Светлозар Игов - Олени
Я слишком хорошо знал некоторых из преобразившихся таким образом людей, чтобы поверить в подлинность перемен, хотя я и был одним из тех, кто искренне их желал, но не верил в их возможность — до такой степени я был убежден, что люди слишком отупели от застоя и не верят, что когда-нибудь (пусть и в отдаленном будущем) что-то изменится. Да они и не могли ничего изменить — из-за заскорузлости своей ментальности. Смена лозунгов и знамен еще не означала перемен, как и смена тех, кто их произносит и носит (к тому же совсем нетрудно было разглядеть, кто за ними стоит). Не слова должны измениться, а дела. А подобные изменения не происходят легко и быстро.
В конце мая Елена закончила школу, был у них и выпускной бал. Раньше, в прошлые годы, шумные толпы едва оперившихся юнцов вносили немного праздничного разнообразия в тишину мертвого времени, но сейчас, в разнузданной толпе митингующих, буйства школяров были совсем неразличимы. Елена пригласила меня составить ей компанию на балу. Для ее одноклассников наша любовь давно уже перестала быть тайной, но мне была неудобно идти на их праздник, хотя я был не намного старше их. Поэтому я проводил ее до ресторана, где должен был состояться их бал, пожелал весело провести время, и мы договорились встретиться завтра вечером — я хорошо знал, что после подобного ночного гуляния человеку нужно хорошенько выспаться.
Вернувшись домой, я попробовал смотреть телевизор, но скоро выключил его и лег почитать (после долгого процесса выбора подходящей книги). Было чуть за полночь, я не спал, книга увлекла меня, когда в дверь позвонили. Это была Елена, она бросилась мне на шею — там, на балу, было страшно скучно, вот она и сбежала, чтобы побыть со мной. Я заметил, что не стоило портить один из самых лучших в жизни праздников, и даже был готов пойти с ней продолжить эту праздничную ночь, но она не захотела. Елена немного выпила, была оживленной и уставшей после танцев, поэтому скоро заснула. Мне было неудобно, что ради меня она отказалась от карнавала молодежи, «вступающей в жизнь», но она спала, спокойная и счастливая, не подозревая о моих угрызениях совести.
Утром она встала раньше меня, но не намного — над туркой с кофе, стоявшей на серебряном подносе на полке, еще поднимался пар. А она лежала рядом, погрузившись в чтение книги, над которой я заснул вчера.
За окном разгорался ясный и солнечный майский день.
Взглянув на меня, она улыбнулась и снова уткнулась в книгу. Я отпил немного кофе и поставил чашечку на поднос.
Ну просто семейная идиллия! Медовый месяц! Но ведь так мы жили с ней уже целый год! Я попытался вспомнить, какое сегодня число — оказалось, что именно в этот день год назад мы познакомились с ней в античном театре. Было неловко, что я забыл об этом важном событии, и я решил загладить свою вину. Встал, принял душ, а когда вернулся, она, уже одетая в свое выпускное платье, ждала меня в холле. И я стал думать, куда бы сводить ее на торжественный обед.
Частные заведения появлялись тогда повсюду, но чаще всего это была жалкая импровизация, даже если заведение и выглядело вполне прилично. Мне не хотелось идти с ней туда, где мы бывали обычно, и я вспомнил, что пару дней назад во дворе одного дома на карабкающейся вверх улочке рядом с парком я видел один новый ресторан.
Мы побродили по центру — прекрасный солнечный день хоть немного, но скрывал уродство города, облепленного потрепанными бумажными политическими плакатами. А когда подошел полдень, я с шутливой церемонностью пригласил ее на обед.
Ресторанчик оказался чудесным, мы сели в пятнистой тени липы, ее листочки светились прозрачным бледно-зеленым светом, остальные три столика во дворе были свободны, и со всех сторон нас окружали кусты с белыми, желтыми и розовыми цветами. Когда официант принес вино, я поднял бокал и спросил: «А ты помнишь, какой сегодня день?» Она ничего не ответила, только протянула свой бокал мне навстречу. Соприкоснувшись, бокалы легко зазвенели, и мы отпили из них по чуть-чуть. Потом она открыла сумочку и подала мне маленький кусочек картона. На нем был нарисован античный театр, а в углу стояла сегодняшняя дата прошлого года. Не забыла, подумал я виновато — и как я мог заподозрить ее в забывчивости? И впервые, вопреки праздничному моменту и радости от того, что она не забыла о нашей первой встрече, меня охватила какая-то неясная тревога. А вообще — может ли счастье длиться вечно?
Я не сомневался, что и в этом году мы вместе поедем на море, будем путешествовать, моя сессия заканчивалась в конце июня, и потом я был свободен. Я и не сомневался, что она будет поступать в Художественную академию, но не знал, когда там вступительные экзамены, поэтому и спросил о них.
— В этом году я решила не поступать, хочу немного поработать, — ответила она, и хотя в этом ее решении не было ничего странного, мне стало как-то неприятно. Впервые с нашей встречи что-то явно не укладывалось в обычное для влюбленных состояние полного взаимопонимания.
— Я думаю поработать хотя бы год дизайнером в одной рекламной фирме, — продолжала она. — И уже получила от них приглашение, даже выполнила несколько заказов.
Эта новость поразила меня как какая-то ее, отдельная, тайна, о которой я и не подозревал, потому что не допускал, что между нами вообще могут быть тайны. Хотя в этом не было ничего странного — могла же она, к примеру, ревновать меня к тому, что я учусь в университете, без нее, а она — где-то в другом месте. Ведь даже самые-самые влюбленные иногда расстаются на время, потому что работают в разных местах! И все же впервые я осознал, что у нее есть своя, другая жизнь. Но ничего не сказал.
После обеда мы разошлись, а вечером встретились снова в одном кафе рядом с парком. Легкая тень, появившаяся между нами во время обеда, исчезла, стоило мне ее увидеть. И снова волна счастья затопила меня. Мы провели вместе чудесный вечер, а потом пошли прогуляться по бульвару, оживленному и в этот поздний час.
И вдруг, совсем внезапно, город погрузился во тьму.
Окна, витрины, уличные фонари погасли, горели только фары редких автомашин, проезжавших мимо, и это придавало темному городу еще более зловещий вид. В бледном свете луны призрачные, словно тени, прохожие испуганно шарахались друг от друга.
Я решил, что надо идти в мою квартиру, она была ближе, и мы пошли напрямик через парк. Полная луна над нами излучала фосфоресцирующий свет, пропитанный тяжелым, приторным запахом сирени. Темнели уродливые силуэты обезглавленных памятников. Тайные службы бывшего диктатора в остервенении и бессильной злобе сами сеяли хаос и разруху, чтобы пробудить ностальгию по низвергнутому режиму и неприязнь к еще не оперившейся свободе. Они насаждали бессмыслицу, потому что только так могли доказать свою правоту. Перебои с электричеством, пустые полки в магазинах, растущая и щедро стимулируемая и пропагандируемая преступность, информационный хаос — всё было подчинено этой цели: провоцировать у людей чувство страха и неуверенности.
Мы поднялись в квартиру. В окна лился призрачный свет луны, наши тени пересекли светлые прямоугольники на полу — отражения окон, мы вышли на балкон.
Перед нами предстала поистине фантастическая картина — на чистом небе сияла яркая белая луна, а силуэт высокой горы четко вырисовывался на фоне слабо освещенного сумрака у ее подножья.
— И правда, совсем как «темно-лазурный остров средь серебряной воды»[13], — сказал я Елене, облокотившейся на перила.
— Скорее как «остров мертвых», — ответила она, и эта довольно мрачная характеристика горы, освещенной луной, смутила меня, хотя, конечно, как художник, она, имела все основания сослаться на известную картину Бёклина[14]. Но мне гора казалась не страшной, а красивой. Я привлек Елену к себе и поцеловал, а когда оторвался от ее лица, все еще обнимая, увидел внизу за ее спиной утонувший во тьме притихший город, как бы застывший в каком-то оцепенении, в котором не было и намека на покой. Он был похож на онемевшего вдруг слепца. И я подумал: «Город мертвых!»
И вдруг, поглощенный молчащей тишиной города за ее плечами, я почувствовал по вздрагиванию Елены в своих руках, что она плачет. Но почему?
Тогда, в тот момент, я не стал раздумывать об этом, просто осушил поцелуями ее соленое от слез лицо, но позже, потом я все время спрашивал себя — почему? почему?
Утром она ушла домой, а я стал готовиться к уже близким экзаменам. Мы не договаривались конкретно о встрече. Как обычно, она должна была мне позвонить.
Но не позвонила, за два дня — ни разу, и я стал беспокоиться. Начал звонить (но ее телефон молчал — впервые за все время нашего знакомства мы расстались на такой большой срок). Потом решил ее искать. Был у них, возле дома. Никого. Еще пару дней я напрасно ждал ее звонка. Постепенно меня охватывала тревога: и куда только могла она исчезнуть, а если и уехала куда-то со своими, почему не дает о себе знать? Даже если им всем внезапно пришлось уехать, она могла бы известить меня по приезде. А вдруг она звонила и не застала меня? Я ведь не сидел весь день у телефона!
