Астра - Избегнув чар Сократа
Билетик стоил пять рублей, был их целый ворох. Опять же по запросу, билетик должна была дать продавщица.
— Выберите, пожалуйста, сами, — попросила Астра.
Та протянула ей заклеенную бумажку. Астре достались три цветные авторучки в клеенчатом голубом футлярчике ценой пять рублей. То есть, не выиграла, и не проиграла, лишь получила подтверждение… чего? Того, что она свободна принимать свои решения сама? Пожалуй, так.
На поезд она опоздала. Он уходил в четырнадцать двадцать семь, а она была уверена, что в четырнадцать сорок, но и слабенько — что в двадцать семь. Как исчезающе слабо свечение истины сквозь уверенную иллюзию! Иллюзия, плотное струистое преломляющее образование, сквозь которое… что? А то: «как очарованные, они видят не то, что есть на самом деле». С этим тоже можно работать.
В дневной электричке было свободно и чисто. Деревянные лавки медово светились лаком, за окнами мелькали зеленые деревья, среди них любимые сосны. Она села одна на самую крайнюю скамеечку, ту, что всего на два сидения.
Пошатываясь, по вагону брел невысокий мужчина в чистой рубашке, с простым загорелым лицом. Свободных мест было много, но мужчина, словно по ниточке, приблизился к ее скамье и сел рядом. Со слов В-нса, она знала, что пьяные напрямую связаны со «своими», что русское пьянство имеет даже охранительное свойство, потому что в наш технический сокрушительный век укрывает души от разрушения. Но и не развивает их. Поэтому она отнеслась к человеку, которого к ней «подвели», с мягким вниманием.
— Вот, — сказал он, не зная, как начать разговор, и показал зачем-то на свои часы.
— Да, — поддержала она, посмотрев на свои часики, — у вас точное время, минута в минуту.
— Я еду из лечебницы, — оживился он, — я прораб, пью горькую, теперь пошел лечиться. Но что же это? Вкатили укол и вывели за дверь, даже полежать не дали! А деньги вперед!
— Вы живете с семьей?
— Какое! К матери еду, отлежусь у нее. У меня есть своя квартира в Москве, но я не могу жить один.
— Страшно?
— Да.
Он повернулся к ней, хороший, умный, пропадающий, лет сорока, не больше.
— Жена ушла, дочку взяла. А я один не могу.
Астра прислушалась к себе. Имеет ли она право давать советы, учить приемам? Если он пойдет не туда, сможет ли она помочь ему? Значит, не имеет. Но человек ждет. Только намеком, полусловом, не больше.
— А вы можете, когда это накатывает, что-то делать, делать внутри себя? В груди, в душе. Делать, делать изо всех сил, пока не выйдете.
Мужчина замер, слушая ее слова.
— Мне… да, это внятно, да, я чувствую, что смогу. И раз, и другой… — он быстро повернулся к ней. — А ты что, лечилась, да? От алкоголизма? От зависимости?
Она улыбнулась.
«Лечусь. От зависимости».
На станции, прямо у платформы шло веселье под гармонь. Провожали кого-то или просто гуляли, но так заливисто, что Астра вступила в круг. Она всегда плясала под гармонь еще с Усть-Вачки, и тут распахнула руки. Ее заметили, тут же возник мужичок-умелец, и с ним вдвоем они выдали такого «русского» да «Семеновну», что словно гора с плеч свалилась! И автобус подали тоже словно для нее.
А Проша этим летом стал ходить с Сеней в настоящий лес. Они перебирались через овраг, пересекали ячменное поле и входили в лесной сумрак. На старых елях блестели подтеки смолы, зеленый мох устилал землю.
Сеня всегда знал, в какую сторону идти. С ним не заблудишься. У него вообще уйма всяких умений. Он и свистел, и дрался, он сам сколотил будку для Шарика и забор. Сеня был худой, загорелый, с белыми бровями, а по рукам, от ладоней до локтя, у него тянулись настоящие трудовые жилы.
А как собирал грибы! Проша еще только-только оглядывался, а Сеня — хоп! и берет гриб из-под самых его ног. Да не какой-нибудь, а белый!
— Как ты их видишь? Научи меня.
— Учись, — ухмылялся Сеня и начинал обидно хохотать. — Тебе только мухоморы собирать. Вон они, сами на тебя смотрят.
Но зато когда везло, когда встречался настоящий гриб, Проша запоминал его во всех подробностях. И как стоял его грибок, и был ли прикрыт листочком, и какие вокруг росли травы. Что же до мухоморов, то их и впрямь было многовато. Рослые, нарядные, они занимали все видные места.
— Жалко, что несъедобные. Неужели они никому не нужны?
— Мухоморами лоси лечатся, — объяснял Сеня. — Видал лосей-то?
— Никогда. Большие?
— Ноги — во! Рога — во! И горбатые, — Сеня очертил руками нечто невиданное, от чего не спрятаться, не убежать.
И вот как-то раз шли они по лесной дороге. Под зелеными лучами сверкали длинные лужи, блестела трава. А Сенька плел истории про прошлогодний снег, будто бы зимой его намело столько, что Шарик, забравшись на сугроб, просунул морду в форточку. Проша не верил, Сенька горячился, вместе они кричали на весь лес, а глаза их нет-нет да и шарили по обочинам, под ближними кустами.
— Белые! — заметил Проша две шляпки сразу. — Мои, мои!
И кинулся в орешник. В ту же минуту раздался громкий треск. Проша отскочил обратно, а из зарослей с другой стороны выбежал на дорогу лосенок. Серый, голенастый, с черными коленками, он опрометью пустился вскачь под разбойничий свист и хохот Сеньки.
В другой раз получилось еще интереснее. Они возвращались домой и уже вышли к большой поляне, как вдруг Сеня замер на месте.
— Глянь туда.
На поляне в дымке росы стоял взрослый лось. Высокий, с горбом, с висячей мордой, ни на кого не похожий. Настоящее страшилище с рогами.
Проша перестал дышать.
— Он нас не увидит?
Сенька коварно улыбнулся. И вдруг крикнул в полный голос.
— Эй! — и даже взмахнул рукой. — Эй, эй!
Медленно, неохотно лось повернул к ним тяжелую голову. У Проши ёкнуло сердечко. Еще мгновенье и он бросился бы наутек сломя голову.
Но страшиле не хотелось спорить с мальчиками. Посмотрев снисходительно, он вскинул рога и степенно потрусил через поляну к дальнему березняку.
— Видал? — гордо спросил Сеня.
— Видал. А зачем ты дразнился?
— Чудак! Они же не нападают.
— Совсем?
— Совсем. Они траву едят, да веточки, да твои прекрасные мухоморы. Ты хоть у мамы своей спроси.
А мама Проши любила гулять одна. Конечно, она приглашала с собой обоих братьев, но им было интереснее с местными мальчишками.
— Ты не обижаешься на меня, мама?
— Нет, малыш. Никогда.
Астра уходила, словно в однодневный маршрут, вдоль притока Клязьмы, живой и светлой, через ячменное поле, в лес, всегда имея с собой компас, хлеб и блокнот для записи.
Детские сказочки и рассказики, общение с литературным кружком, собственные догадки приоткрыли ей сокровения слова, особенно корневого. Об этом и хотелось думать среди владимирских далей. Здесь, на этих просторах в Золотом веке жили Богатыри, существа эфирного свойства, с душами славян. Те, у кого развито эфирное зрение, могут и посейчас видеть их, как видел подросток-Толстой в Ясной Поляне, когда мимо него, развевая юбку, прошла прозрачная женщина ростом выше елей. Сколько эпических картин они оставили потомкам! Но главный дар — Слово. Как они его услышали? Протекли, наверное, бездны безмолвия, пламя и света, пока оно отозвалось. То-то было озарение!
Над зеленой, едва заметной тропинкой нависали орехи. Они назревали гроздьями и свешивались сверху, еще мягкие, с ватной сердцевинкой. Астра сворачивала в поле, скользила по соломенной дорожке, лаская руками колосья, высокие пушистые цветы и травы.
«Слово, Истина… как затерли мы эти понятия! Если Слово — глыба, слившаяся в усилии осознания, то фраза? Что в ней „творится“? Тогда словесность — вообще, геологическое движение духа. Как мне-то сладить? Мне-то, мне-то как быть?»
В-нс не отпускал ее. И она трудилась, изнемогала, отчаивалась. Одна, сама. И уже промелькивала свежая независимость. «Камо грядеши, воля моя?» И уже легчало, легчало. «По колено, по щиколотку…» — смеялась сама себе, словно переплывая море В-нса и выходя… на свой берег. К себе, узнаваемой и неизвестной, с новой расцветающей радостью.
Вот, есть! Мгновение истины — вот к чему не прикасается Эрос. И что освобождает «одним махом». Похоже, что теперь будет светить тот полет. Неважно, «из какого сора» эта весть, главное, что она вновь и вновь приходит во сне. Не потому ли, что миры завернуты друг в друга и снятся друг другу?
Тропинки водили вокруг деревни, увлекали в лес, разбегались по ельнику. Не раз она плутала в лесу, едва выходила. И вспоминала местные страшилки, как некто заблудился и вышел аж под Чесменой! Компас, старый друг, помогал ей. А разве в общении с В-сом, неведомой космической Сущностью, излишня техника безопасности? Разве можно лететь на его огонь безрассудно и безоглядно? Сугубая осторожность, подготовка. И лишь время спустя возможно лицезреть и внимать В-нсу. В-нсу, человеку тысяч нравственных испытаний.
