Дина Рубина - Больно только когда смеюсь
Я говорю четырехлетнему Димке:
— Только попробуй своей палкой поцарапать новый шкаф. Я тебя убью!
Он мне на это отвечает проникновенно:
— Зачем же убивать хорошего человека?
* * *У Димки стоматит. После тяжелой борьбы мне удалось смазать ему рот синькой. Он наревелся и говорит — зареванный, синим ртом:
— Тебе не меня наплювать… Вот найду себе другую женщину…
* * *С утра у нас в подъезде работают плотники — меняют входную дверь.
Димка крутится у них под ногами, суетится — «помогает», то есть, подает инструменты, ведет задушевные беседы, даже два раза прибегал за водой — носил им пить. За усердие плотники подарили ему дощечки. Он ворвался в квартиру воодушевленный, деятельный:
— Мама, дай мне молоток и гвозди, я буду делать самолет! Танк! Машину!
Я выдаю ему молоток и несколько гвоздей, он усаживается в кухне работать. Я сижу за пишущей машинкой в соседней комнате, и слышу, как минут пятнадцать он тюкает молотком, беседуя сам с собой, охает, ушибается. Очевидно, дело не слишком клеится, потому что минут через двадцать я слышу его голос, все еще деятельный:
— Нет! Лучше я просто сделаю наш! советский! крест!
* * *Когда я чего-то не разрешаю ему, или не покупаю, или просто настроение у него не очень, он садится на диван, смотрит мрачно в стену и говорит с тяжелым вздохом:
— Я, наверное, буду кричать…
* * *Я сижу за машинкой, работаю. Димка (4 года) с утра не пошел в садик, уши болели, и сейчас совершенно не знает, как ему убить время — слоняется по квартире и морочит мне голову. Просит то яблоко, то виноград… Наконец усаживается на диван напротив меня с кистью винограда в руке и ест, отрывая по одной ягодке. Я время от времени исподлобья посматриваю в его сторону, потом спрашиваю:
— Чем ты собираешься заняться?
Он долго не отвечает, наконец говорит веско, несуетно:
— Доем виноград… Потом задумаюсь…
* * *Димка (6 лет) выпросил денег на мороженое, ушел и вернулся через полчаса зареванный и злой. Говорит — Тимур съел все его мороженое. Я, тертый калач, пытаюсь прояснить ход событий, и, мало-помалу выстраиваются все детали происшедшего: Дима встретил Тимура во дворе и дал тому лизнуть мороженого. Тот лизал, лизал и долизал до палочки.
— Что ж ты стоял и смотрел, как дурак? — спросила я.
Он понурился, видно пытаясь понять, что же это с ним произошло, потом проговорил:
— Re знаю. Доброта напала…
* * *– Мама, у меня к тебе два вопроса, — говорит он решительно.
Я, нехотя отрываясь от рукописи:
— Ну?
— Что такое «позвоночник», и что такое «дружба навеки»?
* * *Димка, мечтательно:
— Без тебя бы жить…! Хул-лигани-и-ить, без-зобра-азить!
* * *– Мама, ты какие отметки получала?
— Хорошие. Пятерки и четверки.
— А где твой портфель?
— Ну-у, Димочка, он стал старый, и я его выбросила.
Он, пораженно, возмущенно:
— Вместе с отметками выбросила?!
* * *Я ему говорю:
— Скоро пойдешь в школу, будешь учиться…
— Я не хочу учиться… — тон безнадежный, знает, что все равно пропал.
— Вот-вот, придется оставить это «хочу-не хочу», станешь ответственным человеком.
— Я не хочу быть ответственным человеком. Хочу быть бездельником.
И взгляд ясный и честный…
* * *Шестиклассник Дима — бездельник феерический: делает вид, что учит урок по зоологии. Ходит по квартире и бубнит одну фразу: «Зеленая эвглена не может размножаться в неблагоприятных условиях».
Вдруг замечает мой ироничный взгляд.
— Что ты смеешься?! Вот ты, мама, ты могла бы размножаться в неблагоприятных условиях?!
* * *В Израиль Еву привезли четырех с половиной лет. И тут выяснилось, что розовый миф о «прекрасной адаптации маленьких детей в израильском обществе» не более, чем общее место.
Она прекрасно владеет ивритом, у нее множество подружек-сабр. Тем не менее, часто на нее наваливается совершенно взрослая тоска, причину которой она не умеет себе объяснить. Она не знает этого слова: «ностальгия».
Утром я провожаю ее в школу. Накрапывает дождик, мы спускаемся по лестнице, и вдруг она хватает меня за руку:
— Слушай, слушай — русский запах!
Встретив мой недоуменный взгляд, взволнованно поясняет:
— Пахнет нашим подъездом в Москве!
— Ну, что ты! — расстраиваюсь я, — разве можно сравнить! Наш московский подъезд пахнул кошками и бродячими алкашами, там всегда была страшная грязь и… — тут я замечаю, что она меня не слушает, а счастливо кивает в такт своим мыслям:
— Да… да… Там замечательно пахло…
* * *У Евы (4 года) мать — писатель, а отец — художник. Семья шумная, лексика полная, разнообразная, не всегда соответствующая нормам чопорной морали…
Ей подарили куклу, и она пытается надеть на нее платье, снятое с другой куклы, поменьше. Размеры не совпадают, и Ева долго безуспешно пытается продеть кудлатую куклину голову в слишком узкую прорезь платья. Наконец, в сердцах отбрасывает куклу в сторону:
— Мать подери!!!
* * *У Евы день рождения, пятый… мы пригласили ее друзей, а накануне я купила «колу», «пепси», и прочую разноцветную сладкую чепуху. После того, как ребята ушли (веселье было устрашающим), и мы почти все расставили по местам и собрали пустые бутылки, Ева уселась за стол и сказала, грустно подперев щеку рукой:
— Мам, а помнишь, как в России шипел лимонад?
У каждого своя ностальгия…
* * *Еву мы отдали учиться в религиозную школу — там маленькие классы, ласковые учителя, высокий уровень преподавания математики и английского… Однако вскоре мы убедились, как быстро действует «опиум для народа». В один из дней Ева возвращается из школы и заявляет, что будет сейчас «учить Тору».
— Сначала пойди умойся, — советует ей отец.
