Алексей Колышевский - МЖ-2. Роман о чиновничьем беспределе
На обочине скопилось несколько зевак. Они делали свои предположения о количестве промилле алкоголя в моей крови. Пистолет все еще находился под сиденьем искореженной машины, и я достал его и немного пострелял в сторону этих спорщиков. Тех как ветром сдуло. Бутафорское удостоверение также было при мне. Если рассуждать в целом, то я очень легко отделался. Это если в целом. А если углубиться в частности, то мне конец, ведь я провалил всю операцию. Хромая, подволакивая ногу и страшно матерясь, я вышел на шоссе, поймал попутку и поехал в Москву. Все, чего я хотел, – это попасть в свою собственную квартиру, под крыло к моей теплой женщине. Мне было больно, стыдно и мерзко. Под крыло было нельзя, ведь моя почти рок-н-ролльная жизнь исключает оседлость. Оставалась койка в берлоге Вереща и невообразимый кошмар от встречи с моими нанимателями. Я был на грани истерики и всерьез подумывал пустить себе пулю в рот.
Do it yourself, или Порно и религия, как они есть
XXX – глава. Только для тех, кому исполнилось 18 лет
1
Я никого не видел и не слышал три дня. Я не вставал с кровати, не смотрел телевизор, я вообще вел амебный образ жизни, и даже Верещ не беспокоил меня. Мне вообще показалось, что он куда-то съехал, потому что в берлоге не слышалось ни ветерка, ни звука. Телефон молчал, а я очень хотел позвонить своим детям, по которым соскучился до крепкой мужской слезы, оставляющей на трехдневной щетине след улитки.
Утром четвертого дня (кажется, это была пятница) раздался оглушительный стук в дверь, и я решил, что меня пришли убивать. Корчась от болей в пояснице, с пистолетом в руке, я пошел открывать. В перископе дверного глазка я увидел Кленовского и с облегчением перевел дух.
– Чего так грохочешь-то? – миролюбиво спросил я, пропуская его в квартиру.
– А у вас в подъезде какие-то мудаки звонок сожгли! – отвечал Гера, указуя перстом куда-то в потолок. – Он потянул носом и поморщился. – Ну и пахнет здесь. Прямо бомжатник. Ты не моешься, что ли?
Я мотнул головой: «Не моюсь. Нервный срыв, паранойя, чувак. Такое дело».
– Да уж… – неопределенно сказал Гера и вытащил плоскую фляжку коньяка. Я замычал и замахал на него:
– Даже не уговаривай, не стану я пить. Мне бы к доктору, а то и вообще в больницу надо, а ты коньяк…
– А чего тебе к доктору-то? – беззаботно спросил он, и от его тона я взбесился:
– Чего мне к доктору, говоришь?! Да я чуть ли не в танке горел! Но и это все чушь собачья по сравнению с тем, что я провалил дело. Кто ж знал, что меня таранить станут?! Я-то думал, все чики-пики, я под крышей Администрации Президента, выполняю ответственное, можно сказать государственное, задание. Меня перло, понимаешь! Я…
– Головка от хуя, – беззлобно прервал меня Кленовский, – я и сам такой же. Ты думаешь, в таких делах все может быть просчитано? Ошибаешься. Я бы тебе рассказал одну историю… Помнишь, я тебе говорил, что ушел от жены к одной лярве, которая была шпионкой? Ты думаешь, мне кто-то помог решить эту проблему? Все сам, только сам…
Он отвинтил крышку, сделал пару глотков коньяка:
– Я опять водителя взял, могу бухать теперь, сколько влезет. Давай ящик включим?
По телвизору шла какая-то очередная передача «Из жизни звезд». Я взмолился:
– Гера, убери ты эту херню. Давай о насущном поговорим!
Но он не торопился:
– Херню, говоришь? Не скажи. А помнишь наше боевое откатное прошлое? Ко мне вот он, – Гера кивнул на известную личность, чья физиономия отсвечивала на экране, – как-то раз заявился. «Я, – говорит, – учредил собственный торговый дом, который будет реализовывать продукцию под моей фамилией». Я ему отвечаю: «И что мне с того?», а он не понимает! Комик, мля. «Я, – говорит, – народный артист. Меня вся страна любит». Я опять свое, мол, а как вы думаете договориться? Он тупит. Ну я ему и выкатил полный прайс за все. И входной взнос, и за позицию, за маркетинг, ретробонусы, а этот мудак сидит, только глазами хлопает. Думал меня своим клоунским авторитетом подмять. Ничего не вышло! Потом на меня руководству жалобы строчил, звонил…
Я слушал Геру и улыбался. Господи, как же все было хорошо, чисто, аккуратно! Никаких погонь, никаких фашистов, никаких узбеков в багажнике! Сиди себе тихохонько, стриги капусту с поставщиков. И ко мне пару раз заходили эти доморощенные народные артисты и хотели на халяву пролезть в сеть мою торговую, и посылал я их на три буквы с легким сердцем, и при том страшно радовался. А с какой стати я тебя за просто так пускать буду, родной? У тебя, типа, имя-бренд? Да мне наплевать и на имя твое, и на тебя самого, ты для меня никто, потому что это бизнес. У меня в почете другие имена, вернее, фамилии: Грант и Франклин. Вот их я уважаю больше всего на свете. Ведь ты, звезда, мать твою, придя ко мне, меня же в первую очередь и не считаешь за человека! Ты на таких, как я, смотришь, как на земляного червя, «как на жалкую ничтожную личность» (копирайт бай Паниковский, олл райтс резервд). А посему быть тебе, мсье звездун, в заднице, через которую ты свою карьеру и сделал. Не лезь не в свои сани. Вертись на сцене, смеши народец, а мне на тебя с прибором положить. Нет на земле звезд, все звезды на небе, а тщеславием доброго расположения уж точно не сыщешь. Я был благодарен Кленовскому за это отвлечение, за экскурс в прошлую жизнь.
– Что с машиной-то, Гера?
Он вздохнул:
– В гараже на заднем дворе валяется. На запчасти ее, родимую, теперь. Жалко мне ее, вот хоть и не своя, хоть и государством даденная, а все равно жалко. Ну, ты же ни при чем, – он улыбнулся, – мы все понимаем. Ты сделал все, что мог.
Я напрягся:
– И что же со мной теперь будет?
Гера все так же беззаботно пожал плечами:
– Не знаю. Не знаю в том смысле, что генерал сказал от дела тебя отстранить, велел тебе кланяться и передал, что ты можешь лететь, куда тебе заблагорассудится. С тебя сняты все ограничения, так что, считай, ты свою свободу передвижения отработал. Все понесенные тобой расходы мы возместим. Вереща мы поместили в клинику для наркоманов, пусть парень подлечится, а ты можешь ехать домой, вот такой расклад, Марчелло.
И стало мне очень, очень плохо. Стыдно. Я ощутил внутри себя жгучее чувство самоуничижения, словно моя, ниже всякого плинтуса, самооценка вновь вернулась из эпохи нищеты и алкогольных депрессий и теперь, превратившись в настырного дятла, долбит меня в темя. Ведь кто я такой в сущности? Обыкновенный сентиментальный говнюк, которому якобы улыбнулась удача. Ведь деньги свои я не заработал ни трудом, ни умом, мне их просто подарили. Я ничего не достиг, ничего не совершил! Я хотел стать таким же, как Кленовский, а меня хватило лишь на фальшивого подполковника. Я как негодяй Фокс из «Места встречи», который таскал на груди не свой орден. Я мразь, жалкая мразь, вообразившая себя супергероем. Трус и ничтожество. Неужели я так ни разу и не закончу что-то по настоящему нужное и большое?
