Татьяна Соломатина - Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61
Но Андриевич досиделся таки до заведующего отделением — в связи со всеми кадровыми перестановками. Родин, специально приглашённый на заведование патологией, стал начмедом. Поцелуева — заведующей обсервацией. И поскольку эта клиника, как и любая другая, очень сопротивлялась людям со стороны — поступили в соответствии с постулатом «возьмите лучших из худших». Вот и стал Скумбриевич заведующим. А теперь ещё и оперировать стал, как не в себе. Да не просто оперировать — а: «прогрессивные методики» и всё такое!
Ельский бушевал в кабинете у Родина.
— Ты видал?! Нет! Ты видал этот бред?!
— Вова, какой бред?!
Владимир Сергеевич вытолкнул Родина из кресла и завладел его лептопом. Быстро нашёл искомое видео и запустил просмотр.
— Смотри! И не говори потом, что не видел! Знаешь, как очередные британские учёные-мочёные эту чушь преподносят?! Слушай по слогам: «У-ни-каль-ное кесарево: ребёнку позволяют самому выбраться из утробы матери. Набирает популярность новый метод естественного кесарева сечения, который по мнению английских врачей менее стрессовый для ребёнка». Смотри! Смотри!
Последнее было явно лишним. Родин прилип к экрану, отвиснув челюстью. Не метафорически, а в самом что ни на есть буквальном смысле.
— Во… Во… Во… — Сергей Станиславович никак не мог сартикулировать имя друга, потрясённый происходящим на записи. — Во…
— Вова! — Хлопнул его по спине уже вставший Ельский. И заботливо усадил Родина обратно в кресло.
— Вова! Что они делают?! — Начмед растерянно глянул на заведующего неонатологией.
— Естественное кесарево, Серёжа! Естественное! Кесарево! Да-да. Смотри! Смотри!
— Но… Но… Но…
— Нонсенс! — Снова хлопнул Ельский Родина. Но уже по плечу. С такой силой, как будто он решил поколотить ни в чём не повинного русского акушера-гинеколога за экзерсисы нетленных британских учёных.
Родин мотнул головой, как впервые взнузданный жеребец.
— Но если это — естественно! То я… То я…
— Майя Плисецкая!
На экране тем временем руки в окровавленных латексных перчатках продолжали мутузить и мять голову плода в разрезанной матке. Затем принялись тащить прямо за эту голову, причём плечевой пояс оставался крепко фиксирован в матке. Родин взвыл. Опять же — буквально.
— Ага! — Демонически расхохотался Ельский.
— Это же… Это…
— Именно! Непочтительное отношение к шейным артериям, — ухнул Владимир Сергеевич.
Родин выпрыгнул из кресла и стал прохаживаться, стараясь не глядеть на экран. Как будто там демонстрировали не чудо рождения, а изощрённую казнь за гранью режиссерского видения даже Тинто Брасса.
— Это — терроризм! Они же ему голову свернут! Детский церебральный паралич…
— До года не диагностируется! — Ехидничал Ельский. — Но вот именно сейчас они его и сотворяют! — Он кивнул подбородком на видео, где всё те же руки в латексных перчатках всё ещё коряво тащили дитя из раны за ни в чём ещё неповинную башку.
Сергей Станиславович метнулся к бару. Хотя, в отличие от бравой троицы Мальцева-Панин-Святогорский, ни Ельский, ни Родин никогда не употребляли на работе. Почти. Ельский — уж точно не… Но сейчас он принял чуть не до краёв наполненную вискарём кофейную чашку. Не чокаясь, они выпили, глядя на экран как загипнотизированные.
— Это абсурдно, Вов! — Даже не крякнув, прокомментировал Родин и налил ещё. Себе и в подставленную другом тару.
— Это преступно, Серёж!
Они снова молча выпили. Снова же — не чокаясь. Садист в латексе наконец вытащил несчастное дитя из раны. Оно вяло лежало в луже крови, натёкшей матери между ног.
— Из-за этого новомодного медицинского аттракциона кто-то по ночам будет писать рецензии и экспертные оценки в бюро судмедэкспертизы.
— Не кто-то, Сергей Станиславович. Не кто-то. А мы. Потому что твой заведующий патологией сделал уже пять вот таких вот «естественных» кесаревых сечений.
— Что?!
Родин уронил чашку, которую держал в одной руке. И бутылку, которую держал в другой. Зазвенело. Растеклось. Запахло. Сергей Станиславович с ужасом смотрел на Владимира Сергеевича.
— Почему я об этом не знаю?!
— А я знаю, почему ты не знаешь?! Ты — начмед! Он у тебя заявки на операции подписывает.
— На кесарево! На обыкновенное кесарево! Он что… Он вот это?..
Родин дрожащей рукой показывал на уже вернувшийся в начало стоп-кадр.
Ельский кивнул.
Наступив тапком в лужу виски, Сергей Станиславович вышел из кабинета. Не сказав ни единого слова.
Владимир Сергеевич хмуро усмехнулся. Собрал осколки, выбросил в мусор. Взял тряпку из-под умывальника и начал протирать пол. В этот момент в кабинет вошла Оксана Анатольевна. Ельского она не увидала — он был скрыт столом. Она втянула воздух и раздражённо сказала:
— Виски с утра?! Ну ты даёшь, муженёк! Налей и мне. Потому что у меня в отделении, похоже, холера!
В этот момент из-под стола раздалась длинная матерная тирада. Ельский собрал явно не все осколки.
— Вова?! — Ахнула Оксана.
— Я этого слова на букву хэ не слышал! Поняла?! Мало ли что вы с мужем друг другу в койке говорите!
Ельский жестами давал понять, что не слышал, не был, не присутствовал, не состоял!.. Потому что слово «холера» — это очень страшное слово. Оно обязывает закрыть отделение. Закрыть больницу. Закрыть район. Город… Страну!
Кровь Ельского забрызгивала важные и не очень бумаги на столе Родина. И стоп кадр с ужасающим «естественным» кесаревым. Оксана Анатольевна подошла к Владимиру Сергеевичу, и молча на автомате взяла его палец и засунула себе в рот. Так хватают палец карапуза любящие родители. Отсосать кровь. Зализать рану. Стеклянными глазами они уставились друг на друга.
— У меня в отделении пять травм шейного отдела позвоночника, — жалобно (что никак не было в его парадигме) промямлил Ельский.
Оксана выпустила его порезанный палец изо рта и ещё жалобнее сказала:
— А у меня с ночи все бабы срут и блюют. Обезвожены!
И снова засунула Вовкин палец, из которого резво текла кровь, себе в рот и принялась его посасывать. Пожалуй, это уже походило на действие расстроенного младенца.
В этот момент в кабинет вернулся Родин, волоча за шиворот Андриевича, куда как превосходившего его ростом.
— Это не то, что ты думаешь! Это первичная хирургическая обработка!
Ельский запоздало выдернул палец у Оксаны изо рта.
— А хлоргексидинчиком нельзя было обойтись, да?! — Язвительно запыхтел Родин, сваливая Андриевича на диван.
— Сергей Станиславович! — Ожила Оксана. — У меня к вам очень срочное дело. Касающееся эпидобстановки.
