Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против
Спустя убийственно малый промежуток времени я уже сидел в зале вместе с остальными работниками учебного центра, хотя «вместе» – не совсем подходящее выражение: вокруг меня пролегла мертвая зона в виде трех пустых кресел с каждой стороны. Пройдет еще несколько минут – и меня позовут на сцену. В мозгах звенела пустота, я грыз ногти. Бернард сделал приглашающий жест. Я картинно обернулся на сидящих сзади, произнес одними губами: «Что, меня?» – и вопросительно ткнул себя в грудь. Бернард закивал – «ага, тебя», и я, волоча ноги, поднялся за ним на сцену. Там уже приготовили микрофон.
– Всем-всем, прошу тишины, – произнес Бернард, заглушая ропот в зале. – Я временно слагаю с себя полномочия. Сегодняшним мероприятием будет руководить Пэл.
Я подошел к микрофону, провожаемый очень редкими хлопками. Хлопал только один человек.
– Спасибо, Бернард. Ну… Это… Сзади хорошо слышно?
Люди в задних рядах сидели с каменными лицами, из чего я сделал вывод, что слышно хорошо. Странно, но микрофон, казалось, почти не усиливал мой голос, хотя улавливал мое дыхание, превращая его в треск раздираемой в клочья бумаги.
– Вот и отлично. Итак, мы собрались на День рационализатора. Да, День рационализатора… Рационализаторский день. Что именно мы понимаем под Днем рационализатора? Ну, это – день, это – отрезок времени, когда мы собираемся все вместе, чтобы рационализировать разные вещи, то есть сделать их лучше. Что именно мы понимаем под фразой «сделать лучше»? Попросту – улучшить. Хотя мы называем этот день Днем рационализатора, его можно с таким же успехом называть Днем улучшений. Считаю, что об этом важно помнить.
Я развивал тему ровно сорок пять минут, сформулировав столько определений понятий «рационализация» и «день», что Витгенштейн[17] удавился бы от зависти. После чего мне оставалось лишь одно:
– А теперь я хочу предложить разделиться на группы по пять-шесть человек и обсудить, что вы сами понимаете под «рационализацией». В зале вы найдете блокноты. Даю… скажем, полчаса. Годится?
Убив полчаса, я убил еще столько же, вызывая на сцену представителя от каждой группы зачитать результаты групповых изысканий. Еще полчаса подводил итоги. Потом взял по человеку от каждой группы, попросил написать «Наша реальная ситуация» в верхней части блокнота и «Ситуация, которой мы хотим достигнуть» – в нижней и дал задание группам заполнить пространство между верхом и низом описанием поэтапных действий. Затем я перетасовал состав групп и предложил каждой скатать в ком лист бумаги. Расставив группы по кругу, я заставил их бросать друг другу бумажный ком в произвольном порядке, воображая, что ком – это студент. Человек, поймавший ком, должен был внести рацпредложение в соответствии с нуждами студента, потом перебросить ком следующему участнику, который был обязан отреагировать на предложение. Каждый шестой бросок означал студента-инвалида или студента, принадлежащего к этническому меньшинству. Наконец, пытаясь освободить персонал от психологической зацикленности на старомодных представлениях о библиотеке и надеясь снести преграды на пути потока новых идей, я провел двадцатиминутный сеанс «первобытного ора».
После сеанса немного охрипший Бернард сказал, что пора обедать. Я объявил, что жду не дождусь второй части дня, чтобы углубить начатое в первой части.
– Спасибо, Пэл. Я… не ожидал, – просипел Бернард, когда мы вереницей потянулись к буфету.
– Ну, я хотел, чтобы получилось свежо, спонтанно. Чтобы люди не думали, будто я работаю по жесткому плану.
– В этом вы преуспели, – заметил Бернард.
– Сколько времени будет длиться перерыв на обед? Вы говорили – час?
– Полчаса. Чтобы энтузиазм не угас.
– Так, так… Времени не много.
– Пойду понаблюдаю за курильщиками, как бы они не заблудились, – вмешался Дэвид.
– Отлично. Спасибо, Дэвид.
– Пожалуй, я пропущу обед, – сказал я, похлопав себя по животу. – Еще не пришел в норму. Кстати, где здесь туалет?
Бернард показал, я засеменил прочь.
Все три писсуара и две кабинки в туалете были свободны. Я быстро заскочил в кабинку и запер за собой дверь. Полчаса – не бог весть сколько времени, но можно успеть потихоньку встретиться с ребятами из триад, передать им деньги и вернуться. В туалетах установили современную сантехнику, но сама постройка оставалась все тем же школьным зданием. Я ступил на крышку унитаза, а с нее – на бачок. Окно из кабинки выходило на спортплощадку на заднем дворе. Окно было очень узкое. Я бы ни за что не пролез в него в массивной куртке, поэтому пришлось снять ее и просунуть в окно первой. К счастью, прямо перед окном рос чахлый ясень, и я смог повесить куртку на сучок.
Ухватившись за раму, подтягиваясь, дрыгая ногами и извиваясь всем телом, я начал протискиваться в проем. В Калифорнии какие-нибудь ловкачи могли бы озвучить этот процесс завыванием китов в записи, и получился бы неплохой ритуал «второго рождения». Я же чувствовал себя совершенно униженным. Проем оказался еще уже, чем я думал, и мое «появление на свет» затрудняли два дополнительных препятствия. Сначала маленький металлический штифт на задвижке окна со злобным упорством не хотел отпускать мою одежду, пока не раздался сочный треск и меня не ожгла боль. Второе же препятствие – хоть ложись и помирай. Я вылез настолько, что держаться руками стало не за что, а ноги уже болтались в воздухе, не находя опоры. Я беспомощно трепыхался, как бабочка, пришпиленная булавкой.
Набрав в легкие воздуха, я понял, что остался лишь один выход – удариться в панику. Паника получилась на славу: я молотил руками и ногами, ругался, дергался, скулил от отчаяния и жалости к себе – короче, перепробовал все, чему научился за долгую жизнь. Наградой стало умиротворенное изнеможение. Обвиснув как макаронина на вилке и обретя вожделенный покой, я стал осматриваться в надежде обнаружить оброненные кем-нибудь ценные идеи. Взгляд остановился на куртке. Куртка была далеко – я смог ее повесить, лишь вытянувшись в струнку, чуть не вывихнув руку, пришлось даже зацепить вешалкой куртки ветку, чтобы дотянуться. Сук, на котором она висела, выглядел сухим и непрочным. Я не мог поручиться, что он успешно сыграет роль якоря, держась за который я вытащу себя из окна, но других вариантов не было. Кряхтя от напряжения, я потянулся к куртке левой рукой. Когда гладкий материал выскользнул из моих потных пальцев, сердце будто ударилось о глухую стену: я представил, как куртка падает вниз. Но она лишь качнулась назад, и со второй попытки я крепко вцепился в нее обеими руками. Не хватало только, чтобы теперь она сорвалась с сучка. Я осторожно повернул ее несколько раз, чтобы вешалка свернулась жгутом, надежно крепя куртку к дереву. Снова глубоко вдохнув, я потянул куртку на себя, стараясь вырваться из окна, и… ага! Я оказался прав! Сучок обломился! Он застрял в вешалке и больно царапнул меня по лицу. Какие интересные находки у режиссера этой постановки.
Держа куртку в вытянутых руках, я с ледяной яростью, какую не подозревал в себе, проклял ее на вечные, самые кошмарные муки, какие только могло породить мое израненное воображение. Вдруг в голове будто щелкнуло – то включились позывные надежды. Кое-как я просунул руку в карман и, ликуя, вытащил мобильный телефон, оставленный Говоруном. Через две секунды номер был найден и я позвонил.
Гудок.
– Ну же, давай…
Еще гудок.
– Ну же…
Третий гудок и следом индифферентный голос:
– Да?
– Привет, это я! Пэл. Приезжайте. Прямо сейчас приезжайте.
Я объяснил, где меня найти (некоторые подробности пришлось повторить дважды и подтвердить, что я не впал в разветвленное помешательство), а потом оставался на связи целую тягучую вечность, пока китайцы не добрались до школы на такси. По телефону я направил их на задворки школы, и, когда они наконец появились, моей радости от встречи с рэкетирами не было предела.
– Слава тебе господи, – пролепетал я, увидев их внизу.
Окно находилось высоко, на полметра выше их макушек. Паря в воздухе и наблюдая крайнее изумление и оторопь на лицах китайцев, я невольно вспомнил картину, изображавшую явление архангела Гавриила пастухам. Мое подсознание никогда не упустит случая надуть мне щеки.
– То, что нам нужно, у вас с собой? – поинтересовался Говорун.
– Да-да, только вытащите меня отсюда.
– Обычно я не склонен к поспешным выводам, мистер Далтон, но ваше поведение… я бы сказал, непредсказуемо. Предпочитаю сначала довести до конца нашу сделку.
– О-о, какого черта…
Мне пришлось замолчать, потому что сзади послышался скрип дверных петель и голос Бернарда: «Пал?.. Пэл?» Бернард потряс дверь кабинки, которую я, к счастью, не забыл запереть, выкрикнул мое имя еще раз, потоптался немного, снова «пэлкнул» и вышел, хлопнув дверью.
– Ладно, ладно, – быстро проговорил я, сунув руку в карман куртки. – Вот, держите. Здесь немного больше, компенсация за проволочки.
