будто от этого зависела вся ее жизнь, а остальное гнала прочь от себя. Иногда ее отвлекало то, что остро напоминало о случившемся. Например, когда пришло письмо от адвоката Де Баккеров. Все в этом письме нагоняло страх: позолоченная эмблема, длинный список адвокатов, работающих в этой фирме, непонятный язык. Прочитав письмо в третий раз, Касси наконец поняла, что адвокат обвинял их: тайком сделав запись, они нарушили право на приватную жизнь папаши Де Баккера, поэтому судья однозначно не станет принимать ее во внимание. И даже если он оставит запись в качестве доказательства, то у него ничего не выйдет, так как случившееся признал не Эдвин, а его отец, – и это не считается. В том же письме заявление, которое сделал Фейнстра, было охарактеризовано как «неуместное вмешательство учителя с несомненно благими намерениями».

Мама продолжала верить, что парни получат по заслугам, Касси же просто ждала момента, когда вся эта история закончится. Она гораздо лучше стала понимать, что имела в виду Оба, с болью отзываясь о местных жителях с их лицемерием и двойными стандартами. Тяжело, когда тебя вот так осуждают. Тяжело и несправедливо.

Хорошо, что теперь ей не надо было ехать в центр. Все эти глаза, которые следили бы за ней, когда она проезжала бы мимо, все эти взгляды, осуждающие или, наоборот, сочувствующие… она не хотела об этом думать. Но со временем, со временем местные жители забудут об этом происшествии. В конце концов в школе так и случилось: новость перестала быть интересной, ее толком никто не обсуждал. Только Манон раз за разом поднимала этот вопрос, и Фейнстра, разумеется. А еще как-то раз директор, которого Касси почти не знала, потому что он преподавал только в старших классах, остановил ее и спросил, как у нее дела. Даже парни вели себя как обычно, хоть Эдвин, этакий гаденыш, и пытался пару раз привлечь ее внимание своей насмешливой ухмылкой. Касси делала вид, будто просто не замечает его.

Оба тоже ничего не знала об увольнении. Если ей было что-то нужно в магазине, Касси ездила в соседний Эспело. А если Касси оставалась у Обы, что было всего несколько раз, и то не допоздна (в качестве оправдания снова выступала подготовка к контрольным), то они говорили совсем об иных вещах. Например, о тетушках, о том доме во Франции или об Эде. Еще о комнате для Касси, потому что скоро должен был наступить день, когда ее мама уедет.