Джессика Андерсон - Лицедеи
— Так как я не знал покойного при жизни, мне пришлось навести о нем справки. Он родился на северо-западе этого штата, но с шестнадцати лет погрузился в разнообразную деловую жизнь здесь, в Сиднее. Он оставил вдову… — Молли приподняла голову, но тут же снова опустила, — и двух взрослых детей. Он преуспел в делах, а значит, проявил трудолюбие. Он жертвовал деньги на дела милосердия, и какими бы мотивами он ни руководствовался, это его украшает. И вот сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память трудолюбивого милосердного человека и…
— И помолиться за его душу, — громко крикнул Сидди.
Молодой священник покраснел и еще крепче ухватился за лацкан пиджака.
— И помолиться за его душу, — произнес он медленнее и глуше, обращаясь только к Сидди. Потом сказал всем остальным:
— Друзья мои, прочтем молитву господню. Отче наш, иже еси на небесех…
— Отче наш, иже еси на небесех, — повторили все или сделали вид, что повторили, потому что некоторые просто что-то пробормотали или пошевелили губами.
— …да святится имя твое.
— Да святится имя твое… — услышали все приятный поставленный голос Стивена и резкий — Сидди. Молодой священник выдержал паузу после «Аминь», повернулся к гробу и уже своими словами поручил душу Джека Корнока заботам Всевышнего. Несколько человек подняли было голову, но, увидав, что гроб медленно заскользил к занавесу, снова опустили. Откуда-то послышалась тихая музыка. Занавес раздвинулся. Старик, стоявший рядом с Сильвией, шепнул своему соседу: — Без прикосновения рук человеческих.
Музыка стала громче, гроб исчез, занавес медленно сомкнулся.
Сильвия шла к двери в окружении мужчин и прислушивалась к их негромким замечаниям.
— Хотел бы ты, Ральф, заполучить такого священника на свои похороны?
— Он еще зелен. Обучится.
— Деньги-то ему платят, верно? По-моему, он это нарочно, а ты как думаешь?
— Что-то есть в его словах.
Дождь усилился. Теперь мужчин занимала только одна мысль, как бы быстрее добраться до машин, они выставляли вперед зонтики, нажимали кнопки на ручках, и над их головами, словно по волшебству, вырастали одинаковые черные купола. Сильвия услышала за спиной голос Молли и отошла в сторону, чтобы избежать встречи с матерью. Из дверей вышел Тед, он неуклюже пробежал по лужайке, лавируя между людьми, и поднялся по лестнице. Молли, похлопывая рукой по шляпе, открывала шествие семей:
— Мой зонтик в машине.
За ней шел Кейт Бертеншоу: — Если вы, миссис Фиддис, не сочтете за труд подождать, я скажу несколько слов миссис Корнок и провожу вас до машины.
— Лучше я провожу, — вмешался Гай. И тут же ловко выхватил зонтик у Кейта Бертеншоу. — Одна нога здесь, другая там.
Кейт Бертеншоу не успел опомниться, как Гай уже открыл зонт и, обеспечив тяжело дышавшей Молли надежную защиту, увлек ее под дождь.
Грета вышла, ни на кого не глядя, занятая своими мыслями. Она достала из сумочки складной зонтик, не торопясь открыла его и посмотрела на Сильвию. Поколебавшись минуту, Сильвия рассталась с дверным проемом и подошла к Грете. Появился озабоченный Гарри, он торопливо поцеловал Грету и Сильвию, помахал остальным и побежал под дождем. Гермиона и Стивен вышли вместе, прячась под сломанным зонтом, к Кейту Бертеншоу подошел Стюарт. Кто-то изнутри закрыл дверь, двое высоких худощавых мужчин равнодушно переговаривались и смотрели на уходивших людей. Сидди галантно предложил Розамонде укрыться под его зонтом, Сильвия шла с Гретой под ее зонтиком. Метью бежал впереди без зонта.
— Я, пожалуй, рискну, — сказал Стюарт.
— Что вы, не стоит мокнуть, — попытался отговорить его Кейт Бертеншоу. — Подождите, пойдем вместе. Гай не задержится. Он пошел провожать вашу мать.
Метью догнал Стивена и Гермиону под кирпичной аркой недалеко от вывески «Контора». Вслед за ним появились Сидди и Розамонда.
— Рози, — сказала Гермиона, — маме, наверное, не понравился этот священник.
— Мне показалось, что он очень мил, — рассеянно ответила Розамонда.
— Слушателям некуда было деться, и он прекрасно этим воспользовался, — улыбнулся Стивен.
— Если бы кто-нибудь подбросил меня в город, — сказал Метью.
— Побудь дома хоть одну ночь, — взмолилась Розамонда.
— Дома?
— У меня дома, — сказала Грета, подойдя к ним вместе с Сильвией.
— Ну, пожалуйста, — просила сына Розамонда.
— Ладно. Но только одну ночь.
— Мама, этот священник…
— Что ты хочешь сказать об этом священнике, Гермиона?
— Он прочел нам настоящую нотацию.
— Бедный молодой человек. Ему это, конечно, было нелегко.
— Так как я первый раз на похоронах… — начала Сильвия и отвернулась от всех, пожав плечами.
— Метью страшно боялся встречи с Тедом, — тихонько сказала Розамонда сестре, — но Тед бросил ему на ходу: «Привет!» — и помчался к машине, где сидит его прелестное дитя.
Гермиона не успела ответить, потому что дождь вдруг полил как из ведра, и Стивен предложил всем поторопиться. Подойдя к стоянке, они увидели, что из ворот выезжает большой черный лимузин. Стюарт, перескакивая через лужи, подбежал к машине Стивена, когда Стивен и Гермиона уже пристегивали ремни.
— Вы не видели мою мать?
— Видели, — сказала Гермиона, продолжая возиться с ремнем.
— Я хочу сказать, сейчас. Черная машина уехала при вас?
— Уехала, мы видели.
— Где же тогда Гай, черт возьми? Он взял зонтик у Кейта Бертеншоу.
— Гай нам не попадался, — сказал Стивен, — но, может быть, тут есть другая дорога…
— Стивен, — оборвала его Гермиона, — нам пора к детям.
Стюарт бросился к машине Греты, но она уже выехала за ворота.
Выруливая со стоянки, Стивен спросил: — Будем ждать Гая? Совершенно не понимаю, что нам делать.
— Не понимаю, чего ты не понимаешь. Гай и не собирался возвращать этот зонтик. Поехали.
— Наверняка не собирался, — фыркнул Стивен. — Мне все-таки удалось избежать встречи с Тедом.
— Да, дорогой. А он заметил твои старания? Поехали.
Стюарт сел за руль своей машины, снял мокрый пиджак и набросил на спинку соседнего сиденья. Причесываясь, он смотрел в зеркальце дальнего вида, хмурился и тихо, со злостью бормотал: — Пропади все пропадом, пропади все пропадом, пропади все пропадом…
В тот вечер за столом у Греты сидели Гарри, Сильвия, Розамонда и Метью. Так как Грета отметила, что Гай не появился, все поняли, что она его ждала, но Грета к тому же дважды повторила, что у Имоджин режется зуб, будто хотела как-то объяснить (прежде всего себе) отсутствие Стивена и Гермионы. Сильвии показалось любопытным желание Греты собрать в этот день всю семью. Она вспомнила, что Грета хотела устроить в воскресенье ланч у себя в саду, и пыталась угадать, напомнит Грета об этом или предпочтет промолчать, но Грета разрешила ее сомнения.
— Ланч в саду мы отложим до рождества, — объявила она.
— Сильвия в это время уже уедет, — сказала Розамонда.
Слова Розамонды напомнили Сильвии и Гарри об их затянувшемся споре, они погрузились в молчание и уткнулись в тарелки. Розамонда вдруг оттянула волосы назад, отчего разгладилась кожа вокруг глаз, и громко сказала:
— Теперь мне все-таки придется подумать, что же делать. Теперь я уже не могу сказать себе «потом».
— Все мы, наверное, плывем в одной лодке, — сухо заметила Грета.
— Ну нет, — сказал Метью. — Мне надо только решить, что делать в первую очередь.
Уарунгу дождь обошел стороной. Половинка луны ярко освещала деревья, трава была влажной лишь от росы. Гарри и Сильвия сидели на садовой скамье лицом к дому. Гарри смотрел на дом, Сильвия — на Гарри. Она вытянула руку вдоль спинки скамьи и поглаживала Гарри по плечу, пытаясь смягчить резкость своих слов.
— Я поняла это только сегодня в машине, когда мы ехали домой. Между нами всегда что-то стояло, Гарри. На сей раз между нами стоит эта страна.
— Ты едва ее видела.
— Это отговорка. Я городской житель, и ты тоже, если я останусь, мы будем жить здесь, в Сиднее.
— К чему тогда говорить о стране?
— Когда лондонец говорит об Англии, он имеет в виду страну вообще, людей, их склад характера. А здесь страна держит тебя в тисках.
— Чтобы тиски разжались, страну надо увидеть. Но я не уговариваю тебя остаться. — Гарри внезапно повернулся лицом к Сильвии. — Я изумлен, только и всего.
Сильвия не могла разглядеть лица Гарри, но в наклоне повернутой к ней головы угадывала непримиримость, враждебность.
— Я хочу объяснить тебе, — сказала она. — Я тебя люблю, я хочу, чтобы ты это знал.
Гарри снова смотрел на дом, он заговорил прежним тоном — спокойным, безразличным, даже грубоватым:
— Знаю, что любишь. Но недостаточно.
— Достаточно, чтобы согласиться здесь остаться. Хотя нет, я понимаю, что не могу, — Сильвия почувствовала, что Гарри пожал плечами, она убрала руку и ухватилась за спинку скамьи. — Эта страна лишена целостности, — сказала она. — Я не позволяю себе говорить об этом даже с тобой — в особенности с тобой, потому что… у меня такое ощущение, будто я вошла в чужой дом и замечаю только плохое. Но сейчас я все-таки скажу, так как хочу, чтобы ты меня понял. Все, что здесь происходит, я воспринимаю как нагромождение случайностей. Обрывки, кусочки чего-то. Я ощущаю это кожей, а не только понимаю умом и вижу глазами. И меня это мучает. Я уже прожила здесь довольно долго и видела довольно много — и что же? Да, конечно, есть гавань, но… не из-за гавани ли австралийцы решили, что со всем остальным можно примириться, и почили на лаврах, ничем, кстати, не заслуженных. Потому что о чем еще можно говорить? Не напоминай мне о национальных парках. Они великолепны. Замечательны. Но это ведь место паломничества. Человек не может жить в парке. А первое, что бросается в глаза, — тяжеловесный город из бетона, и видно, что люди понимают, как он некрасив, потому что тут и там заметны попытки сделать его более привлекательным. Выбравшись из города, попадаешь в пригороды, они тянутся и тянутся миля за милей. В тот день, когда я ездила в горы, стоило мне подумать, что пригороды кончились, как тут же снова появлялись дома, потом начинался пустырь, свалка, потом снова дома — о господи! Только не думай, пожалуйста, что я сравниваю те дальние западные пригороды, например, с Уарунгой. Я не сравниваю. В этом нет нужды. В сущности, они ничем не отличаются друг от друга. Пригороды могут быть чистыми. Дело в том — и тут все пригороды одинаковы, — что все они лишены ядра, лишены центра, сердца. Если, конечно, ты не согласен считать центром супермаркет, несколько магазинов или даже публичную библиотеку… Ох, мне давно пора замолчать, правда?
