Элена Ферранте - Моя гениальная подруга
— Ну что?
Лила сняла ботинок с руки, потерла пальцы друг о друга и подставила ему ладонь:
— Сам потрогай.
Рино протянул руку:
— Сухо.
— Влажно.
— Тебе кажется. Потрогай, Лену́.
Я потрогала:
— Чуточку влажновато.
Лила скривилась:
— Видишь? Всего минуту были в воде и уже промокли. Так не пойдет. Придется опять все отклеивать, распарывать и перешивать.
— Какого черта? Из-за какой-то капли воды?
Рино пришел в бешенство. Не просто разозлился, а впал в ярость. Лицо у него покраснело, под скулами заходили желваки, и, не сдержавшись, он разразился проклятиями. Он кричал, что так они никогда не доведут дело до конца, что во всем виновата Лила, которая сначала помогала ему, а теперь только ругает, что он не собирается всю жизнь торчать в этой поганой дыре, быть на подхвате у отца и смотреть, как другие богатеют. Потом он схватил железную болванку и замахнулся на сестру: если бы он ее ударил, точно убил бы.
Из мастерской я уходила потрясенная взрывом ярости Рино, обычно такого вежливого, но в то же время гордая тем, что мое мнение было признано авторитетным и существенным.
Через пару дней я обнаружила, что прыщи начали подсыхать.
— Повезло тебе, — сказала мне Лила. — И со школой, и в любви…
Я почувствовала, что ей немного грустно.
20С приближением новогодней вечеринки Рино овладела навязчивая идея запустить больше всех фейерверков, главное — больше, чем Солара. Лила посмеивалась над ним, иногда довольно зло. Она сказала мне, что брат, который поначалу скептически отнесся к идее разбогатеть на ботинках, теперь, наоборот, на ней зациклился: он уже видел себя хозяином обувной фабрики «Черулло» и не хотел опускаться до простого сапожника. Эта черта характера Рино, до того ей неведомая, тревожила ее. Она всегда считала его слишком резким, иногда грубым, но уж никак не пустым хвастуном. А теперь он корчил из себя непонятно кого. Он почувствовал близкое обогащение. Почувствовал себя бизнесменом и захотел подать всему кварталу знак, что в этом году он наконец поймает за хвост удачу. Потому он и решил запустить тьму-тьмущую фейерверков — намного больше, чем запускали обычно братья Солара; Рино не собирался им подражать, он мечтал их превзойти. Он задумал победить тех, кому завидовал и кого считал своими врагами, — чтобы самому занять их место.
Мне, в отличие от Кармелы и других девчонок из нашего двора, Лила никогда не говорила: «Наверное, я сама виновата: внушила ему эту мечту, а он потерял от нее голову». Но она и сама в нее верила — верила, что мечта осуществима, а для этого ей нужна была помощь брата. К тому же она любила его. Он был старше ее на целых шесть лет, и она не хотела выставлять его мальчишкой-фантазером. Но она же часто повторяла, что Рино не хватает уверенности в себе, что он не умеет реально оценивать трудности и всегда все преувеличивает. В том числе значение своего состязания с Солара.
— Может, он ревнует к Марчелло? — как-то спросила я ее.
— То есть?
Она засмеялась — разыграла дурочку, хотя сама много раз говорила мне об этом. Марчелло Солара каждый день крутился вокруг обувной мастерской, то на своих двоих, то на «миллеченто». Рино, конечно, его заметил и постоянно напоминал сестре: «Только вздумай связаться с этим придурком!» Наверное, Рино хотелось отлупить братьев Солара за то, что они пристают к его сестре, но сделать это он не мог, а потому решил отыграться с помощью фейерверков.
— Так значит, я права?
— В чем?
— В том, что он хвастун. Откуда у него столько денег на фейерверки?
В новогоднюю ночь и наш квартал, и весь Неаполь превращался в настоящее поле битвы. Небо озаряли вспышки ослепительного света, громыхала канонада. Густым туманом стлался пороховой дым, проникая в окна домов, заставляя слезиться глаза и вызывая кашель. Но разноцветные искры, свист ракет и выстрелы, от которых тряслись стены, стоили денег, и, как всегда, больше всего фейерверков запускали те, кто побогаче. В нашей семье лишних денег не водилось, и о том, чтобы накупать кучу новогодних петард, не приходилось и думать. Отец приносил домой пачку бенгальских огней, один салют и одну ракету. В полночь он совал мне, как самой старшей, в руку бенгальскую свечу и поджигал, а я стояла замерев, счастливая и немножко испуганная, и не отрываясь смотрела на крошечные вихри огня, едва не лизавшие мне пальцы. А отец уже бежал за ракетой, на подоконнике засовывал ее в стеклянную бутылку, поджигал фитиль окурком сигареты и с восторгом смотрел, как ракета, разбрызгивая искры света, со свистом летит в небо. Следом он выбрасывал на улицу бутылку.
В семье Лилы фейерверки тоже запускали нечасто, если вообще запускали, потому-то Рино и взбунтовался. С двенадцати лет он повадился убегать на Новый год из дома в компанию парней, которых считал храбрее своего отца, и прославился тем, что собирал невзорвавшиеся петарды. Не успевал стихнуть праздничный гвалт, как он отправлялся на охоту, а потом тащил свои трофеи к прудам, складывал их на берегу, поджигал и наслаждался зрелищем: сначала вспыхивало высокое пламя, затем раздавался треск и, наконец, гремел взрыв. В память о том дне, когда он не успел отбежать подальше, на руке у него остался шрам в виде большого черного пятна.
В числе причин того вызова, который Рино бросил в конце 1958 года братьям Солара, как очевидных, так и скрытых, было желание Рино отыграться за нищее детство. Поэтому он задумал во что бы то ни стало раздобыть денег на фейерверки. Однако даже ему, одержимому манией величия, было ясно, что тягаться с Солара бесполезно. Братья целыми днями разъезжали туда-сюда на своем «миллеченто» и загружали в багажник пиротехнику, с помощью которой намеревались в новогоднюю ночь поубивать птиц и напугать собак, кошек и мышей. Рино долго с завистью наблюдал за ними из мастерской, а потом, чтобы обзавестись мало-мальски приличным арсеналом, занял денег у Паскуале и Антонио, но больше всего — у Энцо, который был чуть состоятельней.
Все неожиданно изменилось, когда матери отправили нас с Лилой в лавку Стефано Карраччи за продуктами к праздничному ужину. В магазине толпился народ. За прилавком, помимо Стефано и Пинуччи, стоял Альфонсо, пославший нам смущенную улыбку. Мы встали в конец длинной очереди. Но тут Стефано обернулся ко мне — именно ко мне, махнул в знак приветствия рукой и что-то сказал на ухо брату. Мой одноклассник вышел из-за прилавка и спросил, нет ли у нас с собой списка покупок. Мы отдали ему список, и он убежал в подсобку, а через пять минут вернулся со свертками и пакетами.
Мы разложили пакеты по сумкам, заплатили синьоре Марии и вышли из магазина, но не успели отойти на несколько шагов, как нас догнал уже не Альфонсо, а Стефано собственной персоной.
