Эдуард Тополь - Русская дива
Но Барский не клюнул на это патетическое объяснение визита Игунова. В КГБ Игунова и ему подобных цековских советников считали партийными выскочками и пенкоснимателями, и Барский не удержался от соблазна подколоть его:
— Между прочим, Сергей Степанович, мы до вашего прихода как раз один любопытный вопрос обсуждали…
— Ну-ну? — сказал Игунов, не поворачиваясь.
— Как бы это поточней сформулировать? Скажем, неадекватная реакция общества на антисионистскую работу прессы и…
— Ишь как закрутил! — перебил усмехнувшись Игунов. — Сказал бы прямо: сколько мы ни орем «Бей жидов!», а погромов нет. Ты это имел в виду? А знаешь, что сказал отец Сергий Булгаков по этому поводу?
«Между Россией и еврейством существует взаимное влечение и непредустановленная связь…»
Громкая песня за окном прервала их беседу — это демонстрантки вдруг хором запели «Хава Нагила».
— Ах, суки! — подался вперед Игунов. — Ну, полковник, где же твои милицейские «строители», мать их в три креста!
— Должны быть вот-вот…
— Очень хорошо! Просто замечательно! — с сарказмом произнес Игунов, глядя на поющих евреек. — Посреди Москвы, столицы России! Между прочим, полковник, знаешь, что это за песня? А должен знать, они же все наши песни знают! Это гимн солнцу. Так вот, к вопросу о погромах. Ты прав, одними газетными статьями тут ничего не сделаешь. Передай твоему шефу, что у меня есть кой-какие практические идеи. Так что мы можем объединиться. — И он трезво и прямо взглянул Барскому в глаза. — Идет?
У Барского похолодело в желудке — неужели Игунов знает о его тайной задумке насчет Рубинчика? Или у него какие-то свои разработки?
Барский не успел это выяснить — песня за окном вдруг сломалась, послышались крики, топот ног. Это с севера, с Троицкой улицы, вышла на Олимпийский проспект темная, плотная толпа «строителей», одетых в новенькие брезентовые робы и с пластмассовыми касками на головах. Они двигались на демонстранток монолитным блоком, а позади толпы евреек милиция спешно убирала полосатые барьеры и открывала транспорту проезд по Самотечной площади.
— Ага! — радостно подался к окну Игунов, выдернул оконные шпингалеты и настежь открыл сначала внутренние, а потом наружные створки. Холодный весенний воздух, шум толпы, крики женщин и матерщина «строителей» ворвались в кабинет как раз тогда, когда «строители» достигли демонстранток и всей своей массой стали давить на них, сталкивая под колеса летящих по Самотеке машин.
— Давай, давай, жидовки! — кричали они. — Катите в свой Израиль забастовки устраивать! А у нас тут нехер хулиганить! Тут наша власть, рабочая!
— Осторожно, здесь дети! Как вы смеете!..
— Иди, иди! Домой иди с детьми! Не х… жидят на демонстрации водить!
— Позор! Какие вы рабочие? От вас водкой разит! Мужчины называется! На женщин прут!..
— Ты поговори мне, падла! Я те щас покажу, какой я мужчина! Хочешь?…
— Дорогу давай, жидовки хреновы! Пройти людям надо! Это тротуары для рабочего класса! И нехер тут перед Западом выступать! Нажми, ребята!
Стоя у окна, Игунов произнес с ироничным пафосом:
— «Снова гонимыми являются сыны Израиля, вчера еще как будто торжествовавшие…»
Барский не понял — это очередная цитата или слова самого Игунова.
Между тем за окном, на улице, мужья демонстранток поспешили на выручку своим женам, но Инесса Бродник тут же закричала им в неизвестно откуда появившийся у нее в руках мегафон:
— Назад! Назад! Вы что, не понимаете? Они же хотят драку спровоцировать! Назад! Не подходите! Девочки, отходим! Постепенно отходим!
Женщины стали пятиться, задние выскочили на мостовую Самотечной площади и замахали руками, пытаясь остановить летящие на них и орущие гудками машины.
— Ах ты, мать твою! — крикнул кто-то из «строителей», выпрыгнул прямо на плечи демонстранток, дотянулся до Инессы и вырвал у нее мегафон. Под тяжестью его тела женщины невольно расступились, а в образовавшийся просвет тут же ринулись наступающие и, подхватив своего товарища, усилили нажим, рассекли толпу женщин сначала надвое, потом еще и, уже улюлюкая и свистя, погнали разбегающихся евреек по площади и даже через нее — по Цветному бульвару. Походя они сбивали телекамеры западных журналистов со штативов, топтали ногами их фотокамеры, а некоторых и били под дых локтем и в пах коленом. Только со старым актером-отказником Герциановым произошла заминка: он взобрался на высокую театральную тумбу и, стоя над всем этим побоищем, громко читал из какой-то книги:
— «Евреи социалистических стран полностью свободны от национального и классового угнетения! Абсолютное большинство их живет в гармонии с обществом и активно участвует в строительстве социализма!..»
— Сволочь! — весело сказал Игунов в кабинете Булычева. — Мою книгу читает! — и потянулся за новой порцией коньяка. — А вы говорите: нельзя раскачать Россию на погром! Еще как можно! Главное — толкнуть хорошенько!
Впрочем, то, что происходило сейчас на улице, еще не было погромом в прямом и полном смысле этого слова. Евреек не убивали, не насиловали и не разбивали головы их детей о стены. А только втихую били коленями в живот да выталкивали под машины на площадь.
— «Гневом отвечают советские трудящиеся евреи на клеветнические измышления Тель-Авива о так называемом "тяжелом положении" евреев в СССР» — выкрикивал над этим действом Герцианов, держа в руках книгу «Сионизм без грима».
Но тут его сдернули с тумбы, дали по печени и по шее, и знаменитый комик проехал носом по тротуару.
Победа «рабочего класса» была полной и неоспоримой.
Барский взглянул на часы и ужаснулся. Было 14.59 — через минуту в ресторане «Армения» у него встреча с Анной Сигал. С Анной! Если он не придет вовремя, она не будет ждать и минуты!..
11
Анна сидела в глубине полупустого ресторанного зала и удивленно посматривала на часы. Если этому Барскому так нужны навигационные системы Аркадия, то какого черта он опаздывает? Конечно, можно встать и уйти, уже 3.06, и, не будь этот Барский полковником КГБ, она ушла бы еще пять минут назад. Но, как заметил ее отец, с КГБ не играют в такие игры. Раз уж они взялись за тебя, от них не отвяжешься, так лучше дождаться его и провести первый раунд. К тому же что-то в этом Барском было не то, какая-то, помимо гэбэшной наглости, странность, которая заинтересовала Анну. И даже не странность, а многоликость. Тогда, во время их встречи в кабинете хорька, он был сама импозантность касты кремлевских вершителей судеб страны. А при их телефонном разговоре его голос явно дрогнул и просел, словно он не добивался деловой встречи, а склонял ее к любовному свиданию. И эта трещинка тут же вселила в Анну уверенность, что она легко найдет компромат на товарища Барского: кто в руководстве сегодняшней России не берет взяток и не имеет тайных грехов — любовниц, внебрачных детей, незаконных дач или левых доходов от теневой экономики?
