Джон Чивер - Буллет-Парк
Мы прошли площадь Венеции и дошли до Колизея. Мы шли гордо, мужчины, женщины и дети,— несмотря на шаркающие шаги. Случайно совпавшее с моим состоянием горе толпы напомнило мне, что одно оно и объединяет меня со всеми этими людьми. На протяжении трех городских кварталов я испытывал сильнейшую любовь к ним. В Колизее отслужили панихиду по усопшему. И хоть она тронула меня много меньше, чем само шествие, я возвратился в гостиницу обновленным.
Вскоре мы полетели назад, в Нью-Йорк. А в следующее за тем лето, сидя на пляже (это было уже после того, как я увидел ту фотографию в приемной дантиста), я решил — и это решение мое было не менее прочным, чем тонкие нити бумажного змея,— что проект моей старой сумасшедшей матери — распять человека — имеет под собой рациональную основу, и посему собрался поселиться в Буллет-Парке и убить Нейлза. Несколько позднее я вместо него избрал своей жертвой Тони.
Часть третья
XVI
Нейлз пригласил Хэммера на рыбалку. Вот как это получилось. Нейлз был членом Добровольного пожарного общества и правил старой красной машиной «ля Франс». Поздней ночью, звоня в колокол и оглушая окрестности сиреной, он летит как черт по горам и долам Буллет-Парка— вот он, апогей его жизни, такой разнообразной и содержательной: зубной эликсир, механическая пила, футбол и пожарная машина! В эти звездные ночи, когда во всем Буллет-Парке светились лишь окна уборных, мир вставал на дыбы. То был час его славы.
Пожарное общество собралось, как всегда, в первый четверг месяца. Собрание должно было завершиться банкетом. Нейлз пришел, когда из гаража уже выкатили красную машину. Гараж тщательно подметен и полит из брандспойта, и в него внесли буфет и бар — два стола, накрытые простынями вместо скатерти. Два кандидата в члены общества моют бокалы, а в углу на газовой плите Чарли Мэддокс, самозваный повар Общества, жарит баранью ногу. Он весил почти сто двадцать килограммов и любил все процессы, связанные с едой,— закупать провизию, стряпать, есть. Когда он спал, ему, должно быть, снились мясные туши и ведра устриц. Жена его, как и следовало ожидать, была сухощавая женщина, не признававшая ничего, кроме черной патоки и пшенной каши. Должность повара Добровольного пожарного общества доставляла Чарли огромное удовлетворение — в ней он находил то ощущение подлинной реальности, какого ему, должно быть, не дано было испытать ни в семейной жизни, ни в его деятельности агента по перепродаже подержанных машин. Свои блюда он мешал, поливал, солил, перчил, приправлял, пробовал и подавал с глубочайшей сосредоточенностью и — как большая часть поваров-дилетантов — не умел рассчитать времени и ставил свое кушанье на стол на полчаса раньше, чем соберутся едоки. Нейлз поднялся на второй этаж, в зал.
Общество к этому времени насчитывало тридцать членов. В этот четверг налицо было двадцать. Тот факт, что члены Общества своими руками перестроили старый сарай, превратив его в уютный, комфортабельный клуб, придавал ему особую прелесть. Работая в свободное время, по субботам и воскресеньям, они выложили пол винилитом, обшили досками стены, установили лампы дневного света и подвели к ним проводку. Они имели все основания гордиться своей работой. Общество было, разумеется, исключительно мужское; если не считать спортивной раздевалки в клубе «Горный ручей», оно являлось последним оплотом мужской независимости во всем поселке. Впрочем, оно уже начало подвергаться нападкам со стороны. Так, кое-кто из членов Женского подсобного пожарного общества пытался проникнуть на ежемесячные сборища, чтобы взять стряпню под свой контроль. Они смотрели на Чарли Мэддокса как на узурпатора и подозревали, что его расходы на провиант превышают всякую норму. Дамам, разумеется, был дан отпор, но сознание, что их мужскому содружеству угрожает внешний враг, придавало особый, вигвамный уют этому прибежищу. Этот вигвамный характер подчеркивался торжественным ритуалом, принятым в Обществе.
Председатель постучал молоточком (чей-то дар Обществу) по столу, призывая собрание к порядку; затем, развернув американское знамя из блестящего шелка с густой бахромой, секретарь огласил постановления, принятые на предыдущем собрании, а казначей объявил, что в казне осталось восемьдесят три доллара, четырнадцать центов. Вся процедура проходила в атмосфере нерушимой торжественности, ни в какой мере не соответствовавшей немногочисленным вопросам, стоявшим в повестке дня, и ничтожным суммам, которые предлагалось обсудить собранию. Двум-трем членам было вынесено суровое порицание за халатное отношение к своим обязанностям, выразившееся в том, что они во время дежурства пили пиво, вместо того чтобы мыть машину. Никто из выступавших не позволял себе и тени юмора — это было бы грубым нарушением ритуала. Затем секретарь перешел к текущим вопросам.
— Собранию предлагается рассмотреть заявление джентльмена, желающего вступить в наше общество,— объявил он.— Мистер Хэммер, нам придется попросить вас выйти на время, пока будет обсуждаться ваша кандидатура.
Нейлз повернул голову и увидел Хэммера в задних рядах.
— Мистер Хэммер,— продолжал секретарь,— живет на Пороховой горе и по всем данным является подходящей для нас кандидатурой, если бы не одно обстоятельство: на вопрос о том, каков его опыт в пожарном деле, мистер Хэммер заявил, что состоял членом пожарного общества в местечке, именуемом Ашбернем. Это под Кливлендом. Мы обратились туда с просьбой прислать его характеристику. Почта вернула наше письмо. В Ашбернеме никакого пожарного общества нет. Его там никогда не было. Я далек от того, чтобы обвинять человека во лжи, но вместе с тем нельзя ведь допустить, чтобы в наши ряды проникали сомнительные личности.
— Откуда известно, что в Ашбернеме нет пожарного общества? — спросил Нейлз.
— Наше письмо вернулось обратно.
— Это могло быть по недосмотру почты. Я считаю, что надо его принять. У нас не хватает людей для дежурств, а если окажется, что у мистера Хэммера в самом деле недостаточно опыта, можно будет доверить ему мытье машины.
— Вы хотите внести предложение?
— Да. Я предлагаю принять Поля Хэммера в члены пожарного общества.
— Я поддерживаю это предложение.
— Все, кто согласен, скажите «да».
— Да.
— Кто против? Есть другие предложения?
— Вот уже двадцать минут, как у меня все готово,— крикнул Чарли Мэддокс снизу.— Если вы сейчас же не оторвете ваши задницы от стульев, баранина будет несъедобна. Я люблю готовить, но терпеть не могу, когда все стынет.
Собрание единодушно постановило сделать перерыв. Движимый элементарным доброжелательством, Элиот подошел к Хэммеру, который стоял у бара, и спросил его, любит ли он рыбачить? Хэммер ответил, что любит.
— Здесь есть одна речушка в Венабле, куда я иногда езжу по субботам,— сказал он.— Если хотите попытать счастья, я могу за вами заехать часов в восемь. В это время года я ужу на живца.
В следующую субботу, утром, посадив Тэсси на заднее сиденье, Элиот заехал за Хэммером, и они устремились на север по Шестьдесят первому шоссе — одной из самых опасных и унылых автострад, проложенных за последние годы. С прокладкой этого шоссе ландшафт наших восточных штатов радикально переменился, словно над ним потрудились сейсмические силы для того, чтобы приблизить рельеф местности к тому, какой мы привыкли видеть в штате Монтана где-нибудь в предгорьях Скалистого хребта. На Шестьдесят первом шоссе ежегодно гибнет до пятидесяти человек. Утром по субботам движение достигает поистине катастрофического масштаба. Массивные и высокие, как готические замки, грузовые машины победоносно мчатся под гору и медленно, как пешеходы, вползают в гору. Постоянная необходимость объезжать эти чудовища превращает простое путешествие в воинственный поход. Нейлз вспоминал дороги своей юности. Они все следовали естественному рельефу местности. В низинах вас охватывал холод, на взгорье пригревало солнце. Расстояния угадывались носом. Вот запахло эвкалиптом, а вот кленом, травой; запах навоза говорил, что вы подъезжаете к скотному двору, а поднимаясь в гору, вы уже чувствовали аромат сосны. Повсюду глаз ваш встречал какую-нибудь веху — заброшенную ферму, каменную башню, синее озеро. В окнах домов, мимо которых вы проезжали, можно было увидеть кошку, горшок с геранью, приплюснутое детское личико или лицо старика. Как мило, как человечно, как интимно все это было по сравнению с пролегающей через пустыню дорогой, по которой с риском для жизни вы обгоняете варварские сооружения на колесах!
Доехав до Венабля, Нейлз и Хэммер свернули с Шестьдесят первого шоссе, купили приманку в селе и, оставив там машину, пошли пешком через лес. Река была примерно в двух милях, и Тэсси отважно ковыляла рядом с хозяином, хоть чувствовалось, что старой псине такой переход не под силу. Спускаясь в овраг, они услышали журчанье мелководной речки: собственно, не журчанье, а смех. Бессмысленный девичий смех, ни на минуту не прекращающийся глупый смех наяд оглашал весенний лес. Нейлз и Хэммер пошли вверх вдоль ручья, покуда не достигли глубокой заводи.
