Иван Сергеев - Два лебедя
Разбирая бумаги, я обнаружил рукопись романа в стихах «Михайло Ломоносов». Она была переплетена в темно-синий твердый переплет. И их было два экземпляра. Эта рукопись была написана двадцать лет назад. Я, кажется, хотел издать ее к 280-летию со дня рождения величайшего русского гения, но все время был недоволен текстом романа. Поэтому я просто взял и положил его в ящик стола.
А потом начались невероятные исторические события, которые полностью изменили нашу жизнь. И мою в том числе. Я совсем перестал писать стихи. Увлекся прозой и написал в соавторстве со своим духовным Учителем, Валерием Фриевым, с десяток книг. В 2006 году был принят в члены союза писателей «Многонациональный Петербург».
Но 3 сентября 2008 года я был у памятника «Детям Беслана», расположенного у церкви Успения Пресвятой Богородицы в Санкт-Петербурге на Малой Охте. Там проходил митинг осетинского землячества. Это событие так меня потрясло, что через неделю я написал стихотворение «Памяти детей Беслана». Собственно, с этого все и началось. Я понял, что должен попробовать себя в новой ипостаси.
И вот я держу рукопись «Михайло Ломоносов». Перед моим мысленным взором проносится вся моя жизнь. Но нерешительности более нет во мне. С волнением раскрываю рукопись и начинаю править стихи. И октавы зазвучали. Я понял, что у меня открылось второе дыхание. Ощущение легкости, молодости и, наверно, вдохновения не покидало меня до тех пор, пока, я не закончил работу над романом. А потом я отвез исправленную рукопись к Елене Владимировне Мошко, своему издателю.
Леночка Мошко, энергичная молодая женщина, тут же взяла мой роман в работу.
– Когда только ты успел его написать? – тепло спросила она.
– Ты не поверишь. Я написал его двадцать лет назад, а теперь хочу довести до ума к 300-летию Михаила Васильевича Ломоносова.
– Идея, конечно, грандиозная, – похвалила Лена. Через две недели макет романа был готов. А еще через полмесяца роман напечатали в типографии на Миллионной улице.
Я был счастлив, что мне удалось воплотить этот грандиозный замысел в жизнь. Но моя эйфория продолжалась недолго. Мой трезвый рассудок говорил мне, что роман еще очень сырой. И тогда я принял единственно правильное решение: показал роман на очередном заседании нашего союза писателей.
Я раздал членам союза что-то около двадцати экземпляров. Вечером, после возвращения домой, я позвонил Альмире Талхаевне Бикуловой, нашему председателю Союза писателей. Она сказала мне по телефону, что моим романом занимается Николай Сергеевич Михин. Я тут же позвонил Николаю Сергеевичу домой. Он действительно занимался моим романом.
– Я пишу рецензию на твой роман, – спокойно ответил Николай Сергеевич.
– И что вы думаете о романе? – с тревогой спросил я.
– Материал очень сырой, много инверсии, – тут же ответил Михин. Инверсия! Я даже слова такого не знал. Воистину, Николай Сергеевич был тем человеком, которого мне послал Господь.
– А вы не могли бы эту инверсию исправить? – подумав, предложил я.
– Это очень большая работа! Ты даже не представляешь, какая это трудоемкая работа. А я очень занят. Веду лито «Путь на моря» два раза в месяц, езжу по области, читаю стихи в детских домах, издаю книги.
У Михина день был расписан по минутам. Из его разговора по телефону я понял, насколько это был занятой человек. Но именно поэтому я обратился к нему почти с мольбой о помощи. Николай Сергеевич долго молчал. А потом очень по-доброму сказал:
«Книжка мне твоя очень понравилась. Называется она «Матрица Суждения». Вот за эту книгу я возьмусь редактировать твой роман в стихах.
– Огромное вам спасибо, Николай Сергеевич, – чуть не плача, пробормотал я в телефонную трубку.
– Спасибом не отделаешься, – сказал Михин, – ты должен за это помочь издать нашему лито книгу стихов.
– Я познакомлю вас с Леной Мошко, – радостно закричал я в трубку. – Можете на меня рассчитывать.
Знакомство с Николаем Михиным сыграло очень большую роль в моей судьбе. Он, по сути дела, ввел меня в кипучую деятельность членов Союза писателей России. Он и сам был членом Союза писателей России. Прекрасный историк, земляк Сергея Есенина, моряк по специальности и талантливый поэт, он был не на много меня старше. Однако здоровье его было подорвано. У него была неизлечимая болезнь: его нервные клетки отмирали. О тяжелом недуге говорили его скрюченные пальцы, которыми он умудрялся писать такие каракули, что разобрать написанное мог только он сам. Тем не менее он любил выпить и раз в месяц ходил в баню. Одним словом, это был героический человек.
Он не отказывал никому в помощи. Один шутник из лито «Путь на моря» сказал о Михине, что если бы он был женщиной, то все время ходил бы беременным. Николай сам рассказал мне эту шутку. Юмор он понимал и ценил, как никто другой.
В это время я часто ездил к Михину домой. Он научил меня править стихи, за что я ему очень благодарен. Николай Сергеевич основательно поправил роман «Михайло Ломоносов». Его помощь была столь значительна, что я предложил ему стать моим соавтором.
– Зачем это? – не согласился со мной Михин. – Вот ты издашь сборник стихов для нашего лито «Путь на моря», и этого будет вполне достаточно.
– А может, мне заплатить вам за редактирование?
– Денег я не возьму. А если на издание сборника стихов пойдут твои деньги, то это совсем другое дело.
На этом мы и порешили.
Как-то вечером Николай Михин попросил меня к нему заехать.
– Я внес свои исправления в компьютер, – сказал он мне по телефону. – Приезжай, заберешь их. – Огромная работа была завершена. Я тут же собрался, спустился в метро и поехал до станции «Московская». Ветка была прямая. Но ехать было долго. Я попытался самостоятельно править «Ломоносова», но тут требовалась необыкновенная сосредоточенность, чего мне достичь никак не удавалось. Я убрал роман в полиэтиленовый пакет, удивляясь, как Михин умудрялся править мою книгу в автобусе, троллейбусе и в метро.
На станции метро Московская я вышел. Свернул налево и повернул в первый поворот направо. Поднявшись по лестнице, я пошел на автобусную остановку. Проехав три остановки, вышел у больницы имени Костюшко, где в глубине домов проживал Николай Михин.
Он обрадовался моему приезду. Предложил раздеться, угостил меня чаем. Но вначале мы выпили за окончание работы над романом «Михайло Ломоносов» по три стопки коньяка, который всегда был в наличии у Николая.
Сидя за столом, я просматривал исправления. Они были внесены на компьютере самым мелким шрифтом. Исправлений было много.
– За Ломоносова! – сказал Николай Сергеевич. Мы чокнулись и с удовольствием выпили. В этом мы были с ним похожи.
А утром я уже был в «Нордмедиздате» у Леночки Мошко, где в течение недели все исправления были внесены. Затем Лена по электронной почте передала новый текст книги и обложку в типографию «Турусел», где она была в течение месяца издана.
На заседание Союза писателей «Многонациональный Санкт-Петербург я принес два десятка вновь изданного романа «Михайло Ломоносов». В этот день пришло очень много писателей и поэтов, поэтому на всех книг не хватило. Бикулова, наш председатель союза, попросила выступить Николая Михина. Он начал бойко рассказывать о нашей работе над романом.
– Роман написан классической октавой. Этим он и интересен. Это, конечно, не Александр Сергеевич Пушкин и даже не Кушнир, но тоже весьма любопытно, особенно в преддверии 300-летия Михаила Васильевича Ломоносова. – Михин сказал еще много теплых слов о нашем романе. Затем слово взяла Альмира Талхаевна Бикулова…
– Мне роман тоже очень понравился, – торжественно произнесла она. – Виктор Степанович – талантливый молодой писатель написал удивительную книгу. Написание такой книги – это подвиг. Я показала эту книгу в Академии наук. И там решили послушать Виктора Степановича на очередном заседании в Доме Ученых. Так что я вас приглашаю на встречу с академиками. Я там выступлю со своим открытием. А затем академики послушают вас.
Это был мой звездный час. И состоялся он благодаря нашей кропотливой работе с Николаем Сергеевичем.
Глава тридцать первая
Патент
Мы часто встречались в Володей Зайцевым. У нас с ним образовался своего рода дружеский творческий кружок, где за стопкой доброго коньяка обсуждались интереснейшие проблемы. Зайцев знал, что я не сумасшедший, а я верил в его гениальность.
Это был мир биологических часов Земли и Матрицы общения; мир биофильтров и горизонтальных и вертикальных колебательных систем; мир годовой эклиптики Земли и самоощущения «Я», мир синего, зеленого и пурпурного спектров и музыкального кодирования информации; мир эликсиров долголетия и мыслеформы, направленной в определенную точку Матрицы; мир избавления человечества от болезней естественным способом и нимба, который будет сиять над головой каждого, познавшего Матрицу общения.
