Морин Джонсон - Пусть идет снег
Но Джеб нахмурился и сказал:
— Ага. Ну, хорошо. Только я не понимаю, о чем ты.
— Ха-ха, — произнесла я, решив, что он напрашивается на комплимент. — Ну, просто, по-моему, очень здорово, что ты не ушел. И если ты решил остаться, чтобы произвести на меня впечатление… ну, это было не обязательно. Вот и все.
Он удивленно поднял брови:
— Ты думала, я мыл машины, чтобы произвести впечатление на тебя?
Я залилась краской, потому что поняла, что он не шутит.
— Больше… так не думаю.
Мне стало стыдно, и я повернулась, желая отойти от него. Но Джеб мне не позволил. Он поцеловал меня в макушку и сказал:
— Адди, мама воспитывала меня одна.
— Я знаю.
— Я понимаю, как это тяжело. Вот и все.
Мне вдруг захотелось обидеться на него, хотя это и было глупо. Я понимала: то, что Джеб хочет помочь Кристине, это здорово, — но мне все равно хотелось, чтобы он делал это хоть отчасти ради меня.
Джеб прижал меня к себе.
— Я рад, что тебе это понравилось, — сказал он, и я почувствовала прикосновение его губ и теплоту его тела под влажной футболкой. — Больше всего на свете я хочу нравиться моей девушке.
Я была совершенно не готова к тому, чтобы флиртовали со мной.
— Ты назвал меня своей девушкой?
Он засмеялся так, будто я спросила, голубое ли небо над Грейстауном. Не собираясь спускать его с крючка, я отступила на шаг и пристально посмотрела на Джеба: «Ну?»
Серьезно глядя на меня, он взял обе мои ладони в свои руки.
— Да, Адди, ты моя девушка. И всегда будешь моей.
Я зажмурила глаза, потому что это было больно вспоминать. Слишком больно, как будто от меня отрезали кусочек, — и похоже, так и случилось. Я выключила iPad, и экран почернел. Музыка затихла, и айПенгвин перестал танцевать. Он грустно пискнул: «Ты меня выключаешь?», и я сказала:
— Мы с тобой одной крови, Пингвинчик.
Я улеглась головой на подушку и уставилась в потолок, снова и снова вспоминая о том, что произошло между мной и Джебом. Вспоминая, что я больше не его девушка. Я не могла не думать, почему так получилось, хотя и знала очевидный ответ (плохой, фу, не думать о нем). Мы начали ссориться задолго до вечеринки у Чарли. Дело было не в том, что он меня не любил, — Джеб любил, я знала. И я любила его — до безумия.
Но, по-моему, нас подвело то, как мы проявляли свою любовь. Или, как мне казалось, то, как Джеб ее не проявлял. Теган, любившая смотреть передачи доктора Фила, утверждала: все дело в том, что мы с Джебом разговаривали на разных языках любви.
Я хотела, чтобы Джеб был милым, нежным и романтичным, как в прошлое Рождество в «Старбаксе», когда он впервые меня поцеловал.
Через месяц я устроилась на работу в тот самый «Старбакс» и сразу подумала: Как здорово, что наш поцелуй будет повторяться снова и снова.
Но он ни разу не повторился. Джеб часто забегал к нам, и я, делая разные знаки, постоянно давала ему понять: хочу, чтобы ты меня поцеловал, — но он только перегибался через барную стойку и дергал за бретельки моего зеленого фартука со словами:
— Эй, кофейная волшебница.
Это было мило, но… этого же недостаточно.
Это раз. Были и другие случаи. Например, мне хотелось, чтобы он каждую ночь звонил мне и желал сладких снов, а ему было неуютно от того, что у него слишком маленькая квартира.
— Я не хочу, чтобы мама слышала всякие телячьи нежности, — говорил он.
А еще другие мальчики вовсе не возражали против того, чтобы держаться за руки со своими девушками в школе, а Джеб каждый раз быстро сжимал мою руку и сразу отпускал.
— Тебе не нравится ко мне прикасаться? — спросила я.
— Конечно нравится, — ответил он. Потом посмотрел на меня именно так, как я и хотела, и, немного помолчав, взволнованно сказал: — Ты сама это знаешь, Адди. Я люблю оставаться с тобой наедине. Я просто хочу, чтобы мы оставались наедине на самом деле.
Я давно заметила это, но держала все при себе, потому что не хотела быть нытиком.
Но когда нашим отношениям исполнилось полгода (я подарила Джебу подборку самых романтичных песен на свете, а он ничего мне не подарил), во мне что-то треснуло. Я любила его, и мне хотелось, чтобы между нами все было идеально, но не могла же я все делать сама. И если это значит, что я нытик, так тому и быть.
Джеб видел, что я недовольна, и все время спрашивал, почему да почему. И наконец я спросила:
— А ты как думаешь?
— Из-за того, что я тебе ничего не подарил? — угадал он. — Я не знал, что это обязательно.
— Ну и зря, — пробормотала я.
На следующий день он подарил мне ожерелье с сердечком из игрового автомата, только переложил его из пластикового яйца в нормальную коробочку. Из-за этого я только расстроилась. Еще день спустя Теган, отведя меня в сторону, сказала, что Джеб боится, что, раз я не надела ожерелье, мне не понравился подарок.
— Оно из «Герцога и Герцогини», — сказала я. — Это ожерелье из призового автомата, который у входа стоит! Опусти четвертак и выиграй!
— А ты знаешь, сколько четвертаков Джеб опустил в автомат, чтобы его выиграть? — сказала Теган. — Тридцать восемь. Он все время возвращался к кассе за мелочью.
Между нами повисла гнетущая тишина.
— Ты имеешь в виду…
— Он хотел подарить тебе именно такое. С сердечком.
Мне совсем не понравилось то, как Теган на меня посмотрела. Я отвела глаза:
— Все равно, оно же дешевле десяти долларов.
Теган молчала. Я боялась взглянуть на нее. Наконец она сказала:
— Ты же не серьезно, правда, Адди? Не будь ничтожеством.
Я совсем не хотела быть ничтожеством, и конечно же для меня не имело значения, сколько стоит подарок. Но похоже, я и вправду хотела от Джеба большего, чем он мог мне дать, и чем дольше так продолжалось, тем хуже было нам обоим.
Прошло несколько месяцев — и что же? Я все еще его расстраивала, и он меня тоже. Не всегда, но гораздо чаще, чем положено, — или как еще сказать?
— Ты хочешь, чтобы я стал тем, кем я быть не могу, — сказал он за день до нашего расставания.
Мы сидели вечером около дома Чарли в «королле» его мамы. Если бы можно было вернуть время назад, я бы вообще не стала входить в дом. Ни за какие коврижки.
— Это неправда, — возразила я.
Я нащупала прореху в покрытии пассажирского сиденья и запустила пальцы в поролон.
— Это правда, Адди, — сказал Джеб.
Я сменила тактику:
— Ну, хорошо, даже если я на самом деле этого хочу, разве это плохо? Люди постоянно меняются ради друг друга. Вспомни любую историю большой любви, и ты увидишь, что, если двое хотят, чтобы у них все получилось, они должны меняться. Как в «Шреке»: Фиона говорит Шреку, что ее бесит то, что он все время рыгает, портит воздух и все такое. И Шрек такой: «Я людоед. Смирись с этим». А Фиона отвечает: «А если я не могу?» Поэтому Шрек выпивает зелье и превращается в прекрасного принца. Он делает это из любви к Фионе.