Птичник № 8 - Анферт Деб Олин

– Уволься. Все равно у тебя тупая работа. Такую тупую работу или еще тупее ты всегда найдешь. Просто зайди в комнату, в которой сейчас находится Джейни, и жди, пока она не будет готова оттуда выйти.

– И нам там обоим, что ли, торчать?

– Да. Останься там во что бы то ни стало. Сиди неделями, если потребуется. Месяцами. Скажи ей что-нибудь типа “Это не птичник номер восемь, понятно?”. Когда дело касается тебя, никакого птичника номер восемь быть не может. Прямо так и скажи. Эту хрень между вами никому не сжечь.

– Так и есть, мать твою.

– Иди собирай чемоданы.

– Это не птичник номер восемь.

– Вот и я про что. Удачи, чувак.

Дилл отключил телефон и откатился обратно к письменному столу.

Но Дилл ошибался. Неправда, что без птичника № 8 у них бы все получилось. И без него задача была невыполнимая. Всех этих кур просто некуда было бы отвезти.

Они буквально купались в курах. Дилл не нашел более подходящей фразы, чтобы это выразить. Казалось, куриное море накатило волной, да так и осталось, не просохло, и теперь они тонули в этих курицах, курицы поднимались выше головы, настоящий девятый вал из куриц, куриный прибой.

До трех часов ночи дела продвигались куда лучше, чем можно было предположить. А потом они стали отставать от графика. Дилл стоял рядом с птичником № 1 и раздавал пакетики с орешками, но уже становилось очевидно, что команда теряет скорость. Массовое утомление. Куры выбежали из птичника и путались под ногами. Часть батарейных клеток не прикреплялась к платформе грузовика (который это был грузовик – номер 1–5? 1–6? – чертов Джарман с его замороченной нумерацией), и это сильно тормозило процесс, расследователи вынуждены были разгрузить половину машины, чтобы попытаться понять, что пошло не так. Батарейные клетки валялись на земле. Еще один грузовик (3–9? 4–6?) стоял без дела на дороге перед воротами и ждал, когда можно будет въезжать. Двое расследователей махали машинам, чтобы они ехали в другую сторону, и бип-бип-бип заднего хода был таким громким и так долго перекрывал рев вентиляторов, что Дилл стал волноваться, как бы это не привлекло внимание. Чуть дальше слева трое расследователей толкали туда-сюда тележку с клетками, предназначенную для грузовика 2–8, который так и не приехал, хотя уже должен был, – видно, заблудился.

К Диллу подошла Аннабел. На лице – разводы пота и грязи, волосы наэлектризованы, но сама совершенно спокойна.

– Дилл, сделай одолжение, – сказала она. – Положи это куда-нибудь.

Он бросил пакетики с орешками на землю.

– Надо осмотреть все птичники. Оценить ситуацию.

– Окей.

– Я возьму эти три. На тебе остальные.

Дилл побежал через поле к птичникам № 4, № 5 и № 6. Кроссовки проваливались в грязь и дерьмо.

Куриное дерьмо. Когда-то оно было ценным продуктом в этой сфере бизнеса. Продавалось в качестве удобрения на конкурентном рынке, прибавка к заработку работникам ферм – фосфор, азот, калий, и все счастливы. Но число американских кур росло в геометрической прогрессии, и в той же геометрической прогрессии увеличивалось в объемах их дерьмо. Предложение безнадежно превысило спрос десятки лет назад. Сто пятьдесят тысяч кур за год производят две тысячи тонн навоза. На ферме вроде этой к Рождеству приходится иметь дело с шестнадцатью тысячами тонн дерьма. Тем временем химические удобрения подешевели, и к тому же это в сто раз легче, чем таскаться туда-сюда с тыщами тонн гребаного дерьмища. В итоге фермеры платят за то, чтобы их дерьмо вывозили на свалки. Часть его попадает в водные артерии. Часть разбрасывают по окрестным полям в качестве эдакого суперудобрения. С годами это дерьмо постепенно проваливается под землю, и сверху разбрасывают новый слой, который утрамбовывает нижний и превращается в толстую корку куриного дерьма, которая останется здесь навечно.

Вот подошва кроссовки Дилла надавила на конкретный фрагмент дерьма. Этот кусочек, по неведомым биологическим причинам чуть более плотный, чем бо́льшая часть здешнего дерьма, обошел окружающие его массы и провалился. Он продолжал проваливаться все глубже и глубже, сантиметр за сантиметром, сквозь прочее дерьмо, и это длилось дни, месяцы, годы, пока наконец кусочек не добрался до грунта, который был в этих местах еще до фермы Грина. Отсюда ничтожно маленький кусочек дерьма начал свое медленное историческое – а затем и постисторическое погружение. Пока Земля вращалась, планеты двигались по своим небесным дорогам, а люди создавали цивилизации и разрушали их, кусочек дерьма со скоростью одна сотая миллиметра в единицу времени уходил все ниже под землю, притягиваемый гравитацией, пока не вырвался на свободу в каверну грунтовых вод. Потом он просочился сквозь мягкую грязь, опустился на дно и продолжал двигаться дальше, протираясь сквозь третичные отложения, мел, уголь. В конце концов, в один прекрасный день этот восхитительный кусочек крепко-накрепко застрял на уровне палеозойской эры, его клеточный состав воссоединился с предками и отпечатался окаменелостью в подземной породе.

А высоко над дерьмом, в неспокойном небе, звезды были единственными объектами, которые человек способен видеть, но не в состоянии разрушить. Люди могли разрушить лишь их видимость, и они это делали, точка за точкой, звезды потихоньку гасли над планетой, приглушенные человеческим светом. Но там, где расследователи находились в ту ночь, все-таки еще можно было задрать голову и увидеть немного звезд, что Дилл и сделал, прежде чем вошел в птичник № 4.

В птичнике № 4 были клетки улучшенной конструкции. Дилл нырнул в один из проходов. Проходы эти были похожи на комнату смеха, клетки, клетки, насколько хватит глаз, столбики бесконечной регрессии, которые к тому же раздваиваются, и второй этаж ничем не отличается от первого. Первые ряды были пустыми и грязными, двери клеток болтались раскрытые, пыль летала в воздухе, как последствие ядерного холокоста, транспортные ленты продолжали тарахтеть, взвизгивать, крутиться. Ощущение было такое, будто бродишь по развалинам заброшенного города или только что выбрался из дымящегося вулкана, и сам воздух вот-вот убьет тебя, потому что скапливается в легких. В дальнем конце птичника расследователи грузили последнюю четверть птиц. С ног до головы покрытые пометом и перьями, они кашляли, футболки были разодраны, на шеях и руках – кровь. Уцелевшие в катастрофе.

– Все? – спросил один, с ввалившимися глазами.

– Почти, – ответил Дилл.

Он потрепал его по плечу и бросил в подставленную ладонь пакетик орешков. Побежал по коридору в птичник № 5.

А Буааак? Она-то где была все это время? Она ушла. Несколькими часами раньше расследователи, там, у банкира, оставили ворота птичьего выгула открытыми. Но одна лишь Буааак оказалась достаточно смелой, рассеянной или сумасбродной, чтобы засветло выйти наружу, пока остальные испуганно жались друг к другу. Она вспрыгнула на забор, перескочила через него в соседский двор и рысью побежала прочь. Когда закатилось солнце, она крепко спала, сидя на дереве.

Дилл вошел в птичник № 5, птичник бесклеточного содержания. Там царил хаос. Башню клеточных батарей опрокинули на землю, птицы, конечно, были покалечены, расследователи орали, дело шло к драке. Центр гигантского птичника почему-то залило водой, и расследователи перемещались по крышам вольеров. Они пели, спрыгивали вниз и перескакивали с островка на островок, как в мюзикле. На другом конце птичника Дилл заметил расследователя с повязкой на глазу, тот катился по проходу на тележке, размахивая черной рубашкой, будто флагом. “Я хозяин этого города”, – орал он.

Дилл преградил ему дорогу, выставил перед собой ладони.

– Что у нас по птицам? – спросил он.

Расследователь расставил руки и замахал ими, как крыльями.

– Птицы улетели в прошлом году.