Анне Рагде - Раки-отшельники
— Я гордился тобой сегодня, когда ты ответил «да». Так сразу. Я почувствовал такую… уверенность. Понимаешь?
— Оно само вырвалось. Я хотел. Я хочу. У меня есть скидки на детскую одежду в «Бенеттоне», я тебе говорил? Помню, как засмеялся, когда Поульсен мне об этом сообщил, и ответил: «К чему они мне?» Может, это был знак. Ведь в этот же день тебя сбила машина.
— Послушай, — сказал Крюмме, — а что если мы повесим шкаф прямо на стену во всю длину гостиной? С подсветкой. На приличной высоте. Будет красиво.
Эрленд закрыл глаза и представил себе новый шкаф. Поток света вдоль всей стены, он может расставить фигурки Сваровски по темам, и они будут привлекать куда больше внимания на высоте глаз, это будет настоящая феерия! И новые фигурки, которые пришли по почте. Целые и невредимые.
— Я тебя люблю, Крюмме.
— Ты уже получил новые фигурки? Которые заказал?
— Да. А ты… Я купил единорога.
— Я знаю. Видел.
— Правда? — спросил Эрленд и приподнялся на локте, рассматривая сверху такое знакомое лицо Крюмме. Он искал признаки обиды в его глазах и прошептал: — Я поставил его в самый конец. Извини. Просто…
— А я воспринял это как признание в любви, — ответил Крюмме. — Что ты не можешь без него обойтись.
— Не могу. Ведь он — это ты.
— Иди сюда, мышонок. Прижмись.
— Вообще-то ближе уже не могу.
— Тогда выключи свет.
…
Эрленд должен был ждать его на платформе, что для Маргидо было огромным облегчением. Когда он оказался здесь, пересаживаясь на поезд во Фредриксверк, центральный вокзал кишел людьми, звуками и движением, и было очень трудно ориентироваться в толчее и суматохе, натягивавшей все чувства до предела.
— А, вот и ты, — сказал с улыбкой Эрленд, внезапно оказавшийся перед ним. Они поздоровались за руку.
Как странно было видеть Эрленда среди чужой жизни и в то же время понимать, что здесь он живет и во многом чувствует себя дома. Эрленд изменился. Волосы его были короче, чем на Рождество, и необычайно черные, прямо иссиня-черные. Глаза казались темнее, чем на Несхове, видимо, он их подвел черным и накрасил ресницы. Маргидо обратил на это внимание, поскольку сам приводил в порядок лица, которые потом внимательно рассматривались на фоне белой шелковой подушки. Но, как всегда, Эрленд был хорошо одет. Аккуратно и соответственно возрасту, не то что многие сорокалетние мужчины, которые напяливают на себя молодежную одежду. Все это Маргидо успел отметить даже несмотря на усталость.
Он устал, как не уставал никогда раньше, и все время удивлялся, какое все вокруг новое и непривычное, хотя это была всего лишь Дания.
У еды был другой вкус, молоко на завтрак, начинка для бутербродов, все эти мелочи, на которые дома он не обращал внимания, полагая, что они неизменны. Ко всей еде подавался алкоголь, даже на завтрак, тогда выпивали шнапс. И все вывески на датском, он никогда раньше их не видел и поразился, насколько старомодными кажутся эти слова, будто бы самый консервативный норвежский, впрочем, так оно в каком-то смысле и было. Но самое сильное впечатление на него произвела разговорная речь. Слышать вокруг себя датский с утра до вечера; звуковая картина мира совершенно преобразилась, и вместе с ней и вся реальность вокруг. Он задумался, какое впечатление произвела бы на него совершенно чужая культура, если даже датская поразила его так сильно. Если бы он поехал… в Тунис, или в Китай, или в Австралию. Было бы просто невыносимо.
— Было бы глупо приехать и не повидаться, — сказал он.
— Конечно. Когда у тебя самолет? — спросил Эрленд.
— Без пяти девять вечера. Прямо в Трондхейм.
— Да, из Трондхейма в Копенгаген совсем недалеко. И у тебя есть еще несколько часов. Может, оставим багаж в камере хранения и сходим на небольшую экскурсию, а потом поедем к нам? Русалочка и Королевский дворец? Парк Тиволи в это время года закрыт.
— Спасибо, Эрленд, но я так устал, у меня столько впечатлений. Больше всего я бы хотел сесть в удобное кресло.
— Ладно. Художественную ценность Русалочки все равно сильно преувеличивают, она крошечная и сверху донизу загажена чайками.
— Наверно, надо взять такси. Где они паркуются?
— Мы живем совсем недалеко. Было бы смешно ехать. Взять твою сумку? Как странно, что ты здесь. Вот уж кого я меньше всего предполагал увидеть в гостях. Ты постоянно удивляешь, Маргидо.
Он не знал что ответить и промолчал. Это «постоянно»… Он прекрасно понимал, на что намекает Эрленд. Лишь бы только он не начал это обсуждать.
На улице было холодно и пасмурно, ледяной ветер дул по ногам у самого асфальта. И во Фредриксверке оба дня было то же самое. Он думал, что в Дании теплее, а оказалось, все наоборот, здесь холоднее, чем в Трондхейме. Он мерз в поезде, и теперь промерз до самых костей, но не жаловался. В квартире должно быть тепло.
Эрленд широкими шагами прокладывал дорогу, и хаос вокруг его совсем не касался. Уличный певец стоял с гитарой и гармошкой прямо перед главным входом, удивительно, как он умудрялся спокойно стоять и играть в такой холод.
Проходя вдоль улицы, которая называлась Стрёгет, главная пешеходная улица Копенгагена, Эрленд показал брату Круглую башню и шпиль собора святой Троицы.
— Значит, ты был на выставке гробов, как я слышал?
— Там были и памятники, и гробы.
— Много всего закупил? — спросил Эрленд.
— Нет. Там было какое-то компьютерное оборудование, готовая печатная продукция с фотографиями и текстом распечатывалась сразу же. Но я в этом ничего не понимаю. На гробы у меня есть постоянный поставщик, и памятники мы покупаем в одном месте. Так что этого не изменишь.
— Там, наверно, выставлялись последние модные модели гробов. Встроенное радио и телевизор и выход в интернет?
— Вообще-то не совсем, — ответил Маргидо.
Из открытого фургончика доносился запах свежей выпечки, дымок от топленого сала поднимался серыми облачками, юная девушка стояла со странной игрушкой на веревочке и продавала ее, казалось, она промерзла насквозь, и на ней не было ни перчаток, ни варежек, он вспомнил «Девочку со спичками». Миллионный город, сколько же здесь погубленных судеб!
— А как вообще работается с покойниками, Маргидо? Все время?
— Это… хорошая работа. Приносит удовлетворение. Люди ценят мои усилия. А у тебя как? Дела идут хорошо? Тут есть какая-нибудь твоя витрина?
Спросил он только из вежливости. В витринах он видел одних манекенов в разной одежде или товары, сложенные штабелями с ценниками перед ними, очень неинформативно и не привлекательно.
— Здесь нет. Скучные витрины. Ты видишь хоть что-нибудь, что бы тебе захотелось купить?
— Нет.
— Вот именно. Потому что я здесь не работал. Все уродливо и перегружено деталями.
Прямо в квартиру поднимался лифт, напоминавший лифт в гостиницах с зеркалами по трем стенам и с латунными перилами. Эрленд набрал какой-то код, прежде чем лифт тронулся.
— Какая предосторожность! — сказал Маргидо.
— Нам принадлежит весь последний этаж, и мы не хотим, чтобы вдруг перед дверями у нас оказались посторонние.
— Собственный лифт?
— Как сказать. Он ведь проезжает мимо соседей…
Но ни лифт, ни система безопасности не могли подготовить Маргидо к самой квартире. Он снял ботинки, хотя Эрленд сказал, что это необязательно, и в одних носках прошел через комнаты, какие раньше видел только в кино. Даже дома у покойных ни разу он не встречал такого, может, в самом дорогом районе в Трондхейме могло быть нечто похожее, но вряд ли и там нашлась бы такая квартира. Две громадных гостиных, расположенных углом, в одной из них раздвижные стеклянные двери выводили на террасу на крыше, камин, изысканная мебель из позолоченного дерева, стекла и стали, напольные вазы с лилиями, на стенах картины современных художников, широкий стеклянный шкаф, весь в свету, наполнен хрустальными фигурками, полы из кафеля, терракоты, каменных плиток и паркета. Он знал, что Эрленд с Крюмме люди обеспеченные, но увиденное превзошло все его ожидания.
— На Несхов не очень похоже, — сказал Маргидо.
— Да уж, точно. Кофе?
— Да, спасибо.
Кухня тоже была огромной. В одной из гостиных стоял длинный обеденный стол с по крайней мере десятью стульями, на кухне стоял стол поменьше и только два стула. И метры кухонных столешниц из полированного блестящего черного камня.
— Ларвикит, — сказал Маргидо, обнаружив нечто хорошо знакомое, и провел рукой по холодной поверхности. — Часто используется для надгробий.
— Возможно, он так и называется, — ответил Эрленд, нажал на кнопку и подставил пустую чашку под краник. — Я сделаю эспрессо, кажется, тебе он будет очень кстати. А еще я купил венские булочки. Крюмме скоро придет и приготовит нам обед.
