Жизнь бабочки - Тевлина Жанна
Он резко встал и ушел в комнату. Она услышала звук телевизора. Позвонила маме, сказала, что доехала. Голос у мамы был хороший.
– Манюшь, ложись пораньше. Ты уставшая какая-то… И перестань нервничать. Все перемелется, мука будет…
Спала она плохо и опоздала на работу. Там, оказывается, началась планерка. Заходить было неудобно, и она сразу пошла в курилку. Туда постепенно стекался народ. Все пребывали в радостном возбуждении. Клеймили главного, перебивая друг друга. У Мани зазвонил мобильник, прервав кого-то на полуслове. Все недовольно оглянулись. Номер был мамин, а голос чужой.
– Але, это Маня?
– Да, а кто это?
– Здравствуйте, это сестра из поликлиники. У больной в телефоне только ваш номер записан. А вы ей кто?
Маня произнесла четко, чуть не по слогам:
– Это моя мама.
Главное, чтобы тетка поняла, с кем говорит, и тогда уже ничего не случится. Медсестра молчала.
– Ей плохо?
– Я пришла делать укол… Сегодня моя смена… Еще позвонила вчера, напомнила, что приду в двенадцать. Сменщица заболела, и на мне два участка. Она еще поблагодарила, сказала, что ее все устраивает. А тут прихожу, она лежит. Будто спит. Я окликнула – не отвечает. Тогда уж я пульс проверила…
Сестра тяжело вздохнула. Маня спросила:
– И что?
– Не было пульса… Я «скорую» вызвала… Вы уж приезжайте…
– Зачем «скорую»?
– Так положено.
Маня закричала:
– Подождите! А как вы вошли?!
– А дверь открыта была.
– Не может быть!
– Я сама удивилась. Звоню, звоню – никого. Ну, я дверь толкнула легонечко, она и открылась… Хорошая женщина была, ученая. Конфеты шоколадные всегда дарила. Я отказывалась. Я ж вижу, женщина не из этих, что воруют. Живет скромно. А она мне: «Шурочка, не переживайте, мне их студенты дарят».
Мама лежала на кровати, чуть-чуть повернув голову. Маня, не дотрагиваясь, слегка нагнулась, чтобы заглянуть ей в глаза. Ей показалось, что они неплотно прикрыты. Все это было нереально, будто случилось не с ней. Мама не могла умереть. Папа – мог, он долго болел, а мама всегда была здорова. Главное, она не собиралась умирать. Маня это чувствовала.
Маня до последнего не теряла надежды, что ее нынешнее, нереальное существование когда-нибудь закончится и они опять окажутся дома, вместе с мамой, как будто бы никогда не разлучались. Получается, она не успела, и теперь уже ничего нельзя переиграть.
Ее переполняло желание кого-то обвинить. Ведь должен быть кто-то виноват в том, что случилось!
Врач «скорой помощи» торопливо заполнял какие-то бумаги. Маня хотела его о чем-то спросить, но боялась помешать, как будто что-то зависело от того, что он напишет.
На тумбочке возле кровати лежала книга, заложенная на тридцатой странице. На закладке было написано маминым почерком: «Маня, если что, дверь открыта». Она взяла закладку и пошла на кухню. Там милиционер беседовал с Петей. Вид у Пети был основательный, и вел он себя по-хозяйски. Маня протянула закладку милиционеру. Тот пробежал ее глазами, оживился:
– Вы почерк узнаете?
– Узнаю.
Милиционер радостно потер руки.
– Вы даже не представляете, как это здорово!
– Что здорово?
– Правда, доктор и так не нашел признаков насильственной смерти. А теперь еще и документик имеется. Вы точно все вещи посмотрели? Все на месте?
Маня кивнула. Петя встал, обнял ее за талию. Слегка подтолкнул к выходу. Сказал ласково, но строго:
– Иди, иди, Маняш! Мы тут все решим. А ты отдохни пока.
Его тон покоробил, но не было сил реагировать. Она не понимала, что он здесь делает. Молча вернулась в комнату и села на диван. Кругом сновали какие-то чужие люди, и даже Петя был рядом, а мамы не было. У нее теперь никого не было. Она осталась одна.
Врач вышел в прихожую. Она вскочила с дивана и догнала его.
– Вы мне можете сказать, что произошло?!
Доктор поморщился:
– Что вы хотите узнать?
– Ну, должна же быть какая-то причина?!
– А какую особенную причину вы ищете? Пожилой человек… Сердечная недостаточность, гипертония…
Маня закричала:
– Не было у нее никакой гипертонии!
Врач вздохнул:
– Вот видите, вы все лучше меня знаете.
Рядом уже крутился Петя, пытаясь оттеснить ее в комнату. Маня вырвалась и схватила доктора за рукав халата:
– Вы обязаны сказать мне диагноз!
– Я так думаю, что тромб оторвался. Очень похожая картина. А вы, девушка, должны быть благодарны, что ваша мама не мучилась. Заснула и не проснулась. О такой смерти мечтать можно.
– Вы специально так говорите, чтобы снять с себя ответственность!
Доктор вырвал локоть и молча вышел за дверь.
Когда ей было лет шесть-семь, она все свободное время проводила с Риткой, девчонкой со двора. Риткина мама работала кассиршей в соседнем гастрономе, а папа был таксистом, обоих целыми днями не было дома, и Ритка была предоставлена сама себе. Для Мани она была источником познания и житейской мудрости. В частности, именно от нее она узнала, откуда берутся дети, в прямом смысле слова. Правда, она не поверила и поделилась своими сомнениями с родителями, поставив их в трудное положение. Каждое лето Ритка проводила у бабушки в поселке городского типа. Основной достопримечательностью этого поселка был роддом, который находился через забор от бабушкиного дома. Здание было деревянное, двухэтажное, ворота на территорию никогда не закрывались, и все дети бегали, как в кино, смотреть в окна родильного зала, который и залом-то назвать было трудно. Все увиденное подробно пересказывалось Мане.
С Риткой они постоянно о чем-то мечтали. Прежде всего о свободе от родительской опеки, хотя, по мнению Мани, Ритке было грех жаловаться. Маня хорошо запомнила один такой разговор. Они обсуждали, как поступит каждая из них, если им вдруг позволят выбрать, где жить дальше. Ритка сказала:
– Я уйду из дому и буду жить одна.
– Всегда?
– Всегда. А ты?
– А я уйду и три дня поживу одна.
Ритка удивилась:
– А потом?
– А потом к родителям вернусь.
– А навсегда не уйдешь?
– Не-а… Я буду всегда жить с родителями.
– Всегда ты не сможешь.
– Почему?
– Ну, они же умрут.
Маня помотала головой. Сказала твердо:
– Они будут всегда жить… Пока я живу.
Ритка покрутила пальцем у виска и убежала.
Пару лет назад она встретила Ритку в торговом центре на Киевской. Маня ее вначале не узнала. Ритка расплылась, носила короткую прическу, и волосы у нее были ярко-рыжего неестественного оттенка. Ритка обрадовалась, бросилась целоваться, долго ахала. Маня спросила:
– Родители как?
– Ой, как огурцы! Круглый год на даче живут, мы им там все обустроили. Батя – орел! Из тачки не вылезает. Мой ему джипушник подарил… Ну, не новый, ясный пень! Вот он и рассекает. Довольный, как слон! А твои-то как?
– А моих нет.
Ритка посерьезнела.
– Значит, ты сирота?
Маня не ответила. Родителей не было давно, но она впервые примеряла на себя это слово…
На поминках народу было немного. Всю организацию взяла на себя свекровь. Она сразу заявила, что готовить будет в родительской квартире, так как возить еду с места на место ей неудобно. Маня было заартачилась, но поняла, что совсем нет сил ни с кем спорить. Все это уже не имело никакого значения. Она с трудом заставила себя обзвонить тех, кого нельзя было не позвать. Очень хотелось перевалить на кого-нибудь эту обязанность, и никак не удавалось осознать, что переваливать не на кого. Единственный человек, кому она обрадовалась, была тетя Ната, мамина школьная подруга, которая давно жила в Питере. В свое время мама очень переживала, что та вышла замуж за ленинградца, и они действительно стали редко видеться, хотя тетя Ната при каждом удобном случае приезжала в Москву и останавливалась у них. Вот тогда дома был праздник. Она не просто не стесняла, а служила чем-то вроде батарейки для часов, замедливших ход.
