Иван Сергеев - Два лебедя
– Да, вторая будет готова через полгода, – ответил я.
– Так что будем работать! – обрадовался Учитель.
Уходили мы от Валерия Фриева счастливыми. Да, и сам хозяин этой уютной обители благоухал от удовольствия. Мы радовались, что наша благородная миссия успешно завершилась. Теперь Валерию было, чем заняться. Будет он в течение многих дней изучать книгу и радоваться нашим находкам и тому, что наша мечта осуществилась.
А я, недолго думая, начал работать над вторым томом. Свободного времени у меня было предостаточно, особенно когда рабочий день выпадал на субботу или воскресенье.
Прошел, наверно, месяц после издания первой книги. Мой рабочий день выпал на выходной. Я сидел у окна и правил рукопись. День был ясный и солнечный. Боковым зрением я увидел за окном женщину. Она медленно шла мимо окна. Невольно я взглянул на нее. Ее невозможно было не узнать. Это была Капитолина Владимировна, мать Верочки Клюге. Удовлетворив свое любопытство, я вновь стал править рукопись. А Капитолина Владимировна тем временем медленно удалялась. И тут я понял, что не могу упустить такой случай. Накинув плащ, я побежал за ней вдогонку. Я нагнал ее у перехода через Новосибирскую улицу.
– Капитолина Владимировна! – громко воскликнул я. Она обернулась на мой зов. Узнала меня, я тут же заключил ее в свои объятия. Мне было приятно обнимать эту ветхую старушку.
– Я хотел спросить вас о Верочке, – пробормотал я.
– А ты разве ничего не знаешь? – удивилась она.
– А что я должен знать? – переспросил я.
– Она умерла три года назад, – спокойно ответила К.В. – На похоронах было много ребят из техникума и института.
– Отчего она умерла? – опешил я.
– От быстро прогрессирующего рака желудка…
– Надо же, а я все мечтал с ней встретиться и поговорить.
– Значит, не судьба, – промолвила мать Веры.
– А как Георгий Генрихович?
– Он умер в 1993 году.
– Надо же, а мой отец умер в 94 году.
– Что ты еще хочешь узнать? – доброжелательно спросила К.В.
– Мне нужно с вами о многом поговорить.
– А ты позвони мне по телефону.
– Как вы себя чувствуете?
– Я сильно болею.
– А как поживает Александра Ивановна?
– Она тоже сильно болеет.
– Сколько вам сейчас лет?
– Восемьдесят четыре года.
– Вы просто молодчина, что дожили до этого дня. Нам необходимо было встретиться! – радостно сказал я и простился с нею.
Я пошел обратно на свой пост, думая о Верочке Клюге, которую любил до сих пор. Мне было пятьдесят девять лет. Три года назад мне было пятьдесят шесть лет, а Верочке Клюге было пятьдесят три года. Она умерла в двухтысячном году.
В этот день я не мог больше править рукопись. Мысли мои были заняты Верочкой Клюге и ее ранней кончиной. Мне хотелось напиться, но я не позволил себе этого сделать.
А в воскресенье должен был состояться День города. Я решил обязательно сходить на этот праздник. Мне необходимо было развеяться от грустных мыслей. В десять часов я поехал на Невский проспект – именно тогда меня сменила моя сестра, Наташа. Я был еще в метро, когда наверху разворачивалось грандиозное действие.
Точно по расписанию на площади Восстания собрались Петры Великие в количестве двадцати пяти персонажей. Каждый император назывался по-особенному: «Бомбардир», «Артиллерист», «Оригинал». «Петр– Гулливер» передвигался на ходулях, «Петра-маленького» исполнял на сцене карлик в посеребренном цилиндре. Чтобы не испытывать судьбу, были приглашены исполнять роль Петра даже знаменитые актеры, которые за многие годы театральной службы сроднились с императорским сюртуком.
Вслед за Петрами Великими на сцену поднялись очаровательные фрейлины в костюмах «а-ля рюс» и со свертками в руках. Они изображали из себя мамушек-нянюшек, а белый сверток символизировал собой младенца Петра или просто Петю. Следует отдать ему должное – младенец громадной шумной толпы не испугался, вел себя спокойно и даже не плакал.
Рядом с Петрами Алексеевичами танцевали расписные красавицы в купальниках и страусовых перьях, что очень напоминало новое прочтение сказок о Жар-птицах. Не хватало разве что Иванушки-дурачка, чтобы изловить их сетями.
Основные персонажи карнавала пребывали возле сцены в радости и веселье. Сзади – вроде арлекины, спереди – шутовские палачи. Именно так их представил главный распорядитель карнавала, пригрозив, что если кто празднику не рад, палач вмиг окатит водой.
Количество людей на Невском будоражило воображение. Даже если кто и хотел сдвинуться с места, физически это сделать было невозможно. Просторный зрительный зал под открытым небом заканчивался там, где обозначились стеклянные витрины. Публика впечаталась своими спинами в дорогое стекло, грозя убытками салону Ананова, гранд-отелю «Европа» и «Идеальной чашке». Кто половчее, взгромоздились на прозрачные крыши автобусных остановок и на коней Клодта.
Чтобы праздный народ не заскучал, по всему Невскому проспекту расставили скоморохов с клоунскими красными носами. Они размахивали флагами с символами карнавала, кричали: «Виват основателю города!» – и взрывали огромные хлопушки.
Невиданная процессия медленно двигалась от площади Восстания в сторону Дома Книги. Возглавляла это грандиозное шествие четверка лошадей с наездниками.
Лошадей-то подобрали норовистых! Лошади всем своим видом указывали, что участвовать в этом невероятном празднестве не собираются – раздували ноздри, упрямо разворачивались, вставали на дыбы. Но укрощенные актером, прославившим свое имя ролью д’Артаньяна, – он восседал на самой норовистой, впервые без шляпы, но зато в треуголке – двинулись уже беспрепятственно, куда следует.
На Дворцовой площади руководитель карнавала, по заведенной традиции совершил «обрезание» Губернатору – отрезал добрую половину галстука. А жюри в составе скульптора, знаменитого ужастиком Петру Первому, герольдмейстера с иностранной фамилией и актера, сыгравшего в фильме «Брат» старшего братана, начали выбирать ко всеобщему удовольствию публики лучшего Петра – им оказался Петр с Васильевского острова. Шествие завершилось. А в небо уносились воздушные шары, их обгоняли белые голуби, а прямо под ногами рвались петарды. Веселое и запоминающее было зрелище.
Мне тоже пришлось потолкаться в шествии. Но результатом я был доволен. Мне не хотелось больше напиться.
И как много надо было еще совершить, прежде чем последовать за Верочкой Клюге. Я даже боялся, что моей жизни на это не хватит.
Капитолине Владимировне я позвонил в День Победы. Она очень обрадовалась моему звонку и просила ее не забывать. В это время я был занят нашей главной с Фриевым книгой «Матрица Суждения».
– Я поздравляю вас с Днем Победы! – сказал я в трубку Капитолине Владимировне.
– Спасибо тебе, Виктор, – тепло сказала К.В.
– Я сейчас пишу свою главную книгу, – радостно сказал я. – В ней очень хорошо написано о Верочке и нашей любви. Я хочу подарить эту книгу вам.
– Не знаю, дождусь ли я твоей книги. Уж очень неважно я себя чувствую.
– Вы уж доживите, пожалуйста, до следующего Дня Победы.
– Я постараюсь, – с надеждой сказала Клюге и повесила трубку.
Но книга не была готова ни в 2004 году, ни в 2005. Только в начале 2007 года мне удалось издать ее. Учитель серьезно болел, и мне пришлось издавать ее на свои деньги.
Я не звонил более Капитолине Владимировне. Думаю, что она так и не дождалась выхода моей книги. В этой книге несколько глав посвящены Верочке Клюге. Я не забыл ее. И как можно забыть свою первую любовь. Одного мне жаль, что я так и не спросил К.В., вспоминала ли обо мне Верочка Клюге. Эта мысль часто приходит ко мне и не дает покоя.
Глава тридцатая
Рукопись «Михайло Ломоносов»
С годами у меня накопилось множество рукописей. И однажды я задумался над целесообразностью их хранения. Все свои рукописи я сумел издать. Рукописи мои были напечатаны на машинке. Они пожелтели, поблекли… И я решил от них избавиться, потому что они лежали на платяном шкафу и делали неприглядным мое жилище.
Я снимал их со шкафа и выбрасывал в мусоропровод, расположенный на лестничной площадке. Рукописи веером летели в отверстие мусоропровода, который, словно удав, проглатывал их. Мне их было не жалко. А было время, когда я дорожил каждым исписанным листочком.
Много я выбросил рукописей со шкафа. И вдруг вспомнил, что в одну из них я недавно положил свою заначку – тринадцать тысяч рублей. Горькая досада охватила меня. Эти деньги я отложил на золотую цепочку и крестик внуку, которому в декабре исполнялось четырнадцать лет. Я сидел расстроенным на своем диване и удивлялся собственной беспечности. Но что я мог поделать? И тут взгляд мой упал на листы бумаги, валявшие на полу возле моих ног. И на них лежали, сложенные пополам, тысячные купюры. Я тут же поднял их и стал пересчитывать. Осталось только восемь тысяч. Пять тысяч улетели в мусоропровод вместе с рукописью «Матрица серебряная». Но я был очень рад и этому. Хоть какие-то деньги удалось сохранить.
