Леонид Гартунг - Зори не гаснут
— Вера, — говорю я, — напрасно ты меня убеждаешь…
Хлопает входная дверь. Вера вздрагивает.
— Идут сюда. Надо хоть постель прикрыть.
На пороге появляется тень. Протягиваю руку к выключателю, зажигаю свет.
На пороге стоит Надя. Она сдерживает тяжелое дыхание, волосы выбились из-под платка, валенки по колено в снегу. Видно, спешила сюда, не разбирая дороги.
Вера спешно накидывает одеяло на смятую постель. Я зову Надю:
— Проходи.
— Нет, нет, — в смятении пятится она.
— Куда же ты?
— Я пойду, — шепчет она и скрывается за дверь.
Выбегаю вслед. Ее уже нет. Что с ней? Может быть, она от следователя? Или узнала Веру, ревнует? Надо было догнать, объяснить, почему у меня Вера, но я не сделал этого. Слишком был уверен, что у нас все и навсегда решено.
Вера спрашивает меня насмешливо:
— Что за странности? Кто это?
— Надя.
— Знаешь, мне показалось, что она не совсем к тебе равнодушна.
— Да?
— Она так мило опешила, увидев меня здесь, будто я слон или гиппопотам. У нее совсем детское лицо — ничего не умеет скрывать. Позволь, позволь… Это не та ли самая? Героиня романа?
— Да, — говорю я. — Та самая. Надя Невьянова. Моя невеста.
Вера сразу становится серьезной.
— Ты шутишь? Ты понимаешь, что говоришь?
— Это не шутка. Мы с Надей любим друг друга.
Вера слушает внешне спокойно, только пальцы ее ищут в пачке папиросу и не могут найти.
— Моя вина. Я не написал тебе о Наде. Нужно было написать, чтобы тебе все было ясно…
— Не все ли равно теперь, — прерывает меня Вера.
— У нас с тобой разные пути. Ты не смогла бы…
— Не смягчай и не трусь, — вскрикивает Вера. — Я не из тех, которые травятся.
Вера кидается к столу, где лежат вещи, которые она выложила, когда доставала джемпер, швыряет их в чемодан.
— Куда ты? — спрашиваю я.
— Что за вопрос? На станцию, конечно.
— Но сейчас ночь.
— Какое это имеет значение?
— Дождись утра.
— Мне стыдно, Виктор. Мне никогда не было так стыдно.
— Но пойми…
— Уже поняла… Ты говорил вполне членораздельно, хотя слишком длинно. Надо было сказать всего три слова; «Убирайся отсюда вон». И сказать сразу…
Она выкрикивает это, пытаясь закрыть крышку чемодана, но застежки не достают, наклоняется, давит крышку коленом. Крышка опускается, защемив край белой блузки.
В прихожей Вера сдергивает с вешалки пальто, накидывает его на себя. Не застегивая на пуговицы, выбегает во двор. Чемодан ей не по силам. Он бьет ее о ногу, и от этого она хромает и пошатывается. Уговариваю ее:
— Дай чемодан. Я понесу.
— Не тронь.
— Но куда ты идешь?
— Не знаю, — отвечает она упрямо, затем кидает чемодан в снег.
— Вера, останься до утра, — опять предлагаю я.
— Это ни к чему, — твердит она.
В конце концов она осталась. Я устроил ее ночевать у Ариши.
Вернулся домой. В комнате пахло яблоками. Около дивана валялся на полу окурок со следом крашеных губ. На запотевшем стекле, дожидаясь меня, Вера написала свое имя. Сейчас надпись расплылась, подернулась веточками морозных узоров. К ночи крепчал мороз.
Утром я Веру не видел. Она уехала чуть свет с попутной машиной.
Я НЕ ОДИН
Они ввалились ко мне утром: Олег с братом Алешкой, Костя Блинов, Варя, Алла Букина. Наполнили комнату здоровыми живыми голосами.
— Ну, как? Жив?
— Не пасуй. В обиду не дадим.
Алешка все еще кипел после вчерашнего разговора со следователем.
— Ну, вот черт побери. Прицепился — сколько врач выпил? Да, может быть, он… ну вот… до этого пил? А я ему напрямик: «Не в ту дверь ломитесь». Он мне строго так: «Прошу соблюдать вежливость». А сам немного постарше меня…
— Мы все за вас, — пробасил Костя. — А он одно свое твердит, как попугай: «Отбросьте ваши дружеские симпатии, будьте объективны».
— Нет, это все-таки безобразие, — вмешалась Варя. — Неужели не видно человека? Виктор Петрович! Да как это можно!
— «Отбросьте дружеские симпатии», — возмущался Костя. — Ишь, какой нашелся. Ничего я отбрасывать не хочу.
— А все же ничего непонятно, — вслух рассуждает Олег. — Кто же ранил Андрея? Сам себя? Тогда как около него оказался нож? Ведь он оставил его на шестке. Стало быть, ранил его кто-то из тех, кто был на вечере. Девчат вычеркнем. Лаврик? Он шел с нами до самого дома. И потом, говорит Татьяна, никуда не уходил. Пришел и лег спать…
— Получается, что, кроме меня, некому, — сказал я.
Ребята зашумели.
— Ну, это вы бросьте. О вас никто и думать не может.
Алла пыталась установить тишину:
— Зачем кричите без толку? Надо действовать. Давайте напишем заявление прокурору, что мы за Виктора ручаемся.
— А следователь вызовет — не ходите, — запальчиво предложил Алеша. — Нужно ему, пусть сам приходит.
— Так нельзя, — возразил Олег. — Заявление давайте напишем.
Я пытался их отговорить, но не тут-то было. Окружили письменный стол, достали бумаги и написали послание, где перечислили по пунктам все мои самые лучшие качества. Я был растроган, смущен, и в душе что-то как будто растаяло, распустились какие-то туго затянутые узлы. Прочли вслух. Одобрили, и Костя сел переписывать аккуратнейшим, каллиграфическим почерком.
— Может, на машинке отстукаем? — предложил Алеша. — Оф… фициальнее будет… ну вот… выглядеть.
— Наоборот, — отвергла предложение Букина. — Пусть видят, что живые люди писали.
Пришла уборщица из сельсовета.
— Ну, замаялась я нынче, — пожаловалась она. — То одного ему подай, то этот неладен — другого. Сразу собрал бы всех, а то сам не знает, кого ему надо.
— Все вместе пойдем, — зашумели ребята.
Гурьбой двинулись в сельсовет. По дороге я решил забежать к Наде.
— Вы идите, я догоню.
Невьянов без фуфайки, в синей рубахе навыпуск, в шапке, сдвинутой на затылок, расчищал дорожку возле дома. Заметив меня, он выпрямился, хмуро ответил на мое приветствие.
— Надя? А зачем она вам?
— Как зачем? — удивился я.
— Не зря я спрашиваю — зачем. Вы человек женатый. Надя вам не игрушка.
— Семен Иванович! Откуда вы взяли, что я женат?
— Вот так-так — «откуда». Жена самолично явилась, а он спрашивает, почему женат… Все знают, а он нет…
«Дернуло же Веру назваться женой», — подумал я с тоской.
— Вера Нечинская мне не жена. У нее муж есть. То есть, она говорит, что развелась, но это не важно, — начал я объяснять и от волнения запутался.
— Час от часу не легче, — развел руками Семен Иванович. — Если она чужая жена, то тем более ночевать у вас ей не личит.
— Я не звал ее. Это просто недоразумение.
— Какой уж тут разум…
— А Надя? Что она?
— Вас видеть не хочет, — произнес Невьянов строго и внятно, повернулся ко мне спиной и принялся с ожесточением кидать снег. «Все равно, — решил я, — мы увидимся с Надей. Не может она не понять, что Вера просто солгала».
В приемной сельсовета ребята встретили меня вопросом:
— Ты что побледнел?
Я только махнул рукой, пошел к следователю. Он поднял утомленные глаза.
— Вспомнили?
— Что?
— Где вы были после того, как расстались с Варварой Блиновой?
— На этот вопрос я отвечать не могу.
Следователь продолжал моим тоном:
— Ибо, будем говорить откровенно, он уличает вас… Расскажите, о чем вы говорили с Окоемовым, когда встретили его в Больничном переулке?
— Я не встречал его.
— Чистосердечное признание только облегчит приговор.
— Вы уж и до приговора дошли! — засмеялся я.
Должно быть, оттого, что следователь устал, или оттого, что я засмеялся и это обидело его, он вскочил со стула, хлопнул ладонью о стол:
— Нет, вы скажете, где были.
Я тоже встал.
— В таком тоне я разговор продолжать не буду.
Он посмотрел на меня с сожалением о своей грубости.
— Мне нужна истина, — проговорил он уже тихо. — Истина.
— Так вы ее ищете не там, где нужно.
Мы смотрели друг другу в лицо. В его глазах выражалась прямо-таки мольба: «Ну, сознайтесь».
Дверь скрипнула.
— Вы куда? Нельзя, — сердито обернулся следователь. Не обращая внимания на его слова, в комнату вошла Надя.
— Я не звал вас…
Надя приблизилась к столу, одной рукой оперлась о бумаги. Лицо ее было бледно, на меня она не смотрела.
— Вересов вам не скажет, где он был, а я скажу…
— Вы…
— Он попрощался с Блиновой и вернулся ко мне.
— Вы не имеете права так врываться.
— Какое тут право? Вы истину хотели знать.
— Не мните мои бумаги.
— Ничего не сделается вашим бумагам. Спрашивайте меня, я все скажу.
Следователь поискал в карманах портсигар, который лежал на столе.
— Вы, — обратился он ко мне, от растерянности забыв мою фамилию, — вы идите. А вы, товарищ Невьянова, останьтесь.
