Зарин Андзор - Караван в горах. Рассказы афганских писателей
— Эй, поторапливайтесь, — крикнул Пиру Лала караванщикам, — скоро день кончится! Идите к хаузу![Хауз — водоем, бассейн, пруд.]
Погонщики изо всех сил гнали лошадей, и мы быстро одолели высокий гребень, где по склону шла вверх прямая дорога. Она соединялась с дорогой в долине, той, по которой мы шли утром. Других дорог не было. Теперь все препятствия остались позади. Уже виднелась самая высокая точка перевала.
Вдруг у вершины появились на снегу какие-то движущиеся черные точки.
— Что это? — спросил я Индзыра.
— Караван, который идет нам навстречу. Та сторона перевала — ниже, поэтому они добрались до вершины раньше нас. Они спешат к хаузу, где одновременно могут пройти встречные караваны, погонщики обычно там кормят верблюдов и отдыхают.
Вскоре и мы подошли к хаузу высоко в горах Гиндукуша. По правому его берегу проходил караванный путь. И здесь дорога делилась на несколько тропок, по которым караваны обходили друг друга. Над ними нависла большая скала, вместе с другими скалами образовавшая естественный коридор, почерневший от дыма костров. Уже много веков подряд их здесь разводили погонщики. Мы тоже развели костер и стали готовить еду. Погонщик верблюдов послал одних за топливом для костра, другим приказал накормить верблюдов и сделать в хаузе прорубь, чтобы напоить лошадей, а Индзыру и Баз-хану велел переложить поклажу с лошадей на верблюдов, которые более выносливы.
Тем временем точки на снегу все увеличивались, надвигаясь на нас лавиной.
Погонщики еще не успели поесть, когда раздался рев верблюдов и ржанье лошадей. Это прибыл встречный караван. Его погонщики тепло поздоровались с нашими: погонщики караванов обычно дружны, называют друг друга по имени. Нет среди них ни ханов, ни беков, ни «превосходительств». Язык погонщиков так же прост, как их жизнь. Они непритязательны, сдержанны, очень выносливы. Вместе с верблюдами терпят зимние стужи и зной, преодолевают отвесные скалы. Редко кто из них умирает своей смертью. Они либо гибнут под снегом, либо срываются в пропасть, либо становятся жертвами буранов и паводков.
Как только было покончено с едой, наш караван двинулся в путь.
Взгляд Пиру Лала по-прежнему был прикован к вершинам Гиндукуша. Индзыр не спускал с него глаз, и на его лице вдруг появлялось выражение беспокойства и страха. Я внимательно следил за обоими, и их волнение невольно передалось мне. Я оглядел Гиндукуш. Погода была ясная. Ничто не предвещало ни бурана, ни снега. Солнце прошло уже больше половины неба. Причин для тревоги как будто не было. Я шел погруженный в свои думы, когда Пиру Лала обратился к Индзыру:
— Индзыр, сынок! Дело плохо. Над отрогами Гиндукуша появилась туча. Ты поведешь путешественников и их коней, а… верблюдов и караван поведу я. Женщин и детей привяжи покрепче к коням и вьючным лошадям, укрой одеялами и коагмами, а коня этого молодого человека (он указал на меня) возьми под уздцы. Только смотри, не заблудись, не растеряй людей. По ту сторону перевала караванная дорога свободна. Пойдешь по тропе, где обычно ходят путешественники-одиночки. У долины Андараб подождешь меня с караваном. Иди, сынок, и да хранит тебя бог!
Индзыр знаком велел мне сесть на коня. Я хлестнул коня и поехал за Индзыром.
— Индзыр, друг! Я не понял, что сказал Пиру Лала. Он чем-то встревожен. Но ведь погода ясная, а мы уже почти достигли вершины перевала.
Индзыр спокойно ответил:
— Аслам-хан, что может случиться в горах, известно лишь старым караванщикам. У них и глаз зорче, и слух тоньше. Они знают каждый камень, каждый куст на Гиндукуше. Его вершины и скалы предупреждают их о смерчах, снежных буранах, ураганном ветре. Солнце и небо над Гиндукушем поверяют им свои тайны. Поэтому ошибиться они не могут. Скоро ты сам в этом убедишься.
Путешественники притихли. До вершины перевала оставалось около тысячи шагов, когда Индзыр мне крикнул:
— Посмотри направо, на вершину Гиндукуша!
Я поднял голову. Над высокими отрогами Гиндукуша появилась небольшая туча. Я рассмеялся:
— Неужели такое облачко могло испугать Пиру Лала?
— А ты, Аслам-хан, не смейся над старыми караванщиками.
Я снова рассмеялся и сказал, что пошутил. Мы замолчали. Вдруг среди путешественников началась суматоха. Некоторым было совсем плохо. Лица покрылись бледностью, глаза ввалились, началось удушье. Индзыр и его погонщики поспешно достали из мешочков, привязанных к поясу, тут[Тут — ягоды тутовника. // 2 Пера — сладкое блюдо из молока и сахара.] и перу’ и сунули в рот больным.
Я спросил у Индзыра, что с ними.
— Это так на них действует Гиндукуш. В таких случаях надо дать пострадавшим поесть, другого средства мы не знаем.
Вдруг Индзыр крикнул:
— Аслам, друг! Посмотри на вершины гор!
Я посмотрел и ужаснулся: густые черные тучи скрыли вершины, с быстротой волн у разбитого корабля, клубясь, устремились вниз, нам навстречу, и окутали нас. Поднялся сильный ветер, начался снег. Стало темно. В нескольких шагах уже не видно было дороги. Вой и свист ветра нагоняли страх, как сигнал тревоги на терпящем бедствие корабле. Крики женщин и плач детей тонули в стонах и завываниях бури. Гиндукуш рассвирепел. Чтобы устоять перед ветром, люди крепко прижались к лошадям. Индзыр, закутав рот и нос, взЯл моего коня под уздцы и пошел следом за своим черным псом. Темнота стала непроглядной. Я с трудом различал впереди Индзыра, казавшегося во мраке каким-то пятном. О других путниках я ничего не знал.
Время от времени Индзыр останавливался, оборачивался и шел дальше за своим черным псом. А буря все усиливалась, как будто темные силы ада разбушевались над Гиндукушем. Теперь Гиндукуш был совсем не таким, как несколько часов назад. Все перемешалось: скалы, камни, горы. Ветер сбивал с ног моего коня, и он то и дело останавливался. Я потерял ориентацию, не знал, в каком направлении мы идем, по какой дороге. Руки и ноги онемели от холода. Все меньше оставалось надежды добраться до какого-нибудь жилья. Мысль о смерти постепенно овладела мною. Я уже не думал ни об Индзыре, ни о своих спутниках. Проходил час за часом, а мы все шли и шли по узкой скользкой тропе на краю глубоких пропастей и расселин. Мой конь то спотыкался о камни, скрытые снегом, то проваливался в сугробы, и только Индзыр спасал меня от смерти. Мы уже преодолели несколько перевалов и теперь спускались вниз по прямой тропке, стараясь не наступать на большие подвижные камни, которые могли увлечь нас в пропасть. Вдру| послышался страшный грохот. Индзыр замер на месте, выпустив из рук повод моего коня и отскочил в сторону. В то же мгновенье в трех шагах от меня лавина камней и снега поползла вниз, в бездну. От камней, которые сталкивались друг с другом, во все стороны летели искры и вся эта грохочущая, искрящаяся масса устремилась к подножию Гиндукуша, сотрясая гору и преградив дорогу. Несколько секунд я, оцепенев, сидел на своем полуживом от страха коне, пока не появился Индзыр, весь в снегу. Он знаком дал мне понять, что связь с остальными прервана и что несколько человек сорвались в пропасть. Чувство страха и безнадежности с еще большей силой овладело мною. Я почувствовал слабость во всем теле и почти ничего не видел. Вспомнил дом, детей, друзей и родных, их любовь, подумал о совершенных грехах и расплате за них после смерти. К действительности меня вернул Индзыр. Он велел мне спешиться, потому что конь мой совсем выбился из сил и дрожал. Но я не двинулся с места. Тогда Индзыр схватил меня и стащил с коня. Затем достал из хурджина[Хурджин — большой мешок, перебрасываемый обычно через седло вьючной лошади.] одеяло и укрыл коня. Мы брели неизвестно куда среди мрачных черных туч, гонимые бешеным ветром.
Мы чувствовали себя такими маленькими, такими беспомощными перед разгневанным Гиндукушем и разбушевавшейся стихией — каплями в бурном море. Индзыр шел, низко опустив голову, я плелся за ним, словно в забытьи, и вдруг нечаянно налетел на него. Остановился, огляделся кругом. Мы попали в узкую долину, заваленную снегом. Пробиться через эту снежную стену было не так-то легко. Погонщик внимательно осматривал гору. И тут меня осенило, я подумал, что это та самая гора, о которой говорил Пиру Лала. Мы должны были ее обогнуть слева и выйти на охотничью тропу. Как жаль, что Пиру Лала не с нами. Он спас бы так нелепо погибших людей, среди которых были совсем молодые, женщины, дети. Одного его взгляда было достаточно, чтобы сотворить чудо. Он вырвал бы нас из свирепых лап ветра и снега. Он, видно, надеется, что Индзыр доведет людей до стоянки, и ждет его в условленном месте. Напрасно. Даже славный, гордый Гиндукуш не скажет Пиру Лала, где караван, что с ним стряслось. Долго будет горевать Пиру Лала о своем молодом друге Индзыре, станет бродить по горам, в поисках его тела, но снежные сугробы не раскроют ему своих тайн. Пожалеет он и путешественников, но сделать уже ничего не сможет. Разве что расскажет о случившемся другим погонщикам и путешественникам. И тогда кто-нибудь уронит слезу или свистнет в знак печали. Нас будут оплакивать наши дети, но мы этого не узнаем. Мир по-прежнему будет существовать, а мы навсегда останемся среди снегов свирепого Гиндукуша.
