Джошуа Феррис - Безымянное
Кофе, предвосхитив его просьбу, она уже приготовила. Звали ее Элла, и возраст постепенно брал свое. С такими коленями, подумал Тим, юбку она зря носит. Струя кофе полилась из кофейника в чашку на столе. От чашки пошел пар, и Тим, почти невольно, на миг почувствовал благодарность. Приятно — даже летом — получить чашку свежесваренного кофе. Удовольствие, которое не приедается. Пока Элла возилась с кофейником, Тим вытянул своей кактусовой рукой бумажник, а оттуда — подцепив средним и безымянным — стодолларовую купюру, которую вложил в свободную ладонь секретаря. Элла уставилась на смятую банкноту.
— Это что?
— За час, — ответил Тим. — Час спокойной работы без вторжений и вопросов. Посидите в Интернете, сходите на ланч, узнайте, как дела у ребенка. Что угодно — только дайте мне час покоя.
Она убрала сотню в карман.
— Хорошо. Посижу в Интернете.
Элла удалилась, шаркая подошвами.
Солнце лупило вовсю, за окном проносились машины. От тяжело груженных фур дребезжали стекла. Склонившись над столом, Тим постепенно, слово за слово, погружал себя обратно в круговерть других часов, дней, лет — на самом деле для этого отрезка времени не существовало названия, — которые в совокупности образовывали континуум неведения, близящегося к трансцендентности. Он вытягивал себя из физической действительности, словно выкапываясь лопатой из заваленного тоннеля, в конце которого брезжит свет. Отдохнувший, спокойный, ублаженный кофе, второй пока ни на что не жаловался. Вскоре он захочет есть, но выкроить для себя еще часик при должной сноровке Тим сумеет.
Однако еще до истечения этого часа кто-то осторожно постучал по его столу. Посетитель. Давненько к нему никто не заходил.
— Привет, Тим.
Галстук у Фрица был ослаблен, рукава рубашки закатаны. От него веяло городским зноем.
— Можно присесть?
— Фриц? — Тим принялся собирать разложенные на столе бумаги в аккуратные стопки. — Мы договаривались о встрече? На какое время?
Фриц устроился в кресле напротив.
— Нет, я без звонка.
— Ну, тогда ладно. Просто я составляю записку по делу. Когда меня не отрывают.
— Я отрываю?
— Нет-нет, я не о тебе.
— Вам что-нибудь предложить?
— Не сейчас, — оборвал он секретаря.
— Чашечку кофе, — попросил Фриц.
Тим снова принялся ворошить бумаги, избегая встречаться глазами с Фрицем. Тот как раз заметил отсутствующие пальцы.
— Вполне можем пообщаться и сейчас, — заявил Тим. — Как движется?
Фриц отвел взгляд от искалеченных рук. Он готовился к чему угодно, но не к этому.
— Что движется?
— С поисками того человека. Есть успехи?
Фриц вскинул голову.
— Тим, ты пропал на несколько месяцев. Мы все беспокоились.
— Я был занят, сам знаешь.
— Я столько сил положил, чтобы разыскать тебя.
Тим перестал перебирать бумаги и выпрямился.
— Что же это происходит? Мы гоняемся-гоняемся за этим типом, вы вроде бы профи, а до сих пор его не нашли. И каждый день, пока он где-то гуляет, невинный человек мучается за решеткой.
— Тим, Хоббс умер.
Вошла секретарь. Фриц перевернул пустую кофейную чашку и поставил на ажурную бумажную салфетку.
— Спасибо, — поблагодарил он, и секретарь удалилась.
— Ты знаешь, сколько я добивался, чтобы секретарей в этой конторе упразднили? — посетовал Тим. — Чем они занимаются? Только кофе и умеют варить. Если тебе что-нибудь нужно по делу, просишь помощника. Секретарши годятся лишь подавать кофе, потому что помощник за кофе не побежит.
— Тим! — прервал его Фриц. — Ты меня слушаешь? Хоббс умер.
— Ни в коем случае.
— Повесился в декабре.
— Когда он вышел?
— Куда вышел?
— Из тюрьмы. Когда он вышел?
— Его ведь приговорили к пожизненному…
— А то я не знаю! Можно подумать, я не в курсе, к чему его приговорили.
На его возглас обернулись двое дальнобойщиков, сидящих за стойкой. Напротив них стояла Элла с сигаретой, беззастенчиво тараща глаза. Один из водителей что-то сказал, повернувшись к другому.
— Я задал простой вопрос, — повторил Тим. — Когда он вышел?
— Боюсь, он не вышел, — ответил Фриц.
Тим вспомнил, как сидел на диване с Беккой и смотрел телевизор, когда начался процесс по делу Хоббса. Почему-то он не мог тогда выйти из дома. Почему? Забыл. «Баффи» серия за серией, словно капающее по трубке лекарство, прогоняла чувство вины. Во время ремиссии он ходил навестить Хоббса в тюрьме. Тогда он заметил седые завитки на его руках. До тех пор он, оказывается, и не присматривался толком к этому пожилому человеку в тюремной оранжевой робе.
— Так что насчет того типа?
— Какого типа?
— Того самого. Которого я встретил на мосту. И в банях. Который напал на меня после бань. Как продвигаются поиски?
— Никак.
— Никак?
— Дело давно заморожено.
— Тогда на кой черт я заводил фонд? — воскликнул Тим. — Я ведь отдельным пунктом внес отчисления для вашей компании, чтобы поиски не прекращались.
— Дело не в деньгах, Тим. Деньги мы получали.
— Тогда в чем дело?
— Я перечислил все выплаты обратно.
Тим откинулся назад, садясь поудобнее в своем закутке, и наконец открыто посмотрел Фрицу в глаза.
— Какого черта?
— Мы не можем его найти, — сообщил Фриц, отодвигая неначатую чашку кофе. — Мы искали, Тим. Искали повсюду. Мы не можем его найти.
— То есть вы просто сдались.
— Это висяк, понимаешь? Прости. Это уже несколько лет висяк.
— Вы, такие профи, не можете найти одного-единственного человека? Он благополучно от вас прячется, пока Хоббс гниет в тюрьме?
— Хоббс умер, Тим. Покончил с собой.
— Неужели так сложно отыскать человека? — не верил Тим. — Меня ведь вы нашли.
Он ссутулился на дерматиновом сиденье. Теперь поле его зрения ограничивалось плохо подметенным кафельным полом и дохлыми мухами на подоконнике. Фриц смотрел на него в упор, облокотившись на стол, но ничего не говорил.
— Если для меня новостей нет, — продолжил Тим, — зачем ты тогда заглянул?
Фриц обернулся к окну, выходившему на неровную стоянку с выбоинами и потрескавшимся асфальтом. Тим все так же сверлил непримиримым взглядом кафельный пол.
— Она волнуется, — проговорил Фриц. — Просила тебя найти. И удостовериться, что с тобой все в порядке.
— Она? Кто она?
Фриц показал за окно.
— Что там? — не понял Тим. — На что смотреть? — Он возмущенно повернулся к Фрицу. — Ну, нет, это неприемлемо. Совершенно неприемлемо.
— Она твоя жена, — напомнил Фриц.
— Я на работе, черт дери! Я занят!
— Она всего лишь хотела убедиться, что у тебя все хорошо.
Прежде чем зайти в кафе, она переговорила с Фрицем. Тим сидел за своим столиком, не отрывая взгляда от окна.
Она подошла вплотную, протянула руку и коснулась его щеки. Он не шевельнулся, хоть и не просил ни о чем подобном. Он старался не думать о том, как выглядит в ее глазах. Заглянул в них на секунду и тут же отвел взгляд. Он не хотел читать написанные на ее лице чувства. Не хотел смотреть на знакомые черты, на их сочетание, суммирующееся в ее красоте. Не хотел знать, постарела она или нет, что на ней надето — что-то новое или известное ему из прежних времен. Он не хотел чувствовать запах ее духов. Этот едва уловимый, но узнаваемый аромат, эти светлые глаза, эти веснушки составляли ее неповторимую сущность и звали его обратно, к той жизни, которую он любил.
— Ты совершенно о себе не заботишься, — сказала она, окидывая взглядом стол и не находя ни одной тарелки. — Когда ты в последний раз ел? Ты такой худой… — Она пригладила волосы на его затылке. — Поговори со мной, пожалуйста. — Она склонялась к нему, словно они только что закончили обедать и собрались уходить, и она просто пользуется моментом, чтобы приласкать его, пока он забирает сдачу, а потом они сядут вместе в машину и поедут домой. — Тебе нужно вымыться. — Она осторожно вытащила какой-то мусор из его засаленных волос — веточку от задетого на ходу дерева. — Где же ты пропадаешь? — спросила она, качая головой. Глаза наполнились слезами. Она наконец опустила руку. — Я присяду, хорошо?
Джейн проскользнула на диван напротив мужа. На ней была светло-розовая крепдешиновая блузка с рукавами в три четверти. Цвет подчеркивал свежесть ее кожи, ту самую розовинку, позволявшую без труда выглядеть молодо в ее возрасте. «Гусиные лапки» на этом девичьем лице казались недоразумением, досадной ошибкой природы. Да и само ее присутствие здесь казалось недоразумением. На его фоне только сильнее било в глаза флуоресцентное убожество, ставшее фирменным знаком подобных сетевых забегаловок — свет с проходящей рядом трассы, общенациональные оттенки бессонницы и бесприютности, и невыносимый желтый дерматин, обтягивающий здешние жесткие диваны.
